Заместительная кототерапия

Вот когда люди по накурке видят чего нехорошее: ковровую дорожку (гостеприимно — из окна на девятом этаже) или как кровь начинает из глаз хуярить — то это понятное, в принципе, дело. Нормально. А Слава и Серёжа то ли по накурочке, то ли по пьянке невнятной и тяжкой завели кота. Не в смысле «сексуально завели», а так — обыкновенно, без интима. Слава и Серёжа завели кота, потому что нашли его на улице; мерзлявой паскудной осенью, в конце ноября, на улице — лысого и морщинистого, породистого и сфинкса. Кот-сфинкс был похож на Бенджамина Баттона в начале славного пути, а ещё сильнее кот был похож на того, кого называть они не то чтобы промеж друг друга стремались, просто — зачем, ага, они переглянулись в коридоре Славиной хаты и решили окрестить кота Денисом. Почти единодушно, серьезно, а Слава делил хату с соседями, а Серёжа вообще обитал у бывшей своей девочки на полуптичьих-полушутовских правах «местного клоуна», поэтому кот по имени Денис жил у них по очереди. — Может объявления расклеим — «нашёлся кот, вернём за пиздюли безответственному владельцу», — сказал Серёжа через три дня и выпустил лысую морду из горсти, но кот по имени Денис предупредительно мявкнул и снова тыкнулся ему в ладонь горячей маленькой головой. — Ты хороший человек, что ли? — спросил его Слава, и Серёжа, конечно, хорошим человеком не был. Кот остался у них. Кот быстро разобрался, зачем нужна переноска — ему как будто не в лом было путешествовать из Сережиной трешки (Сереженькиной бывшей девочки — трёшки) в комнату Славика и обратно. — Это нездоровая хуйня, — авторитетно заявил Слава через месяц, — ему вредно все время менять обстановку, он не знает, где дом, кто ему… — Вечный жид, блядь, — некрасиво перебил Славу Серёжа, некрасиво, потому что близко очень ко всей (одной) этой между ними лысой хуйне (Денис лежал ровно посередине разложенного дивана, и поэтому Слава неудобно теснился спиной к стенке, а длинными коленями к груди, а Серёжа неуютно балансировал на диваньем краю), и вообще… Это, разумеется, была совсем не здоровая хуйня, но ревновать друг к другу кота у них выходило… проще. Не так обидно, невыносимо-ебано, беспросветно и до пьяной обморочности гадостно. Все-таки это был кот. У него была сухая, морщинисто-нежная кожа, очень горячая и похожая на мелкую-мелкую шкурку-наждачку из кабинета трудовика Петровича. У него были прозрачные глаза непонятного цвета, которыми он мог пялиться просто минутами — не моргая, не отводя полосок-зрачков. У него были нежно-розовые на просвет уши — большие, инопланетные и маленькая морда, больше похожая не на морду, а на злое гномье ебало размером с детский кулачок. Все-таки, любить кота — это нормально. Социально очень даже одобряемо. Слава и Серёжа отвезли его в ветеринарную больничку — им даже выдали на кота прививочный сертификат. — А я свой проебал после школы, — сказал Слава и уважительно посмотрел документ на просвет. Там и печать была — синеньким чернильным кругляшом. Серёжа ещё раз проверил дверцу переноски и сказал: — Вот поэтому в человеческой больнице ты хуйня из-под ногтя, Слав, а Денчику всегда почёт и уважение от людей будет, понятно? Слава наверное обиделся и забрал у него переноску со спокойно дремавшим котом прямо на пороге своей хаты, и Серёжу дальше не пустил. Он был выше и сильнее, а ещё он посмотрел на Серёжу с нихуя не ироничной, неприкрытой тоской — так Слава делал очень редко, правда, и Серёже стало от себя чуть-чуть стыдно и погано. И хотя Серёжа не был, разумеется, хорошим человеком (да и кто — был, если честно, да), он не стал упираться и выебонить, а ушёл. В тот раз. А потом на него накатило — дома (у бывшей Сережиной девочки — дома) не хватало кота. Дома не хватало бессмысленного и беспощадного листания соцсеточек, фейковых аккаунтов и подтверждённых ебалом на аватарке собственных твитов, не хватало даже дрочки: Сережа закрывался в ванной, а на кухне его бывшая девочка радостно пиздела с каким-то модняво стриженным пидорасом, а Серёжа пихал себе в жопу два пальца и пидорасом, конечно, себя не считал, просто не хватало очень. Горячей и колкой кожи, инопланетного и острого ебала, цепких бесконечной и усталой какой-то то ли мудростью, то ли ебанцой глаз, тонких и розовых на просвет ушей, невъебенных-нечеловеческих ресниц. Одним словом, без кота — конечно «без кота» — Серёже сделалось совсем трудно жить, и он сорвался к Славе без предупреждения, поздним вечером, в декабре и с клубничным, почему-то, пивом (на пивной бутылке была нарисована ягодка, и Серёжа так подумал, что это клубника). Слава одернул на проступающем мягким горбиком пузе домашнюю застиранную футболку с маленькой