Первая ночь

Гоцман и сам не знал, почему потащил Нору жениться посреди ночи. Вернее, знал, но не хотел об этом думать. Проще всего было казаться веселым, уверенным, немного взбалмошным. Хочу — и все! Апатия накатила уже дома, когда они с Норой остались наедине. — Ты чего? — спросила она, стянув платье и оставшись в одной сорочке. — Мне страшно, — честно ответил Гоцман. — Почему? Он неопределенно пожал плечами. Он вел опасную игру, и пусть план был хорошо продуман и просчитан, но от этого не становился менее опасным. Впрочем, Гоцман боялся не провала, не упустить преступников и даже не собственной смерти. Он боялся, что после всего Нора не простит его за то, что скрыл от нее правду. За то, что заставил поверить, будто она стала женой предателя. Нора подошла ближе и мягко погладила его по плечу. В ее улыбке было столько нежности, столько обожания, что Гоцман не выдержал: просто притянул к себе и крепко обнял, уткнувшись лицом в грудь. Она гладила его по голове, успокаивая, но совсем недолго. Отстранившись, она опустилась перед ним на колени и потянула вниз белье. Она действовала не спеша, но уверенно: сначала поцеловала в бедро, потом чуть выше, потом взялась за член. Гоцман хотел ее. Хотел так сильно, как ни одну женщину за последние годы, но он не хотел так. Было что-то невыносимо пошлое в том, как Нора обхватывала его член губами и смотрела снизу вверх. Гоцман потянул ее, заставляя подняться с колен, и поцеловал, крепко обнял, а потом толкнул к кровати. На ней так и осталась сорочка, но это даже придавало особый шарм. Гоцману нравилось видеть, как набухли соски под тонким шелком и как натянулась ткань, когда Нора выгнулась под ним. Гоцман вошел в нее не торопясь, но Нора нетерпеливо подалась навстречу, и он не стал сдерживаться. Резкими толчками он вбивал ее в кровать. Нора не стонала, лишь тяжело дышала, задыхаясь и охая. Она впивалась Гоцману в спину ногтями, а ногами сжимала его бедра, и это было лучше любых стонов. От этого Гоцман распалялся еще сильнее и двигался, двигался, двигался… Его не отпускало ощущение, что их первый раз может стать последним, и Гоцман старался изо всех сил не сорваться раньше времени. Так, чтобы Нора запомнила эту ночь на всю оставшуюся жизнь. Она выгнулась под ним дугой, крепко сжав в себе, и судорожно двинулась навстречу, затем еще раз и еще, беззвучно открыв рот в немом крике. Гоцман прильнул к ее шее и позволил наслаждению захлестнуть себя. Они лежали на кровати, переплетя пальцы. Гоцману безумно хотелось поведать ей все. А даже если и не все, то хотя бы предупредить: «Не верь тому, что про меня скажут». Он не мог. Гоцман притянул Нору и уложил ее голову себе на грудь. — Ну вот, — негромко сказал он. — А ты кобенилась. — Больше не буду, — рассмеялась она. Гоцман перебирал ее волосы и слушал, как выравнивается дыхание. Его все еще не отпускало чувство, что их первая ночь станет последней.