тепло

Вот он — Кит. Смотрит на него недоверчиво, нахмурившись, мол, не может быть такого, тебя же не было так долго, я же так скучал… Руки складывает в замок и смотрит, смотрит, смотрит, скучал ведь, плакал от бессилия, но переболел, только с легким щемящим чувством остался. Широ смотрит в ответ — тоже неуверенный, даже не думал найти его здесь, а затем — подходит в несколько шагов и обнимает. Говорит: — Я скучал. Говорит: — Я так люблю тебя. И в этих словах словно истина всего мира. Кит дышит неровно, аккуратно кладет руки на чужую (свою, это же Широ, он больше, чем свой) спину и сжимает их крепко-крепко. Широ будто бы и не волнует то, что на боку — огромный рваный порез, что скула разбита, ему настолько все равно от счастья увидеть, прикоснуться, что все бы отдал, только бы это не закончилось, а Кит не исчез видением воспаленного сознания. Кит не исчезает. Кит шепчет, тихо-тихо: — Я тоже. Через пару дней, когда Кит заново знакомится с ребятами, выслушивает то, как он вырос, но как не изменился, улыбается неловко, и знакомится с новой Землей — которая теперь не одна во Вселенной, — Широ отводит его в сторону. Они почти не говорят, но Широ аккуратно держит его за руку, и нет ничего более трогательного, чем их ласковые, мягкие прикосновения. Они спускаются в ангар, Широ запрыгивает на реактивный байк, и Кит смеется, совсем не удивленный выбором. Затем они едут, летят куда-то, Кит обнимает Широ со спины и молчит, прислонившись щекой к его лопаткам, рассматривает пейзаж — сначала сухой, чуть ли не выжженный и пустой, а затем — постепенно наполняющийся зеленью. Они не останавливаются несколько часов — можно было бы взять истребитель, но Широ говорит (впервые за долгое время), что для этого пришлось бы говорить о месте назначения. Кит просто кивает, удовлетворенный таким ответом, и разматывает наушники и старенький плеер, кнопочный, протягивает один наушник Широ — оставшуюся часть пути они проводят под классику второй эпохи — Хозиер. Там, куда они приезжают, зелено и тепло, темное небо вечера подсвечивают кованые фонари, а улочки не состоят сплошь из стекла и бетона, покрытые брусчаткой и окруженные двухэтажными кирпичными домиками, стоящими вплотную. Они идут, все также сцепившись за руки, между прилавков, застеленных тканью, и компаний, поющих старые песни, между кафе со столиками прямо на тротуаре и светлыми оконцами домов. Широ, в какой-то момент, осторожно заводит Кита за угол, и не менее осторожно касается его щеки, губами, и, минуя переулок, они оказываются в небольшом дворике. Там чистое белье развешано прямо поперек двора, между двух деревьев, чудом выросших в каменной клетке, и разбиты клумбы. Широ шарит по стене, раздаётся щелчок, и деревья подсвечиваются тысячей маленьких лампочек, и Кит улыбается. Они проходят в один из двух подъездов, преодолевают подъем на второй этаж, и Широ открывает легкую металлическую дверь квартиры. Она пустая — только в одной из трёх комнат валяется матрас, — но чистая. Кит поднимает голову — над головой свод покатой крыши, и по-ребячески подпрыгивает, схватившись за балку руками и повиснув. Широ тихо смеется, хлопает его по оголившемуся животу, и Кит спрыгивает, смущенный, но улыбающийся — одними уголками губ. Широ берет его за руку — Кит сразу серьезнеет, хмурится, но смотрит прямо в глаза. — Я бы хотел жить тут. С тобой. Сердце, кажется, пропускает несколько ударов, Кит приобретает смешное, растерянное выражения лица, но Широ просто ждет — и дожидается почти незаметного кивка. Через пару часов они засыпают в обнимку на матрасе, и Киту не нужна никакая подушка, пока есть теплая рука Широ.