Солнечная сторона

Порядок на кухне кажется ему чуждым, лишним, неправильным. Обычно что-нибудь, где-нибудь, да было не так: кружка из-под кофе, скомканное полотенце, сигареты на подоконнике, зажигалки. Ощущение живого, тёплого, чего-то неосязаемого, но правильного. Маленький хаос — как праздник жизни. Ваня выключает воду, закончив мыть посуду, вытирает руки и расправляет полотенце на крючке, чтобы висело симметрично. Оглядывается, проверяя — всё ли убрал? Идеальный порядок навевает тоску, пугает ощущениями необжитого, стерильного помещения. Словно квартира ждёт своих жильцов перед заселением, пустая и холодная, бездушная. Ваня курит у окна, закинув ноги на подоконник — в темноте комнаты дым сигарет кажется не сизым, а скорее белым. Поднимается к потолку, замирает пластами где-то посередине, клубится от небольшого сквозняка из открытого окна. Ваня затягивается в последний раз и тушит окурок в пепельнице. Рядом со стулом — собранный чемодан, ему остаётся только дождаться звонка из службы такси. Кроссовки. Шарф. Куртка. Ключ на два оборота в замочной скважине. Почтовый ящик гулко грохочет на весь первый этаж, когда внутри исчезает его комплект ключей. Способ надёжный — ящик запирается, никто кроме Мирона не достанет. — Куда едем? — водитель ждёт, пока он пристегнётся, и выезжает с парковки. — Пулково, — Ваня отворачивается к окну и даёт понять, что на разговоры не настроен. Они проезжают мимо подъезда, и в Ваниной голове пьяный Мирон впервые целует его, прижимая спиной к двери. Жарко, мокро, голодно. А потом утаскивает к себе в квартиру. Ваня усмехается и прислоняется головой к стеклу, глядя на ночную дорогу, блестящую от дождя. Мирон теперь в основном у него в голове. На видеосвязи по телефону, в смс-ках, в сообщениях соц.сетей. И очень редко — дома. Настолько редко, что в последнее время начинает раздражать своим присутствием в квартире, и секс уже сложно назвать сексом. Ванька привык один. У него — работа и промозглый Питер. У Мирона — фестивали ВМ и концертные туры по городам. Ваня смотрит в боковое зеркало на самого себя, и некстати вспоминает своё же отражение в стекле кухонного окна. Вспоминает себя и Мирона за спиной, обнажённых по пояс, со спущенными штанами. Секс теперь у Вани тоже в основном в голове. И пару раз по переписке, уломал-таки Фёдорова, а если быть более точным — тот ему проспорил когда-то два желания. До аэропорта ехать далеко, и Ваня успевает ещё раз прокрутить в голове всю ситуацию. Он старается не думать, о том, что это бегство. Старается убедить себя, что их разговор с Мироном в прошлый раз остаётся в силе и сейчас. Он уже поднимал эту тему однажды, говорил Фёдорову открыто, что ему тяжело сидеть и ждать, тяжело быть партнёром на расстоянии. Мирон понимающе кивал и просил подождать, когда всё закончится, и Ваня ждал, но через полгода начался новый тур и Мирон снова пропал. И снова просил подождать. Только в этот раз ждать оказалось бессмысленно. Ваня не хочет врать ни ему, ни себе, прекрасно понимая, что нет уже ничего у него внутри, кроме пустоты. Перегорел. Ваня летит в гости к тётке в другой город — отпуск взял на три недели. Летит, чтобы побыть вне привычной обстановки, перезарядиться, разобраться. Может, всё-таки, ещё есть, что спасать между ними. Может, побудет один на один с самим собой и соскучится по Фёдорову, сам ему позвонит, и попросит дать им ещё один шанс. Шанс попробовать заново… Народу в самолёте мало — не сезон для полётов, да и направление не курортное вовсе. Ваня занимает своё место у окна, потревожив своего единственного соседа у прохода, и пытается пристегнуться. Возится долго, путается в ремнях, постоянно хватая ремень с соседнего, пустого кресла, нервничает сильнее и едва не подпрыгивает от возмущения, когда ему под задницу беспардонно вклинивается чужая рука. — Ты сидишь на нём, — Ванька ошарашенно смотрит на своего соседа и давится возмущениями. Сосед смотрит на него цепким, внимательным взглядом, поверх круглых, как у кота Базилио солнечных