Личный интерес

В какой-то момент на место всем чувствам Антона Городецкого пришла очень холодная и мерзкая тоска, которая захватила все мысли после развода со Светланой. Вот живешь с человеком вместе, растишь ребенка, любишь свою семью больше всего на свете, но в какой-то момент понимаешь, что дочь выросла, а жене твоя любовь и забота уже стали невыносимы. Антон упорно не мог или не хотел видеть таких элементарных вещей, но однажды пелена наивности спала, и он все осознал, понял и принял. Но принятие не дало полного исцеления, он вспоминал виноватые и мокрые от слез глаза жены, и душу просто выворачивало наизнанку. Все окружающее стало настолько бессмысленным, что вся жизнь превратилась в абсолютную физиологическую потребность. Антон возвращался в пустую квартиру, ел безвкусную пищу и просто пытался хоть как-то существовать. Первое время друзья пытались его хоть как-то расшевелить: Лас пытался напоить, Игнат помочь в личной жизни, Юлька ругала Свету и говорила о том, что все к лучшему, потому что теперь он точно найдет настоящую любовь. Антон на это только грустно хмыкал, потому что чувствовал себя абсолютно пустым и неуверенным в своей нужности кому-то вообще. Он не считал себя несчастным страдальцем, потому что у него была взрослая, но все такая же любимая дочь, со Светой они общались теперь, как друзья, то есть семья-то у него была, только вот внутренняя целостность отсутствовала, но это дело десятое: когда кругом полно внешних проблем, то душевные можно и отложить. Антон уже подходил к офису Ночного дозора, когда его резко схватили за руку и развернули: — Городецкий, опять подставляешься? Не надоело? — перед ним стоял глава Дневного дозора и сжимал его ноющее запястье, на тыльной стороне которого тянулся прямиком на предплечье неровный глубокий порез. Он совсем забыл про эту рану, потому что был слишком вымотан и слаб. На секунду Антон подумал, что в глазах Завулона плещется неподдельная злость, и это его очень удивило, но вскоре хватка на его руке ослабла и выражение лица Темного приобрело свой обычный вид — отстраненной печали. Эта горестная мина была для Городецкого настолько знакома, что он невольно усмехнулся. — С каких пор Дневной дозор так печется о чужих сотрудниках? — Антон действительно не понимал претензии в голосе главы конкурирующей организации. Темный резко сменил свой печальный образ на хищный оскал, все его лицо будто в момент еще больше заострилось, а глаза пытались прожечь нутро насквозь, хоть он и оставался в облике человека, но обычная кожа будто просвечивала и не могла сдерживать демонический образ. Но, наверное, Антон просто надумал себе все это, потому что глава Дневного Дозора просто бессовестно нарушал его личное пространство. — А у меня личный интерес, — он сказал это очень тихо, прямо на самое ухо Антону, — такой ответ тебя устроит? — Завулон снова схватил его руку, сжал уже более аккуратно и даже как-то интимно, затем быстрым и мимолетным движением коснулся губами раненной кожи. Антон в шоке одернул руку, открыл и закрыл рот, словно немая рыба, потому что в голове резко стало совсем пусто. Вскоре он почувствовал приятное тепло и покалывание в конечности. Когда руку наконец отпустили, он опустил взгляд вниз и заметил, что от раны не осталось и следа. — Городецкий, чего так побледнел? Не бойся, не съем я тебя! — Я и не боюсь, Завулон, не надейся, — Антон был напуган, но не самим Темным, а своей реакцией на его действия. Он чувствовал странный патологический интерес, который не поддавался никакому объяснению. И даже выходка Завулона не казалась уже такой безумной и неправильной. — Хотя, Антош, очень хотелось бы… — Завулон сказал это и рассмеялся, но взгляд его остался совершенно нечитаемым. — Спасибо за руку, — пробормотал Городецкий и резко направился ко входу в здание. Ему хотелось как можно быстрее куда-нибудь провалиться, чтобы даже не пытаться анализировать ситуацию, которая только что произошла, потому что он чувствовал себя настолько смущенным, что не смог даже посмотреть Завулону в глаза, его будто сковал какой-то ребяческий страх перед этим Иным. Антону казалось, что в спину обязательно должно прилететь что-то желчное и колкое, но на его же удивление ничего такого не последовало. Он шел и не оборачивался, пока вовсе не зашел внутрь. «Может, у Завулона сегодня день заботы о ближнем? Ну или день добрых и бескорыстных дел?» — Антон усмехнулся собственным мыслям, потому что уж слишком несовместимые понятия родились в его голове: Завулон и бескорыстие. Антон очень надеялся, что сегодня его просто оставят в покое, и он сможет немного распутать клубок мыслей в своей голове, но судьба распорядилась иначе, и Борис Игнатьевич оповестил его о том, что через час состоится очень важное собрание, на котором его присутствие просто обязательно. От этих «радостных» известий настроение просто растворилось где-то в пучине сознания. Но толку от него на этом совещании не было совсем, потому что он, словно завороженный, сидел и смотрел на гладкую кожу своего запястья.