she wants to dance like uma thurman

А в этой можно дышать, а в этой можно любить, на счастье и для прочности

Хосок зависает у него ещё дня три-четыре. Сан ожидает его ухода по-английски, как в тот раз, но всё выглядит так, как будто он никуда не собирается. Сан задумчиво рассматривает вторую зубную щётку в стакане и небольшую стопку одежды в шкафу на свободной полке. На пластиковой стойке в ванной поселяется аксовский гель-шампунь, в дверце холодильника звякают бутылки с пивом. У Сана впервые в жизни не находится слов, чтобы объяснить себе ощущение, которое поднимается в нём, пока Хосок разгуливает по его квартире в трусах и футболке, заросший щетиной по самое не балуй. Он решает оставить всё как есть: без чёткой формулировки и обозначенных границ. Лишь бы не столкнуться с проблемой собственных ожиданий. Сан не позволяет этой мысли выбраться из подсознания, потому что она звучит так, как будто он чего-то боится. Сан смеётся про себя, когда они целуются на балконе под отдалённый грохот фейерверков. Сигарета успевает погаснуть, прежде чем Хосок отпускает его губы, но не убирает руку с его талии. Сидя посреди разворошенной постели, Сан не чувствует холода от открытой двери балкона. Хосок прижимается к его голой спине своей и громко стучит пальцами по клавиатуре макбука. -Так ты вообще собираешься отсюда уезжать, иждивенец? - спрашивает Сан, запрокинув голову и навалившись на чужую не менее голую спину. Хосок что-то неразборчиво мычит и слабо дёргает его за ухо. -Повежливее, - как будто на автомате говорит Хосок. - Я как раз беру билет. Сан смотрит в потолок. Ничего интересного, даже пятен никаких нет. -О как. -Ага, - соглашается с его саркастичным тоном Хосок, - сгоняю в Пусан на выходные, надо решить кое-что. Обычно Сан держит язык за зубами как нехуй делать. Чтобы держать в своей голове тонну абсолютно не нужной ему информации о чужой личной жизни и поднаготной грязи, необязательно об этом болтать. Но почему-то оно рвётся наружу. -Кое-что по имени Чон-гук? - он проговорачивает имя чётко, звонко и по слогам. Хосок выбирается из-под небольшого веса его тела, и Сан не сопротивляется инерции, влекущей упасть на спину. Хосок смотрит на него сверху вниз с интересом. -Может, и Чонгук. Ревнуешь? Сан аж фыркает от смеха. Даже если хосоковские шмотки типа зубных щёток и одежды распиханы ещё в десятках чужих квартир, то ему насрать? -Нахер ты мне сдался? Сан знает, насколько колючей выглядит сейчас его улыбка. Хосок склоняется к нему, и его давно не стриженные тёмные волосы касаются лица Сана. -Не могу перестать поражаться тому, насколько у тебя грязный рот. Хосок понятия не имеет, сколько в нём грязи, и в этом есть своё очарование. Вместо прощания Сан получает россыпь мелких багровых следов вдоль позвоночника и выматывающий оргазм, и его это полностью устраивает. Ему нечего бояться. Дахён снова упрашивает его сходить с ней на двойное свидание вслепую. -Ты никогда не задумывалась о том, чтобы не ходить на мероприятия, где ссыкуешь появляться одна? - интересуется он скорее для приличия, чем для того, чтобы отмазаться (в первую очередь потому, что это бесполезно). Дахён только с деланным разочарованием цокает языком. Сан ощущает себя как в тумане и на её обвинение в отсутствии азарта только качает головой с улыбкой. Внутри него поселяется гнилистое неприятное ощущение, как будто за рёбрами, вокруг лёгких образуется болото. Он задевает спросонья локтем пластмассовый стакан на краю раковины и слышит, как внутри него болтается чужая щётка так громко, как будто это чёртов колокол. Помимо прочего, Сан находит незнакомую кружку в сушилке и вскрытый блок сигарет, спрятанный в шкафчике на кухне за пачками риса. Лицо девушки с их таки случившегося свидания он даже не запоминает, чего уж говорить о номере телефона. Когда они с Дахён видятся в следующий раз в универе во время большого перерыва, она говорит: -Хосок уже пару дней как вернулся. Они сидят в магазине над заваривающейся лапшой в