очков, сдвинутых на самый кончик носа и Ваня залипает, глядя в карие глаза. — Первый раз летишь? — Первый, — Ванька кивает, пристёгивается и переключает внимание на стюардессу в проходе. Ему интересно абсолютно всё и он внимательно смотрит на девушку, замечает краем глаза, как к нему подсаживаются ближе. — Роман, — улыбка у его соседа красивая, как и глаза. Лукавая. Слегка безумная. Ладонь, с длинными, цепкими пальцами, тёплая и слегка шершавая. Сильная. Властная. Ваня ловит себя на этих мыслях и ему становится неловко. — Ваня, — представляться полным именем почему-то кажется ему лишним и чересчур пафосным, зато его собеседнику полное имя очень даже идёт. Как идёт и аккуратная щетина, собранные на затылке в пучок, тёмные волосы и выбритые виски. Роман советует ему почаще зевать, чтобы перестало закладывать уши, не брать газированную воду, потому что гадость страшная. Показывает как откинуть сиденье, где включить лампочку и отрегулировать кондиционер, где кнопка вызова стюардессы. Ваня ловит каждое слово, наблюдает внимательно, запоминает. И почему-то расстраивается, когда сосед с улыбкой говорит ему: «Обращайся, если что» и вставляет наушники в уши. Ваня вздыхает, отворачивается к окну и снова уходит в свои мысли-рассуждения, а после горячего обеда его клонит в сон. Всё-таки, вечер уже поздний, да и день был муторный. Он откидывает спинку кресла, прикрывает глаза и успевает задремать, когда его укрывают пледом. — Холодно у иллюминаторов спать, — Роман пожимает плечами, улыбается широко и откидывает спинку кресла до упора назад, следуя его примеру. По дороге в курилку Ваня включает телефон и мобильник буквально разрывается вибрацией от приходящих одно за одним сообщений. Пропущенные вызовы. Сердце банально ухает куда-то вниз от мысли, что это может быть Мирон, который прочитал его сообщение и Ваня считает это хорошим знаком — если боится, значит, не всё потеряно, не совсем он перегорел. Но дозвониться до него пыталась только тётка, и Ванька чувствует себя уязвлённым. Хмыкает разочарованно и перезванивает ей, устроившись на лавочке с сигаретой. — Случилось что-то? — Роман возвышается над ним почти вплотную, смотрит внимательно. Очки кота Базилио задраны на лоб. Ванька замечает, что ему очень идёт чёрное пальто и полосатый шарф. — Вид у тебя потерянный. — Форс-мажор, — Ваня морщится раздосадованно, убирает телефон в карман и закуривает ещё одну. Рассказывает про тёткиного внука, заболевшего ветрянкой, которого привезли к ней на карантин, так как родители ребёнка ветрянкой не болели. — Теперь придётся искать какой-нибудь дешёвый хостел, я же ветрянкой тоже не болел в детстве. На гостиницу денег нет, я не рассчитывал на платное проживание. — Поехали ко мне. Ванька давится сигаретным дымом и надрывно кашляет, вскидывает вопросительно бровь. Роман затягивается молча, улыбается широко. — Сам подумай: сейчас ночь. Пока найдёшь куда приткнуться, кучу времени потеряешь, тем более, что не местный. У меня спокойно помоешься с дороги, отоспишься, утром уедешь, если захочешь. Решай сам, конечно, я не настаиваю, — Роман выкидывает окурок в урну, и выходит из курилки. — Что я должен буду? — Ваня догоняет его у парковки, дожидается, пока закончится разговор с таксистом. — Всё, что в твоих силах. Ваня спотыкается о собственную ногу и застывает на месте, чем вызывает смех у Романа. К собственному удивлению, он оказывается выше своего недавнего попутчика. — Ваня, я чёрти сколько живу один, мне достаточно того, что хотя бы вечер я проведу в приятной компании. В такси Евстигнеев успокаивает себя тем, что у него и правда нет другого выбора, где ночевать. Не в аэропорту же, в самом деле… Волнуется, потому что считает это неправильным, и обещает сам себе, что утром уедет сразу, как только проснётся. Однозначно. Роман периодически касается его колена и показывает то, или иное здание — мини экскурсия для несведущих. Ванька слушает, запоминает— будет потом что рассказать, и попутно ловит себя на том, что всё