Поясни-ка!

      Дома уютно и светло, от включенной лампы. Не громко играет музыка, под ее мелодию, так же тихо подмурлыкивает Есенин, перемывая тарелки, что остались после вчерашнего ужина. Совершенно внезапно ему захотелось переслушать композицию Лепса «Крыса-ревность», настолько неожиданно, что он даже удивился, пытаясь припомнить какие-же там слова. Вроде как «Поселилась и пригрелась в моём сердце — крыса-ревность»… — «Хм, что-то давненько мы с Жуковым не скандалили»… — пронеслось в его легкой голове. Как вдруг, входная дверь громко распахнулась с жутким грохотом, ключи тяжелой связкой полетели на поверхность тумбы, через весь коридор, где со звоном грохнулись об поверхность, а потом, на инерции, юркнули в щель между тумбой и стеной. — С возвращением! Ты сегодня не в духе? — громко спросил Есь, отложив тарелку к чистым товарищам и выключая плеер. На кухню ввалился, мрачнее тучи, Жуков с убийственным взглядом. Его дуал мгновенно вспомнил все косяки, которые гипотетически он мог совершить, но ничего скандального, что могло бы довести его любимого до такого состояния, припомнить не сумел. А интуиция била тревогу во все мысленные барабаны. — Есенин, твою дивизию, — сухо прохрипел Маршал, — поясни-ка мне за Маяковского! От этих слов, ответчик не удержался от смешка и недоумения. С каких пор Любимого интересует поэзия? Нет, конечно Жук грамотный и умен, но до лирики руки у него не доходили. А тут что-то новенькое. Пока «Лирик», давился смешком, его, как видно по хмурым бровям, поняли не правильно. — Какого черта, тебя слэшерят за моей спиной?! — повысил на тон свой голос "Гроза всея поэтов". Поэт вздохнул, очередной скандал на почве ревности. Как по расписанию. — Жуков, — начал, но его быстро перебили, — у тебя нет повода… — Если я узнаю что ты мне изменяешь… — но Есь, не будь дурак, тоже способен перебить. — Жуков!!! У тебя нет повода ревновать меня к СЛЭ поэтического круга! Не моя вина, что мы, как тимы, появились в 21 веке! Измена тебе с тобой же, не измена.       А пока до Маршала доходил смысл сказанного, его уже натянули к себе за пряди волос и обняли за шею. Есенин точно знал что вспышки ревности будут продолжаться, и он, с улыбкой, будет снова, и снова, успокаивать Любимого, доказывая свою преданность.