коробочках, и Сан наблюдает за медленно стекающими по стеклу каплями дождя. Погода сырая и промозглая. Внутри него тоже почему-то сыро, но затхло. Зато оно хотя бы облекается в слова. Судя по тому, как внимательно Дахён смотрит на Сана, то ему, видимо, должно быть не насрать на Хосока. Он едва поворачивает к ней голову и смотрит искоса. -Так? Мне станцевать в честь этого? Могу в ладоши похлопать, ты только подай сигнал. Дахён трёт переносицу двумя пальцами и вскидывает руку ладонью к нему, словно прося больше никогда не открывать при ней рот. -Тебе стоит свыкнуться с мыслью, что меня не волнуют мои ёбари, пока мы не находимся в горизонтальном положении, - хмыкает Сан. -Иногда ты такой мерзкий, это просто удивительно. Сан может только пожать плечами. Еда интересует его куда больше разочарования Дахён. -Я только не понимаю, - почему-то продолжает она, - ты сейчас пытаешься обмануть меня или себя? От её серьёзного тона Сану становится.. не по себе? Он приподнимает уголки губ в улыбке. Ему нечего бояться. -Я мультизадачный: обычно я пизжу всем и сразу. Болото внутри как будто растёт с каждым вдохом. От Хосока вечером падает сообщение в какао. "Загляну к тебе ближе к ночи?" Сан не видит смысла ломаться. Хосок как свалил в туман неделю назад, так у него никого и не было. "Ну загляни" Так у него никого и не было. Сан цепляется за нежеланную мысль, уже когда домофон визгливо заливается в прихожей. "Ты дома? Или я рано?" Сан рассеянным взглядом смотрит в открытое диалоговое окно. Два часа ночи, где ему ещё быть? Домофон, наконец, затыкается, когда он додумывается впустить Хосока в подъезд. Что с ним, блять, не так? -Охренеть ты тормоз, - ругается Хосок, ввалившись в прихожую, потирая раскрасневшиеся от холода руки в попытках согреть их. Его тёмные лохмы пострижены, лицо гладко выбрито, на плечах чёрная куртка-бомбер. Сан прислоняется плечом к стене, и улыбка сама прорезается на его губах. -Не хотел тебя впускать. Надеялся, ты там окочуришься. Хосок громко фыркает. Он скидывает чёрные мартинсы и оставляет их на коврике у двери. Куртка тоже цепляется на своё законное место на свободном крючке, и Хосок без прелюдий сгребает Сана в объятия, чтобы засунуть свои холоднющие грабли ему под футболку. -Бляяяяяя, отпусти! Хосок ржёт, спрятав лицо в шее Сана, и его нос тоже пиздец какой холодный. Хосок всем весом прижимает его к стене и получает ладонью в ухо. Пусть скажет спасибо, что всего лишь ладонью и без реального применения силы. -Чо ты такой неласковый? Хосок встряхивает головой как собака, как будто это избавит его от звона в ухе. Интонации в его голосе игривые, но Сан из всего улавливает только усталось, которую Хосок, конечно же, прячет. Он обхватывает всей рукой шею Хосока сзади и практически касается губами его уха. -Ты со мной попиздеть пришёл? - со смешком спрашивает он. - Если да, то лучше скажи сразу. Ответ настолько очевиден, что его даже не надо озвучивать. Вместо этого Хосок меньше, чем через минуту роняет его в ворох одеял и подушек. -Как ты умудряешься быть таким? - спрашивает он, пока Сан вытягивает ремень с тяжёлой металлической бляхой из шлёвок его джинсов. Сан приподнимает уголки губ и вскидывает брови. Пуговицы на ширинке легко поддаются его пальцам. -Таким? -Таким бесстыжим. Сан оттягивает вниз тёмную резинку брендовых боксеров и полноценно улыбается. Как? Он просто знает, что именно за этим Хосок и приходит. Если бы ему нужно было что-то другое - он бы получил это что-то. Дахён зовёт его мальчиком без костей, и Сан действительно такой; гибкий во всех смыслах. Даже если с Хосоком не получается быть таковым так же легко, как с другими, и непрошенная искренность лезет наружу. Хосок заставляет его запрокинуть голову, зарывшись пальцами в густые тёмные волосы, и прижимается губами к шее, впрочем, не забывая о запрете оставлять следы на видных местах. Сан давит пятками на его поясницу, подталкивая двигаться. Когда Сан сидит на полу балкона, закутавшись во влажную испачканную