чаще смотрит не в окно, а на Романа и ждёт, когда тот к нему прикоснётся. И ему это не нравится. В квартире тепло и Ваня стаскивает свитер, под которым надета футболка с длинным рукавом. Осматривается, пока хозяин квартиры в душе. В оставленных на спинке дивана вещах, тапках под журнальным столиком, стакане с недопитой колой чувствуется жизнь. У дальней стены комнаты стеллаж с книгами. Ваня читает корешки, улыбается совпадению с его вкусом, снимает с полки книгу популярного современного автора, чью «Солнечную сторону» он вёз с собой в чемодане, чтобы дочитать у тётки. Loqiemean. Настоящего имени и фамилии автора никто не знает, парень просто взорвал интернет и тут же выбрался на поверхность, в печатные издания. — Дай посмотреть… — Евстигнеев вздрагивает от неожиданности. Роман, в белом махровом халате, с накинутым на голову капюшоном с дурацкими заячьими ушами, бесцеремонно хватает его за запястье и разворачивает к себе. Задирает рукав как можно выше и ведёт второй рукой по узорам. Гладит. Ваня отшвыривает эту мысль ментальным пинком и хмурится, наблюдает за хозяином квартиры, который изучает его татуировки каким-то странным, отстранённым взглядом. — Я пишу, Вань, — Роман щурится от дыма сигареты, зажатой в зубах, берёт его за вторую руку и так же поднимает рукав. Ведёт кончиками пальцев по внутренней стороне предплечья, — иногда накрывает со всего подряд. — Я в душ пойду, — Ванька отводит взгляд, осторожно отнимает руку и ставит книгу на место. Его начинает смущать внимание, которое ему оказывают. — Выпить хочешь? — Роман гремит стаканами в небольшом баре неподалёку от книжных полок, пока он копается в чемодане. — Может, ты голоден? — Нет, спасибо, — Евстигнеев прижимает к груди комок из собственных вещей, банных принадлежностей и полотенца, косится на своего нового знакомого, скользит взглядом по мускулистым, крепким ногам. — Но немного коньяка я бы выпил. — Тогда давай быстрее, чтобы не выветрился, — Роман подмигивает ему, улыбается и устраивается на диване, закидывает босые ноги на кофейный столик. Горячая вода нихрена не прочищает мозг. Ванька остервенело трёт себя мочалкой, до покраснения, до лёгкой боли, чтобы одуматься, протрезветь — он же не пил, ни капли, с чего тогда трясёт так, словно от похмелья страдает? С чего вдруг ведёт так, словно его могут как-то зацепить прикосновения, взгляды, оказанное внимание? Не мальчик-одуванчик же, не малолетка… тем более, Мирон есть. Мирон никуда не делся, Мирон пусть и в туре со своими, но Мирон всё ещё с ним, его. В голове эхом отзывается грохот ключей о стенки почтового ящика и текст смс-ки отправленной ещё до отлёта. Ваня скрипит зубами, говорит себе, что это ничего не меняет. Что он просто взял перерыв, чтобы разобраться, подумать. Ванька выходит из ванной в коротких шортах и футболке и буквально чувствует, как его практически сжирают заживо, снимают кожу пластами, с кусками мышц и сухожилий. Садится в кресло напротив, со своим стаканом, отпивает разом почти половину. — А ещё есть где-нибудь? — Роман поднимает взгляд от его ног, смотрит внимательно. Евстигнеев понимает, что ждал этого вопроса. И понимает, чем это может закончится. — Есть, — Ваня кивает, ставит стакан на столик и снимает футболку, обнажая забитое татуировками тело. — Покажи. Иди сюда, пожалуйста, — Роман убирает ноги со столика, садится прямо. Теперь Ваня возвышается над ним, сжимает дрожащими пальцами футболку, смотрит невидяще перед собой в стену, корешки книг пересчитывает. Чувствует себя обнажённым полностью, открытым, незащищённым ничем. Шипит сквозь зубы и втягивает живот, когда Роман щекотно пальцами по рисункам ведёт, от низа живота и вверх. Ваня гонит прочь ненужные мысли и боится вниз посмотреть, взгляд карих глаз поймать. Говорит себе что это просто прихоть, простой интерес писателя, возможно, фетиш даже. Ему же сказали — накрывает со всего подряд. Горячо убеждает себя, всё отчетливее понимая: Не помогает. Не помогает. Не помо… Роман касается языком набитых на