Никто ничего не знал

—…вибратор, — произнес Илья, и Наполеон поперхнулся кофе. Не может Угроза вот так запросто использовать в разговоре подобные слова. Это противоречит законам мироздания. И ведь ничто не предвещало. За ужином они говорили только о нынешней на редкость скучной миссии. Наполеон бы с удовольствием обсудил и другие темы, например, постельные предпочтения своей персональной Угрозы. Однако инстинкт самосохранения пересиливал и любопытство, и желание. Пока пересиливал. Может быть, это подсознание так шутит? Наполеон отвлекся от планирования операции и просто слушал голос Ильи, представляя, как тот звучит во время секса. Угроза ведь не молчун? Это было бы ужасно несправедливо. Наполеону хотелось думать, что если они каким-то чудом окажутся в постели, Илья будет с рыком вбиваться в его тело, входя всё глубже и глубже, до предела. Будет стискивать бедра так крепко, что останутся синяки, кончит с громким криком, совершенно не опасаясь быть услышанным кем-то чужим. А потом будет вжиматься в потную спину и называть его Ковбоем. Если бы Наполеон знал несколько месяцев назад, как его начнет заводить чертов русский акцент, то сразу же отказался бы работать в А.Н.К.Л., опасаясь за свое душевное здоровье. И ведь это еще не самое возбуждающее в Угрозе. Нет, все-таки он просто ослышался. — Прости, что ты сейчас сказал? — Я говорю, что нам нужен эндовибратор, — послушно повторил Илья. Наполеон, почувствовав, что его и так полувозбужденный член начал стремительно твердеть, мысленно сосчитал до десяти, но лучше от этого не стало. Хорошо, хоть стол скрывал его состояние. Он ярко, в подробностях, представил, для чего им двоим может понадобиться вибратор, и не смог избавиться от этой картинки. Наполеон, конечно, мог показать небо в алмазах и собственными силами — никто никогда не жаловался на его сексуальную выносливость — но если Илье так хочется, то и вибратору место найдется. Прямо между бесконечно длинных ног, между сжатых ягодиц, где все такое тугое, горячее и на первый взгляд совершенно неприступное. А может быть, стоит начать с сосков? Илья будет стонать в голос и пытаться вывернуться, уйти от слишком острого наслаждения, но кто же ему позволит? Наполеон прижмет свое сокровище всей тяжестью к матрасу и будет изводить жалящими ласками, пока Илья не сорвет голос. И вот тогда, да, только тогда переместится ниже… Илья пристально посмотрел на него и нахмурился, как будто пытался разрешить какую-то загадку. Или искал понимание на лице напарника и не находил его. Дышать. Размеренно и медленно. Наполеону вдруг стало совершенно ясно, что Угроза не имел в виду ничего сексуального. Видимо, речь все еще шла о работе. Илья немедленно подтвердил этот вывод. — Шульц все время настороже, так? — со вздохом сказал он, кидая на Наполеона еще один нечитаемый взгляд. — Он с маниакальным упорством выискивает везде прослушку. Так что нам не помешал бы жучок, который Шульц засечь не сможет. Такой как эдовибратор, то есть цилиндрический объёмный резонатор, настроенный на внешнее излучение определенной частоты. Его вообще почти невозможно засечь. — Как тот, который вы спрятали в панно с Большой Печатью США, а потом подарили нашему послу в сорок пятом в Ялте? — широко, слишком широко улыбнулся Наполеон. — Мы называем его более прилично — просто «Предмет». Он почти выдал себя. Страшно подумать, что бы случилось, если бы, заблудившись в фантазиях, он привстал и потянулся губами к губам Ильи. А ведь чуть не сотворил такую глупость. К дьяволу Шульца. К дьяволу эндовибратор. К дьяволу все! Зато от возбуждения и следа не осталось. — Хорошо звучит, почтительно, — усмехнулся Илья и снова посмотрел на Наполеона, странно посмотрел. — И то сказать, целых семь лет работал без источника питания и передатчика. Еще столько же проработал бы, да ЦРУ печать разломало, а эндовибратор утащило к себе в музей. — Между прочим, Угроза, использовать в таких делах детей некрасиво. Ваши пионеры даже не знали, чем начинен их подарок. Наполеон произносит первое, что пришло на ум, просто чтобы создать видимость беседы. — Ну почему же не знали? Вот я, например, — возмущенно вскинулся Илья и тут же понял, что сказал что-то не то, —…э, да, ты прав, Ковбой. Не знали! Никто ничего не знал и не знает. То есть я хотел сказать… Илья замолчал, крепко сжал губы и застыл. Один в один — мраморная глыба. Только заалевшие злым румянцем скулы выдавали в нем человека. Смотреть на это было тяжело, Наполеон опустил взгляд. В другое время он ликовал бы и не скрывал ликования. Глупый прокол Угрозы он припоминал бы снова и снова. И уж конечно, не раз ввернул бы фразу про ужасного шпиона. Сейчас у него даже смеяться не было ни сил, ни желания. «Ты прав, — думал Наполеон, упорно рассматривая переплетения нитей в ткани скатерти, — никто ничего не знает. И никогда не узнает, ни к чему это». — Постой, — вдруг отмер Илья, — а ты-то о чем подумал, когда я говорил об эндовибраторе?!