простынь, с сигаретой в руках, Хосок падает рядом и громко щёлкает зажигалкой. Он стягивает ткань с острого плеча Сана и тычется губами в ключицу. -Чего доебался? Хосок касается пальцами его шеи слева от кадыка. -У тебя здесь родинки. Сан хмыкает. Родинки, какая неожиданность. Хосока он не отталкивает, и тот курит, прижавшись щекой к его плечу. Он не чувствует своего сердцебиения из-под толщи трясины и думает спросить Хосока, насколько близок этот звук к барабанной дроби. Утром Сан уезжает в универ, а Хосок по своим делам, но вечером они всё равно встречаются. Хосок бьёт пару раз костяшками пальцев по дверному косяку, обращая на себя внимание Сана, погруженного в размышления ни о чём в банальнейшей позе лотоса. Сан разворачивается к нему только верхней половиной тела и замечает, как у Хосока дёргается уголок рта. -Один тут отдыхаешь? - со смешком спрашивает тот и словно неловко прочищает горло. - Ох, Боже, я думал к этому можно привыкнуть. Ты не мог бы, не знаю, сделать что-нибудь чуть менее жуткое? Сан беззвучно смеётся, отворачивается и падает спиной на тёмно-синий мат, глядя на него снизу вверх. -Ваши занятия уже закончились, Чон-ним? - с таинственными интонациями спрашивает он и похлопывает ладонью по мату рядом с собой. - Тогда присоединяйтесь к моим. Попялимся в потолок, подумаем о вечном. Хосок пожимает плечами, мол, почему бы и нет. Сан чувствует, насколько он разгорячённый даже после явно принятого душа, когда Хосок заваливается по правую руку вплотную к нему. -Я не до конца понимаю, чем ты тут занимаешься, - вдруг выдаёт Хосок задумчивым голосом. - Ты то акробатические трюки отрабатываешь, то медитируешь. Сан поворачивает голову и сталкивается с его внимательным взглядом. Забавно, но добавить к его словам нечего - именно этим всем Сан тут и занимается. Вопрос, конечно, не об этом, и он задумывается: а есть ли ещё смысл в нераскрытых картах? Это не та тайна, которую он хотел бы оставить в том же статусе перед Хосоком. А всё, что он действительно хотел бы оставить загадкой, наоборот, так и просится наружу. Даже если Сан не хочет, всё его грязное, изворотливое и лживое естество рвётся изнутри, стремясь довериться Хосоку. Сан знает, чем это закончится, а потому он бесстыжий, легкомысленный и надёжный лишь как временное убежище. Сан деловито цокает языком и отворачивается. -С чего бы начать, - саркастично говорит он, отыскав в побелке потолка неприметную трещину и зафиксировав взгляд на ней. - Давай с тхэквондо, с него же всё и пошло. Года полтора назад я получил третий дан и где-то через год смогу претендовать на четвёртый, то есть стать мастером и обучать народ, но делать этого я, конечно же, не буду, потому что для четвёртого дана мало техники, нужно ещё понимать философию и прочее бла-бла-бла, по мне как-то скучновато. Но если вдруг захочешь надрать мне зад, имей в виду, что технически я владею тхэквондо в совершенстве. Он скашивает глаза на Хосока, который переворачивается набок и подпирает голову рукой. Взгляд у того недоверчивый. Сан мило улыбается ему, сложив руки на животе. Хосок глубокомысленно мычит. -Хах, я, конечно, понимал, что ты с сюрпризом, но третий дан превзошёл все мои ожидания. Так ты, типа, с самого детства этим занимался? Сан спокойно кивает и не удерживается от ехидного уточнения: -Так ты ожидал от меня подвоха? Снова то, что обычно остаётся мыслью, озвучивается вслух. Хосок приподнимает насмешливо брови. -Как видишь, дождался. Ну и какая кривая привела тебя из тхэквондо в... чем бы ты тут ни занимался? Сан выпрямляет поочерёдно ноги и вытягивает их вверх. Даже если Хосок спрашивает приличия ради или чтобы иметь какое-то представление о человеке, которого периодически трахает, выглядит он заинтересованным. Может быть, ему правда интересно. -Цирковой акробатикой, - наконец, говорит Сан. - И это всё Дахён. Иногда на эти её обожаемые свидания вслепую приходят люди, с которыми ни в какой другой обстановке я бы не познакомился. Например, с японкой