еле заметной дыркой на левом плече и сказал: — Я тебя уебу, блядь, Сереж — а если у меня дела? Были. А если… «Знаю я твои дела — с фейка лайки ставить и в комментах с пиздюками сраться», — хотел сказать Серёжа, но не сказал. Ехать обратно с пустыми руками — без горячей приятной тяжести, без дурацкой и нифига не надежной надежды на что-то (пожалуйста, блядь) в будущем — без кота, Серёжа не хотел. Вместо этого Серёжа сказал: — Я замёрз пиздец как, Слав. — Я скучаю, — сказал Сережа, — как сука блядская, знаешь. — Я, — сказал Серёжа и посмотрел на Славу ещё раз — на ебало его, на дырку на футболке, на вежливо-незаметное пузо. Серёжа посмотрел на Славины кроссовки новенькие — они стояли на обувной полке с августа, кажется, точно, и исправился: — Мы… — Мы в дерьме, — подхватил Слава бойко и ла… просто бойко, громко, но быстро сдулся. — В таком дерьме, Сереж, что и Дениска нихуя не разрулит, наверное. «Мы в дерьме, Славик, — подумал Серёжа и разулся, — так давно и плотно, что я уже удивляюсь твоей внезапной прозорливости, ага», но ничего этого Серёжа не сказал. Хули тут говорить, если ничего говорить не надо. Кот-сфинкс по имени Денис лежал у Славы в спальне. На подоконнике, и вид у него был до невозможной в животе судороги. Не милый, не котячий, не заспанный — просто пиздец какой, и поэтому Серёжа его даже погладить толком не смог. Серёжа посмотрел на свои пальцы — пальцы не тряслись, а ещё он пару часов назад запихивал в себя эти пальцы под веселый и размеренный шум льющейся воды и под веселый девочкин (бывше-девочкин) пиздеж. — Мы в дерьме, — сказал поэтому Серёжа и без перерыва, без паузы продолжил: — поебемся, Слав? Серёжа это сначала сказал, а потом прикинул, что Слава выше и сильнее так-то, а ещё Серёжа прикинул, что до дома (до дома девочки бывшей) пиздовать с разбитым лицом далековато и больновато выйдет, а потом Слава сказал: — Поебемся, хули. И они упали (в глазах общества, наверное, ещё очень много времени назад, да и хуй ему в ебало, обществу) — на диван они свалились неудобно зацепившись друг за друга руками и коленями. Одетые. Дебилы, блядь, и потом пришлось пыхтеть и извиваться смешно — лёжа — чтобы в четыре руки стянуть с Серёжи джинсы, а со Славы — его домашнюю застиранную футболку с дырочкой на левом плече. Лицом в лицо никто не лез, слава богу. Губами там, поцелуйчики, ну нахуй. С расположением определились тоже — без никаких ебучих слов и объяснений: Серёжа перекатился с бока на спину и не то чтобы ноги раздвинул, конечно, просто колени чуть-чуть… А Слава придавил его сверху, фиксируя неуклюжей тяжестью длинного тела. Потом Слава выматерился от души — громко, с чувством, и с Серёжи слез. Он сходил за гондонами куда-то на кухню, что ли, а про смазку Серёжа сказал: — Да и хуй с ней, нормально будет… и так. Ещё Серёжа сказал: — Ну ты это, все равно — помедленнее. Не махом до желудка, знаешь, — а больше он ничего не сказал. И Слава тоже. И потом Серёжа закрыл глаза, потому что стало очень даже почти хорошо. Серёжа закрыл глаза — можно же думать… И не «думать», и на Сережиной шее горячее нелегкое дыхание — влажно, сильно, и дыхание, и пальцы по Серёже пробежались уверенной, цепкой последовательностью: ключицы-локти-бёдра-ху… За хуй Серёжу взяла горячая и уверенная рука — плотно, ещё чуть-чуть и хуй стерпишь, а Серёже было хорошо. Под рукой, под коленями, под членом — на члене — можно было, нужно было всего-то не открывать глаз. Не открывать глаз — и тогда можно было забыть, кто на самом деле стучался Серёже в жопу настойчиво, скользким и латексно-гладким хуем, и можно было видеть под зажмуренными веками невыносимое и нужное: инопланетное, нечеловеческое, выебисто-высокое, надменное, простое, поддатое, на пафосе, горячее, колкое, лысое — вместо. Серёжа лежал на спине с широко раздвинутыми ногами, и за закрытыми глазами его трахал не кот по имени Денис, а Мирон. А Слава глаза закрыл тоже — у Славы под пальцами и членом не было Серёжи, Слава трогал чересчур бережно — кончиком носа по груди, ниже, мягче, и вдруг поддавал бёдрами — хлестко, глубоко и немного больно, и опять гладил, заглаживал ладонями невесомо, тепло — Слава не ебался, у Славы на диване — под Славой — лежало его блядское сокровище сорока морей. Его «маленькая лысая карлица», его святой Грааль и вересковый мёд, и хуй знает что ещё, чужая душа — потёмки, а с закрытыми плотно-плотно глазами и дебильноватой счастливой улыбкой Слава трахал не кота по имени Денис, а Мирона. А кота-сфинкса по имени Денис, конечно, очень стоило назвать Мироном. Слава не открывал глаз, и Серёжа тоже, и только кот-сфинкс по имени Денис равнодушно пялился на них с подоконника светящимися огоньками.