***
Время идёт, сын растёт весёлым, здоровым и умным — настоящий помощник. Тревога Мэри отходит на второй план, пока не происходит этот разговор. — Мама, а что это значит? — четырёхлетний Дин уже умеет читать по слогам. Мэри часто замечает, что он кидает внимательные взгляды на свою руку, и тихо вздыхает, понимая, как долго её сын собирался, чтобы спросить об этом. — Это значит, что в мире существует тот, кто очень-очень полюбит тебя, сынок. И кого так же полюбишь ты, и с кем тебе будет комфортнее всего на свете. — Как тебе с папой? — Как мне с папой, — Мэри кивает, с нежностью улыбаясь сыну. Она знает, каким будет следующий вопрос. — Но почему он должен… из-ба-вить меня от веч-ных мук? — Дин снова смотрит на руку и старательно выговаривает слоги прочитанного. — Не знаю, сынок. Возможно, вы встретитесь во время какой-то игры? — Мэри успокаивает саму себя: ведь есть множество вариантов — игры, спектакли, в конце концов, может, судьба Дина — актёр, и это будут первые сказанные им слова, услышанные её сыном с экрана? К облегчению Мэри, Дина удовлетворяет этот ответ. Он прерывисто кивает и возвращается к просмотру вечернего мультика. В его сердце поселяется надежда.***
Годам к двадцати эта надежда угасает. Дин живёт жизнью охотника — беспорядочной в своей сути и в то же время чересчур организованной приказами отца. Днём Дин целуется с девчонками, а вечером убивает очередного монстра. Иногда он появляется в школе и присматривает за Сэмом, но работа к этому времени уже встаёт на первый план. И все, абсолютно все смотрят на него с непередаваемой смесью зависти и жалости, когда замечают эту странную надпись. Даже чудовища, которых он убивает. Особенно чудовища. Как будто им дано знать что-то, что не доступно обычному человеку. Дин перестаёт закатывать рукава. Они не говорят с отцом о его судьбе. Они вообще редко говорят о личном, их отношения давно превратились в работу. На предплечье Сэма написано до ужаса обыденное «Привет», и Дин завидует тому, как же всё просто в жизни его брата.***
Спустя несколько лет Дин понимает, как ошибочна была его зависть, когда видит ожог на руке Сэма и решительность в его глазах. Метка сгорела так же, как и его соулмейт, как и их мама. И у обоих с новой силой разжигается желание отомстить. Им приходится пережить слишком многое, прежде чем они впервые заговорят об этом. Дин неловко одёрнет рукав, когда Сэм зайдёт в их номер, и услышит спокойное: — Глупо думать, что за всё это время я ни разу не видел. — Это не то, о чём нам стоит говорить, Сэмми. Надеюсь, ты не забыл пирог? — А может, всё-таки стоит? — Сэм ставит еду на стол перед братом. — Слушай, Дин, мы сейчас не в том положении, чтобы игнорировать знаки. Тебе осталось всего несколько месяцев, до… Сэм замолкает. Они оба понимают, как близко он подобрался к табуированной теме. К тому, что страшит их обоих. — В общем, ты не думал, что это может быть… ну, есть способ избежать ада? — Нет, не думал. И не хочу думать. И говорить об этом не собираюсь. Дин двигает к себе коробку с пирогом гораздо более резко, чем хотелось бы, но сдержать свой гнев, когда брат озвучивает то, о чём он думал весь этот сраный год, почти невозможно.***
Дину страшно. Чёрт возьми, ему не было так страшно даже тогда, когда он услышал рык гончей. В тот момент он хотя бы знал, что его ждёт. Сейчас, когда Бобби произнёс заклинание, его сердце было готово выпрыгнуть из груди без всякой помощи сверхъестественных сил. Хотя тут уж как посмотреть… Но разбираться в себе ему как обычно некогда — тут бы разобраться в ситуации: на него направляется силуэт, которого не берёт ни соль, ни заговорённые знаки. Думай, Дин Винчестер! Дин бросает взгляд на кинжал: нужно подпустить его ближе, отвлечь, и потом… — Ты кто такой? — Дин начинает разговор единственно возможным сейчас способом, готовясь нанести удар. Мужчина напротив него с интересом наклоняет голову набок. — Я тот, кто крепко схватил тебя и избавил от вечных мук. Предплечье жжёт, и Дина захватывает такая ярость, какой он не чувствовал даже в аду. Избавил? Да чёрта с два, мразь. — М, да? Ну спасибо! — Дин всаживает кинжал ему в грудь, будто надеется не просто уничтожить противника — отомстить ему за двадцать девять лет тревоги и спутанных мыслей, за надежду и безысходность, которые он попеременно испытывал всё это время. Дин наблюдает, как мужчина вынимает кинжал из своей груди, как вырубает Бобби, и не может сделать ни движения, чтобы остановить его. — Надо поговорить, Дин. Наедине. Жжение в руке не уменьшается ни на грамм, когда он повторяет свой вопрос. От безысходности. — Кто ты? — Кастиэль. — Это я понял. А по должности кто? — Я — ангел Божий.***
Мэри напугана. Её не было столько лет, а её сыновья пережили так много. Мэри не знает, что делать, как себя вести. Но она знает, что, чувствуя опасность, должна поднять пистолет. — Мама, нет! Нет-нет-нет, это мой… ангел. Кастиэль. Пока названный Кастиэлем обнимает её сына, Мэри вспоминает рассказ Дина — о том, как он побывал в аду и как один ангел сделал то, чего не смогли другие. Она впервые видит «судьбу» своего ребёнка, с удивлением наблюдая за их объятиями. Эта не та жизнь, какой Мэри желала для своего сына, но видя, как тот рад вернуться к этому… ангелу (в голове у Мэри всё ещё не укладывается, что перед ней не человек), она понимает, что и в этой жизни есть светлые моменты. — А… значит, ангелы тоже..? — Мэри трудно сформулировать свой вопрос, но оба мужчины понимают, ведь это то, о чём спросил Дин при их первой встрече, когда отошёл от своей вспышки гнева. — Нет. — Просто он особенный, — Дин смеётся, и Мэри приятно видеть его улыбку. — Говорят, у меня настройки сбились ещё при сотворении. Дин пихает Кастиэля в бок, а Мэри позволяет себе улыбнуться. «Особенному человеку особенный ангел», — думает она, зная, что теперь им с Кастиэлем точно будет о чём поговорить.