Момо, у которой целая группа циркачей-трюкачей и которая всегда открыта для новых учеников любого возраста и пола. Тхэквондо задало мне.. некоторую базу гибкости, так что ей не пришлось работать со мной с нуля. Вот и вся история. Хосок громко цокает языком и пару раз кивает, глядя куда-то мимо Сана. Тот же смотрит на его всё ещё изящное запястье, на котором болтается незамеченная до этого сине-жёлтая фенечка. С Хосоком приходит слишком много всего, чему Сан не может дать чёткого названия. С болотом всё понятно; болото оно и есть болото; оно дышит вместе с тем, как дышит Сан, и проглатывает всё, о чём он не хочет думать. Но вот он смотрит на эту фенечку, она яркая и пестрая, но на языке вертится вопрос совсем не о ней. Вот сплетение синих и жёлтых ниток вызывает в нём что-то бесформенное и едкое. -И всё-таки, - подаёт голос Хосок, и Сан отводит взгляд от неожиданного раздражителя. - Здесь-то ты что делаешь? Ты говорил, что занимался до этого с остальными, плюс, это же логично, если у вас там целый коллектив. Сан прижимается щекой к мату. Как интересно, оказывается, Хосок умеет складывать два и два. Сан отмахивается от собственных ехидных мыслей. -Я не часть коллектива, просто Момо так было удобнее, а она сейчас.. временно нетрудоспособна, так что у трюкачей нынче другой тренер, а я жду её и держу себя, так сказать, в форме. Пока Сан не держит свой словесный понос под строгим контролем, Хосок его, оказывается, слушает и запоминает. Слышит ли он, как трясина внутри Сана идёт рябью, стоит ему зацепиться взглядом за ни в чём неповинную фенечку? Сан сгибает ноги и опускает их на мат, ощущая ноющее напряжение в мышцах, а после тянет Хосока на себя за ворот футболки; когда их губы сталкиваются, Сан закрывает глаза. -То есть, чисто теоретически, ты действительно мог вырвать мне руки за неосторожное обращение с твоим задом? Сан негромко смеётся, когда Хосок щиплет его за ляжку, потому что на вышеупомянутой пятой точке и зацепить-то нечего, разве что кожу. Он закидывает ногу на чужое бедро, вынуждая Хосока практически улечься сверху. -Кто знает, - насмешливо выдыхает он, глядя на Хосока из-под полуприкрытых век. - Разве тебя это не будоражит? Он ничего такого не планирует, но после вопроса: "Что, прямо здесь?" - чувствует себя просто обязанным соответствовать слову "бесстыжий" настолько, насколько это возможно. У Сана нет привычки привязывать какие-либо воспоминания к местам, но Хосок слишком очевидно особый случай. Безнадёжно особый. Возможно, Сану стоит спустить всё на тормозах, пока он не начал считать своим кого-то, кто ему не принадлежит и никогда не будет. Может быть, слово никогда слишком максималистичное, но к тому моменту, как Сану будет принадлежать хотя бы его собственная жизнь, Хосок в ней вряд ли ещё будет. -Я всегда думал, что где-то в твоём возрасте люди остепеняются, но что-то не похоже, чтобы ты вообще собирался об этом думать, - говорит Сан уже поздним вечером, когда Хосок валяется поперёк его кровати в одних трусах и пялится в макбук, периодически отрываясь отхлебнуть пива из бутылки, стоящей на полу. Он сам сидит на порожке между комнатой и балконом с сигаретой в одной руке и кружкой несладкого чая в другой. Хосок отнимает взгляд от экрана и смотрит на него поверх скругленного угла крышки макбука. Он неясно хмыкает. -Ты о всяких скучных взрослых штуках? У меня стабильная работа, есть крыша над головой и красивый акробат под боком, чего мне ещё от жизни надо? Сан на комплимент только насмешливо вскидывает брови. Чонгука из Пусана - проскальзывает ехидное в его голове, но на этот раз за её пределы не выходит. Звучит слишком. Как будто Сану действительно есть дело до этого Чонгука, от которого продолжают приходить сообщения в больших количествах, которые Хосок даже не пытается спрятать, хотя очевидно понимает, откуда Сан знает про него. Пусан, это на другом конце страны, где-то далеко, и Хосок всё равно в Сеуле. Сан прикрывает глаза и стучит пальцем по тёмно-оранжевому