животе ножниц, ведёт выше, прикусывает участок кожи со следующей татуировкой. Ваня зажмуривается, отшвыривает футболку и сдёргивает дурацкий капюшон за уши, зарывается пальцами в короткие тёмные волосы на макушке, переступает через резинку снятых с него шорт. — Распечатывай, — у Вани в руках тюбик со смазкой, Евстигнеев непроизвольно краснеет, свинчивает крышку и срывает фольгу, пока его гладят по голой заднице, мнут пальцами ягодицы. Рома ласковый, целует невесомо низ живота, губами по члену водит, языком дразнит и Ваньке тормоза рвёт от нежности. — Ром, пожалуйста… — Евстигнеев бёдра вскидывает, в рот Роме толкается, на пальцы, растягивающие его насаживается. За волосы тянет на себя, ближе, выгибается на деревянном журнальном столике. Рома отсасывает неторопливо, больше дразнит, трахает его не спеша тремя пальцами. Издевается. Рома нежный до чёртиков, до раздирающего грудную клетку удовольствия. Стягивает его со стола, садится на диван, разворачивает к себе спиной и усаживает на свои колени. Прижимает к груди, целует лопатки, шею, плечи. — Покажи себя, Ваня… Ванька выдыхается с рассветом. Целует любовника коротко, уворачивается от настойчивой ласки, шепчет сбивчиво, что устал и не может больше, что хватит на сегодня. Рома смеётся тихо, на живот его переворачивает, бёдра приподнять просит, на колени встать. Евстигнеев сопротивляется вяло, подчиняется послушно, лбом утыкается в сложенные руки. Комкает простынь, когда поцелуями по позвоночнику, укусами по плечам. — Вань… — Рома нависает над ним, утыкается лбом ему в висок, целует невесомо. — Хочешь языком это сделаю, а? Ва-а-аня… Естигнеев замирает оглушённый откровенным пошлым предложением, сглатывает шумно, дышит рвано. — Вот здесь языком, Вань, — Рома гладит его ладонями по заднице, ведёт пальцами по расселине между ягодиц, по растраханному колечку мышц, нажимает слегка, дразнит. — Тебе понравится, Вань. Хочешь? Языком трахну, Вань… Ваня перекатывается на спину, тянет Рому к себе за шею, рот языком затыкает — заткнись, блядь, бога ради, заткнись — обнимает ногами за поясницу, член, колом стоящий в себя направляет. Насаживается, стонет глухо, пятками толкает, торопит. Рома улыбается довольно, шею ванину выцеловывает, кадык губами прихватывает. Гладит по ягодицам и тут же, со звонким шлепком, смачно припечатывает. — Рома… Рома… — Евстигнеев жмурится, вздрагивает от удовольствия от каждого шлепка, вскидывает задницу выше, руками по спине роминой елозит, пальцами в рёбра впивается, бормочет имя как мантру, слёзы смаргивает. Ему хорошо, хорошо настолько, что аж больно. Кричит в оргазме, в подушку затылком упираясь, сжимает зубы на плече у Ромы и стонет глухо, когда Рома натягивает его на свой член до упора, впивается пальцами в бёдра, кончает в него. — С тобой столько всего написать можно, Вань… Ты не представляешь… — после душа, на свежем белье, Рома прижимает его к себе, обнимает со спины, по рукам гладит, касается губами макушки. — Я же после «Солнечной стороны» нихрена не написал больше. — У меня есть такая, с тебя автограф, — Ванька улыбается, устраивается удобнее и проваливается в сон. Мирон курит на балконе гостиницы, стену спиной подпирает, меню телефона листает бездумно. В коридоре раздаются шаги, Фёдоров прячет мобильник в карман — нутром чувствует, что это Карелин, пиар-менеджер. — Мирон, ты куда пропал? — Слава толкает его локтём в бок, протягивает стаканчик с растворимым кофе из автомата, жмётся ближе. — Эй, чего завис? — Не важно, — Мирон морщится, выбрасывает окурок и отпивает кофе. Дешёвое пойло гадкое, приторно-сладкое и совсем безвкусное. Ванька бы такое никогда ему не купил. — Ты когда про нас Евстигнееву расскажешь? — Карелин становится перед ним, нависает, смотрит сверху-вниз. — Уже не нужно, Слав, Ваня ушёл, — Фёдоров переминается с ноги на ногу, сжимает в кармане мобильник с коротким сообщением от Вани про отпуск, перерыв в отношениях и ключи в почтовом ящике. Выкидывает стакан с недопитым кофе в урну и уходит с балкона.