Переступить гордыню

Ночь скрыла поле битвы, но запах крови и гари тянулся в воздухе, оскверняя дуновение ветра. С высокого холма Хранительница Нариэль смотрела на россыпь млечного пути, пересекающего густую темноту. Когда-то в мире, где не осталось ни единого луча света, она придумала дать покой тем, кто погиб, в небе. И тогда оно засияло огнями вновь. Нариэль видела, как среди скоплений и туманностей появляются новые и новые звёзды, но ярче всех вспыхивали две из них — души влюблённых, которые не отказались друг от друга, несмотря на ошибки, заблуждения и годы разлуки. Первому Богу, демиургу Ксентарона не требовалось протягивать руку, чтобы Нариэль почувствовала прикосновение. Его могущество было так велико, что он мог дотронуться до неё, будучи и на другом краю своего мира. Нариэль вздохнула. В каком-то смысле она тоже была порождением Первого Бога, но граница между Энией и Ксентароном оборвала связь между ними. Тогда небо и звезды остались единственным общим, что связывало их миры, однако Первый Бог оказался хитрее и сильнее, даже теперь. — Не пора ли переступить гордыню? — его голос не изменился за прошедшие столетия. Нариэль повела плечами, освобождаясь от ощущения объятий. — Я пришла помочь твоему миру. Этого мало? — Мало, — голос стал ближе, а за спиной послышались шаги. — Когда ты создала Энию, то вздумала, что я тебя не найду. Признайся, сейчас ты желаешь убежать снова, вместо того чтобы посмотреть мне в глаза. Вот как! Гордец вздумал учить её смирению. Нариэль обернулась. Она увидела Первого Бога впервые за десятки сотен лет после расставания и поняла, что забыла насколько ему идёт белое облачение. Он поразительно походил на прежнего себя — тёмного мага, скрывавшегося под личиной адепта света: те же высеребренные сединой волосы, та же неуловимая усмешка и ощущение могущества. Только глаза теперь синие, а взгляд выдавал усталость. Так смотрит тот, кто ждёт спасения. Сердце в груди забилось, как пойманная в силки птицелова пичуга. Но больше Нариэль не обманется. — Я помогаю лишь тем, кто просит! — она приготовилась дать отпор. — Тебе помощь давно не нужна. Почему ты не оставишь меня в покое? — Это невозможно, — Первый Бог покачал головой. — Не в моих правилах сдаваться. Смирись с этим. Нариэль не могла скрыть возмущения. — Не в моих правилах смиряться! — ответила она с надменностью, которую, казалось бы, вытравила много веков назад. Поднявшийся ветер выдал смятение в душе Первого Бога, хотя весь его вид выражал уверенное спокойствие. Когда-то непреклонность и наивность влюблённой девчонки спасли тёмного мага и дали ему одержать победу в битве за Мироздание. Он вернул долг почти сразу. После того как сам отнял у неё жизнь, бросив на погибель. Нариэль давно поняла, он не пожалел её, а всего лишь вовремя понял, что иначе не достигнет цели. Ведь сдаваться не в его правилах. — На твоё смирение и благодарность я не рассчитываю, — заметил Первый Бог. — Чего только стоило создание тобой собственного мира! Не знал, что тебе так нравились эльфы. Если хотелось чего-то более изысканного, чем гномы, хотелось достойных последователей, что будут поклоняться своей богине, то могла бы воплотить свои замыслы здесь. Я не стал бы ревновать! Нариэль захотелось поднять бурю, обратить возмущение в ветер и дождь, заставить небо бить в землю молниями, но силы природы и магии Ксентарона не подчинялись ей. Когда-то она сама отказалась от власти над ними. Оставалось гневаться подобно смертной. Несомненно, ей нравилось, когда энийцы призывали её свидетельницей брачных клятв. Она подсказала влюблённым слова, которые когда-то не отказалась бы услышать и сама. Её просили о помощи в