фильтру сигареты, стряхивая пепел, дай Бог, в пепельницу. Остановиться ведь ещё не поздно, правда? Он облизывает губы и делает большой глоток чая, чтобы прогнать неожиданную сухость во рту. Хосок выбирается из постели, захватывает с собой плед, валяющийся на полу у изножья кровати, и перелезает через Сана на балкон. Сану не хочется двигаться, так что он только поворачивает голову вслед его передвижениям. Если бы у Сана была своя жизнь и хоть какая-то собственная опора под ногами, задавал ли бы он Хосоку вопросы в духе "куда мы движемся"? Задаёт ли их безликий для Сана, но так сильно впившийся занозой Чонгук? Или с ним Хосок на тех же условиях? Потому что если Чонгук хотя бы на одну десятую настолько же свободный, как сам Хосок, то что он делает в Пусане? Почему он всё ещё где-то там далеко, если Хосок в Сеуле? Почему Сана это волнует так сильно,что он не решается открыть рот и случайно обронить хоть один из этих вопросов вслух. Он уже знает ответ и потому топит его глубоко в болоте. Поезд следует до конечной без остановок, и Сану почти интересно, что поджидает его в конце тёмного тоннеля. Его, но не их. В конце недели его одинокий холостяцкий зал навещает Дахён. Концы её волос выкрашены в бирюзовый цвет, но одета она не так броско, как любит приходить в универ. -Не чета залу онни, конечно, - философским тоном изрекает она после недолгого, но придирчивого осмотра. Сан только пожимает плечами. Ему на одного себя много и не надо. Пока он разминается, Дахён забирается на широкий подоконник и внимательно смотрит теперь уже на него. Сан оценивает свои шансы избежать очевидно зреющего в её голове разговора; пропорции выходят неутешительными в первую очередь для него. Мне нечего бояться - напоминает он себе, но без собой веры. Ох уж эти моменты, когда невозможно довериться даже самому себе, и это после того, как полагался именно на себя и только на себя на протяжении долгого времени. Море волнуется раз - если эту густую жижу вообще можно так назвать - Дахён спрашивает очевидное: -Как идут дела с Хосоком? Сан молчит некоторое время, пока чисто для профилактики проверяет собственную растяжку. -Всё зависит от того, что ты.. - начинает он, но Дахён так быстро вскидывает руку, что слышно, как звенят металлические цепочки на её запястье от резкого жеста. -Оставь туманный тон для своих непостоянных партнёров на одну ночь, которых, я уверена, у тебя уже давно не было, - говорит она мягким, но настойчивым тоном. - Так как идут дела с Хосоком? Как идут дела с Хосоком? В не до конца ясную и от того нежелательную сторону они идут. Хосок тоже должен был остаться непостоянным партнёром на одну ночь, как иронично. Сан медленно отводит левую ногу назад и плавно опускается на шпагат. Все эти практики помогают ему собрать мысли в кучу и взять себя в руки даже больше, чем медитация. Может быть, пора быть честным по собственному желанию и с правильным человеком? -Идут, - после недолгих раздумий, всё же уклончиво говорит Сан. - Бродят между моей квартирой и Пусаном, я бы даже сказал. -Пусаном? -Чонгуком из Пусана, если быть точным. Сан слышит, как легко это звучит со стороны, хотя это "Чонгук из Пусана" уже совсем заметно, так, что невозможно игнорировать, пускает муть по затянутой тиной поверхности болота. Да, безликий студент-фотограф, который изредка пишет о том, что Хосок заебал, и без него в Пусане скучно, но в основном написывающий в течение дня обо всём происходящем вокруг, о котором Сан знает чуть больше, чем, возможно, хотел бы. Знает ли Чонгук хоть что-то о Сане? Сильно вряд ли. Да, Хосок легко вызывает доверие и по-прежнему свойский парень, но что-то подсказывает Сану, что у них двоих чуть больше общих демонов, чем кажется на первый взгляд. Дахён кажется озадаченной, и её легко понять. -Боюсь спрашивать, что это за Чонгук из Пусана, - говорит она с такой осторожностью, что эта её невольная забота о чувствах не чувствительного Сана почти вызывает улыбку. -Есть один парень. Полагаю, у них с