Натуральный метод

Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть горела в сердце Питера Квилла. А заодно горели уши и задница, на которую он приземлился, пропустив удар. И ещё раз. И снова. Питер сморгнул и вытер лицо рукавом: ему опять расквасили нос. Этот синий мудак бил как нарочно, чтоб физия такая же кривая сделалась. В носу предательски щипало. Синий мудак Йонду ввернул, что это, мол, терранскую кровь на куртке не видно, а вот сопли... Толпа вокруг загоготала. Иногда Йонду их затыкал. Иногда он натаскивал Питера без свидетелей. Не сегодня. Бил он хорошо если вполсилы и развлекаться так мог долго. И против “мудака”, кстати, не возражал — если по чести, мудак капитан сэр. Ненависть! Питер не был трусом. Питер не был белоручкой, грузом и балластом, что бы там ни болтали — а такие разговорчики капитан в последнее время пресекал резко. Питер просто. Не любил. Драться. И хорошо представлял свои шансы против какого-нибудь космического ублюдка — примерно никаких. Зато он метко стрелял, быстро бегал и почти любого мог заболтать до полусмерти, Йонду сам говорил! Но нет, его как на уроки в школу таскали на площадку и колотили, тузили, лупили, валяли, вытирали им палубу “Эклектора”, потому что у кого-то чесались кулаки. Драться он, может, и учился, но уроки эти честно ненавидел. — Трепло ты ещё то, — говорил Йонду с уважением и делал ему подсечку с переворотом, и Питер опять пропахивал носом пол. — Это круто. Но там, — синий палец небрежно тыкал во всю остальную вселенную, — есть люди, у которых руки длиннее языка. Слова для них не аргумент. Питер скрипел зубами и поднимался на ноги, а Йонду очень убедительно изображал такого, с длинными руками, который и слова-то “аргумент” отродясь не слышал. Вся остальная команда была только за — очень громко, с хохотом, топотом и тупыми шутками за. Однажды до Питера дошло, что эти уроды сами не прочь помахаться с капитаном и просто ему завидуют — завидуют! — и стало ещё хуже. Ненависть! Питер сплюнул солёную слюну, вздохнул и потащил из-за голенища нож. Не то чтобы он надеялся Йонду достать — или не огрести за нарушение всех правил, оружие в драку не допускалось. Это был такой отчаянный последний довод: видишь, хватит, всё, задолбал... Конечно, Йонду этот нож походя отобрал, уставился на него разочарованно... и в недоумении? И не глядя выкинул в толпу зрителей. — Эй, Краглин, эт чо? — Это п... — Краглин брезгливо, двумя пальцами нож поймал. — Это позорище, капитан! Йонду присвистнул: ишь, как загибает! Зрители присели. Реакция у Краглина была отменная: капитан ругался, что матом пацан свободно на дюжине языков разговаривает, и выбивал из ошалевших опустошителей цивильные речи. — Так... Дашь мелкому нормальный нож и научишь в руках держать, лады? — Йонду улыбнулся. Ну, зубы показал. — Лады, капитан! — отчеканил Краглин и теперь уж точно занёс Питера в свой чёрный список. Лучше б просто избили... Питеру больше не было больно, не было страшно — тошно было. Ненавидеть он тоже не любил. Ненависть к тому, что заставляло его испытывать ненависть, вышла на какой-то новый уровень, рука сама сжалась в кулак — и врезала по всему разом. По кислой физиономии Краглина, по ощерившимся ебальникам зевак, по всей вселенной, которая понимает только кулаками, и особенно по одной наглой... синей... морде... Что-то хрустнуло. Кажется, его рука. Питер потерянно озирался. В голове прояснялось. Вокруг галдели, но как-то тихо. А Йонду по-прежнему лыбился во всю пасть, только будто чернил напился. Закашлялся, брызнул лиловым — Питер подумал, что вот эту кровь на опустошительском красном видно отлично — и сплюнул в ладонь... зуб. В натуре зуб. Потрогал языком свежую дыру. — Я... э, — сказал Питер, и пофиг, что запястье он, кажется, сломал. Валить было поздно, разговаривать тоже. Йонду подвигал челюстью — и заржал в голос. Он обнимал Питера за плечи, ерошил ему волосы, называл идиотом, потому что только идиот так убивается об противника, но это не страшно, и руку поправим, и удар поставим, и будет у славного придурка Питера Квилла всё зашибись... — Ага, — сказал оглушённый Питер. — Клёво. А свистеть ты как будешь? И тут стало очень тихо, нереально тихо стало, и вся команда навострила уши, и улыбка у Йонду сделалась как перед абордажем. — А щас проверим!!! Ничо, нормальный вышел свист, знатный, с переливами — только издалека, потому что Питер Квилл и правда очень-очень быстро бегал.