повседневных делах, молили о защите, и она всегда откликалась. Нариэль любила свои создания. Она гордилась ими, как детьми, и хотела подарить мир для жизни, а не для услаждения собственного тщеславия. В конце концов, ей осталась только эта привязанность. — Мне не нужны последователи! — голос её зазвенел, — Я — не ты! — Но теперь, в отличие от меня, последователи у тебя есть, — Первый Бог усмехнулся и сделал шаг ей навстречу. — Дева Нариэль, Хранительница Энии. Вы только послушайте! Щёки обожгло жаром, который не мог охладить даже ледяной ксентаронский ветер. — Я хотела не этого! Тебе ли не знать! Ухмылка тут же исчезла с его лица. — Я знаю. — Первый Бог сделал к ней еще один шаг. — Мне тоже требовалось другое, но ты предпочла поклонение эльфов, драконов и людей. А мне хватило бы только твоей любви, Крисания. Нариэль вздрогнула. Она слишком давно отказалась от этого имени. — У тебя ушло много времени, чтобы осознать это, Рейстлин. Произнести прежнее имя было так же странно и страшно, как шагнуть за Врата Бездны и оказаться лицом к лицу с воплощением потаённых желаний и страхов. Прежние имена остались в прошлом вместе со всеми надеждами, разочарованием, обидой и отжившей верой. Возвращаться к ним, даже в воспоминаниях, оказалось больно. — Твой упрёк справедлив, — неожиданно согласился Рейстлин. — Я примирился с желанием любить, потому что хотел отыскать тебя. Но, возможно, опоздал. Ведь твое сердце не подсказало даже где твои обожаемые золотые драконы. Он не насмехался, в его словах слышалась досада и горечь, от которой Нариэль стало не по себе, но Крисания ощутила обиду. — Значит, ты сманил драконов на Ксентарон из ревности? — надменно спросила она. — Ты не очень-то горевала об исчезновении своего златокудрого любимчика, — раздражённо отозвался Рейстлин. — И ты взялся за моих эльфов? — Всего лишь помог двум влюблённым переселиться в мир, где не привились аристократические предрассудки. Не моя вина, что они звали тебя, а ты не пришла! — Называешь похищение помощью?! Поднявшийся ветер вновь закружил ледяным вихрем, взметнул тёмные волосы Крисании, но она не обращала на это внимания. — Ты едва не погубил всё. Снова! Эта ужасная демоница — творение твоих рук! — Минатрикс? — Рейстлин искренне удивился. — Конечно нет. — Ах да! В этот раз ты назвал её Метель! Крисания знала, что и ледяная драконица, и королева демонов, и нечисть помельче, воплощались из Междумирья — обломка безжизненного Ничего, наполненного страхами, отчаянием и пустотой. Внезапно ветер улёгся. — Называй её Такхизис, так привычнее, — устало отозвался Рейстлин. — В любом случае порождения Тьмы снова мертвы. — Но какой ценой. Крисания тоже почувствовала себя обессиленной, тело било, как в ознобе. Хранительница Энии зябко обхватила себя за плечи. Она горевала о всех энийцах, погибших в этой битве, но более всего ей было жаль Стеллу и её возлюбленного. Они пошли против всех, желая создать свой, лучший мир. Их надежды напомнили Крисании её собственные. Увы, участь звезды и спутника на тёмном небе — это всё, что могла она даровать, явившись на помощь к тем, кто взывал к своей Хранительнице. Крисанию угнетала мысль, что если бы миры Энии и Ксентарона оставались связанными союзом богов, то мольбы Стеллы были бы услышаны раньше её смерти. — Крисания, — позвал Рейстлин. Она покачала головой, всё ещё считая, что слишком давно отреклась от этого имени и от прежних надежд. Рейстлин сделал ещё один шаг и оказался достаточно близко, чтобы удалось заключить её в объятия. Так крепко и тепло обнимают для того, чтобы не отпускать. Крисания не сопротивлялась. — За твоё возвращение цена всегда будет невысока, — сказал Рейстлин.