Повешенный

      — Я ненавижу Джудая, — уверенно говорит Джун вечером отражению в своей личной ванной.       Особенно такого.       Поймав себя на этой мысли, Джун раздражённо трёт обеими руками загорающееся лицо.       Чёртов Джудай. Кажется, весь тот год, который они находятся рядом, и те почти полтора, что они знакомы, он только и делал, что беззастенчиво грел, создавая в его идеальной зеркально-холодной и злой броне всё более и более заметные глазу трещины.       Теперь уже его ярость, идущая изнутри, превращает остатки брони в острые ледяные осколки.       Джудай, какого чёрта?! Прекращай валять дурака и возвращайся к тому, чтобы быть занозой в заднице.       Потому что как может быть иначе?       Именно этим Манджоме где-то внутри себя руководствуется, авторитарно и уверенно ведя самого ужасного своего одноклассника по имени Юки Джудай на совместную тренировку, о которой он обычно упрашивает, а упросив — заливается своим чудесным раздражающим смехом и бегает всю дорогу кругами, желая удачи и дразнясь, что не собирается ни поддаваться, ни отступать…       Этот Джудай не такой. Его приходится буквально тащить за руку и иногда попихивать локтем в бок для профилактики, чтобы не упирался.       Этот Джудай не такой. Посреди дуэли он поднимает отчаянно больные глаза и жалуется на то, что его карты белые.       Белые.       Белые.       Манджоме — чёрный. И он точно уверен, что если что-то и может справиться с абсолютным отражением световых волн — это абсолютное поглощение световых волн.       — Значит, ты здесь решил ошиваться, — обращает он на себя внимание, перекрикивая прибой. — Долго ты таким быть собираешься? В класс хотя бы вернись, а то совсем отстанешь!       Юки Джудай смотрит глазами побитого пса — или курибо, — но Джун Манджоме точно решил для себя: он не оставит его таким. До тех пор, пока он не придёт в норму, он будет бегать за ним, грызть его, когтями впиваться в его гордость и совесть — этого идиота только подбадривают раны. Будет ловить тени улыбки как манифесты того, что он хоть что-то делает правильно. Просто сделает всё, чтобы не оставить его одного в мёртвом покое.       Как ты однажды не пожелал оставлять меня.       — Отстану, скорее всего.       — Не говори так безразлично со мной! Просто признайся: ты об этом даже не думаешь!       Юки Джудай, ты невозможно, безобразно, невыразимо идиот — но не в твоём характере или стиле хоть где-то сражаться вполсилы. Даже в простом разговоре.       — Такой, какой я сейчас… Я просто не смогу. Я не знаю, что должен делать.       Разве это так сложно, идиот? Сражаться. И терпеть. Сжать зубы — впиваться зубами, ногтями, хоть в чем-то в голые скалы, в отвесные ледники, выгрызая свой путь к победе.       Свою дорогу наверх. Даже если кажется, что где-то внутри ты умер.       Перед отъездом отсюда я так и думал.       Если бы не ты, я бы не справился.       — Я вернулся, я прошёл через это всё из-за тебя!       Благодаря тебе.       Ты сделал из меня Грохота.       Юки Джудай почти и не смотрит на него — ему больше интересно небо. И облака. И просачивающийся через них солнечный свет — почему-то белый, белый, ужасно белый…       Уходя, Джудай бросает взвинченному чёрному Манджоме невесёлое:       — Готча.       Сам Манджоме слишком хорошо знает это ощущение собственной бесполезности, поэтому даёт ему подумать. Почувствовать самого себя. Немного свободного места, одиночества, времени… Это, пожалуй, самая большая ошибка.       На следующее утро Джудай исчезает бесследно.       Джун ищет его до самой ночи. И продолжает упрямо искать, потому что хочет отдать долг. За тот раз, про который рассказывала Тенджойн-кун, за тот раз с профессором Дайтокуджи…       Он просто хочет, чтобы Юки Джудай нашёлся как можно скорее.       Увлёкшись, он не замечает гостеприимно приоткрытую перед ним ловушку — и эта ошибка самая страшная.       — Карты говорят, что у тебя есть враг и ты его испугался. Ты ему заранее сдался, — скалится Сайо Такума.       — Неправда! Я не боюсь Джудая! — отвечает он горячо и быстро… И то, и другое — слишком. Потому что действительно, если он не боится, отчего тогда?..       Потому что я думаю о его улыбке.       Потому что он мне дорог.       — Но этот Повешенный — знак того, что в событиях намечается перелом. Побег из твоей стагнации. Всё, чего тебе нужно от мира, Манджоме Джун — это… "...не сдаваться, — улыбнулся бы он, как бы ни было тяжело, что бы и зачем ни поставило его на колени. — Манджоме, просто верь своим картам. И друзьям. И себе. И тогда всё выйдет правильно — как бы много ни лежало на весах, как бы дорого случившееся ни стоило..." — Я дам тебе силу, — обещает Сайо Такума уверенно и спокойно. ...и куда его это привело?       — Я создам судьбу под тебя. Ведь это твоё желание — его уничтожить?       Было. Долгие дни назад, когда холод пробирал насквозь и вокруг на километры не существовало ничего, кроме холодной ночи, стылой солёной воды и льдин. Было, когда он считал, что единственный шанс хоть чего-то добиться — это сражаться. И победить.       Когда он был один.       — Чего же ты хочешь от мира, Манджоме Джун? — улыбается и плачет Сайо Такума. — Выбирай… Да только помни: единожды выбранную судьбу нужно принять безропотно и нести до конца.       Джун не понимает этой концепции. Джудай научил его... Нет. Джун понимает.       — Я просто хочу, чтобы он улыбался... Я его...       — Я даю тебе лишь один шанс выбрать. Ты хочешь его победить?       — ...я хочу победить Джудая!       И небо переворачивается, а под веками загорается белое-белое…       Падая на землю, он понимает, что, вернувшись в общажную комнату, первым делом сдерёт с себя чёрное.       Повешенный, которого выбирает Манджоме Джун, перевёрнут. ***       Сайо Такума из всех людей, живущих в этом мире, больше всего на ты с Таро.       И он точно знает: Повешенный — это совсем не плохой аркан. В отличие от Луны, Башни или Дьявола, которые постулируют, что ты в огромной опасности и, скорее всего, не справишься, он предлагает спокойно:       — Изменись. Всё получится, и обязательно, но только если ты сам согласишься с ценой и отринешь ненужное.       Отдашь что попросят. В это вся суть Повешенного. Он твёрдо уверен: идея, за которую он страдает, того стоит; лицо его спокойное и умиротворённое, даже мечтательное иногда. По крайней мере должно быть. По крайней мере таким его рисуют все художники, которым дают прикоснуться к старшим арканам.       Лицо у нового Повешенного в колоде Сайо Такумы совсем не спокойное и не мечтательное. Просто мёртвое. Глаза стеклянные, а губы нервные, болезненно искажённые утихшим криком.       Что бы ни привело его на его личное испытание в виде виселицы — это совсем не его выбор. Какую бы ему ни предложили силу — это совсем не то, для чего он шёл.       Сайо Такума в отражении зеркала плачет по новой жертве.       Дьявол смеётся.       Где-то на покинутом ими тропическом острове ужасно похожим смехом отзывается Белый Грохот.