Хосоком шуры-муры на расстоянии. Голос Сана звучит беспечно в то время, как "море волнуется" аж в третий раз. Хосок пятничным вечером снова брал билеты в Пусан. -Так. -Так, - легко соглашается Сан. -Так это то, чем ты хочешь заниматься? - фыркает с недоумением Дахён. - Ссылаться на некого Чонгука из Пусана и ничего не делать? Сан отклоняется назад, практически ложась вдоль собственной ноги, и внимательно смотрит на Дахён снизу вверх. -Неверно, - мягко говорит он. - Это то, чем я буду заниматься, но никто не говорит о том, чего я хочу. Если не кривить душой и забыть о болоте, то Сан.. знает, чего он мог бы хотеть от Хосока, будь у него право голоса. Всё вновь упирается в вопрос свободы и ещё долго будет упираться в него. Ох уж это слово - оно вызывает у Сана что-то среднее между мандражом и изжогой. Дахён болтает босыми ногами в воздухе и подтягивает правую к себе на подоконник, чтобы прижаться мягкой щекой к коленке. У неё задумчивое и раздосадованное выражение лица одновременно, как будто всё это волнует её больше, чем самого Сана. Сан издаёт смешок и подаётся обратно, выпрямляясь. -Хорошо, давай так: чего именно ты ждала от меня? Что, по-твоему, я не сделал? Она скажет, что он не боролся, что даже не попытался; они все любят говорить о борьбе и обо всех этих вещах за мир во всём мире, чьи-то права или своё простое человеческое. Сан сцепляет руки в замок и потягивается, вывернув руки под неестественным углом. Хосока бы передёрнуло - мелькает у него в голове - а Дахён уже ко всему привыкла. -Прежде чем мы продолжим этот разговор о тех вещах, о которых я, возможно, избегал думать, позволь напомнить тебе об одном небольшом нюансе, о которым ты, судя по всему, забыла, - говорит Сан, не поворачиваясь и держа тон своего голоса будничным и дружелюбным. - Мы прямо сейчас находимся в зале, оплаченном с карточки, на которую приходят деньги не за то, что я хорошо учусь или работаю. Момо я тоже плачу не из своего кармана, а на оплату квартиры, в которой я живу, уходят такие суммы, которые мне в мои двадцать один ни за что не потянуть, даже убивайся я на трёх работах двадцать четыре на семь. Как думаешь, я чувствую себя в таких условиях некомфортно? Дахён с подоконника тяжело вздыхает. Сан, к сожалению, догадывается, о чём она думает. Флаги и революции - это романтично, пока тебе шестнадцать-семнадцать, он отлично это помнит. С тех пор, как его незримый поводок ослабили и позволили заиметь в жизни хоть что-то, ускользающее от чужого строгого контроля, он не думает о красивом слове "свобода" и себе в одном предложении. Пока что. -Не знаю, что видишь ты, оглядываясь на свою жизнь, но я вижу нули. Большое количество нулей, которые были вложены в то, чтобы я стал тем сыном, которого хотели мои родители. Сан со смешком разминает шею и, опираясь на обе руки, сгибает и подтягивает к груди левую ногу, сменяя шпагат на обычную сидячую позу. -Спойлер: я им так и не стал и уже не стану. Но я умею адаптироваться, а уж умение врать и изворачиваться у меня, похоже, в крови. В этом всём есть что-то ироничное. В свободном даже по меркам других, не скованных родительским контролем людей Хосоке, в подсознательном нежелании врать и изворачиваться перед ним. Сан видит в нём того человека, с которым мог бы вести себя свободно и не получить в ответ ни осуждения, ни укора. Интересно, кто из них секрет: Чонгук или он сам? Если бы они встретились в других условиях, мог ли бы Сан рассчитывать на ту же честность или всё это благодаря этим самым ограничениям? Дахён честно говорит: -Я об этом.. не задумывалась. Уж извини, но ощущения примерного мальчика ты не создаёшь. Сан падает на спину, раскинув в стороны руки. Дахён едва хмурится, и ему хочется спросить, почему это вообще её так сильно трогает. -О да, - саркастично говорит он вместо этого, - я тот ещё бунтарь. Хожу на свидания вслепую и вместо тхэквондо втайне от отца занимаюсь цирковой акробатикой. Ну, знаешь, эти революционеры порой входят во вкус и заходят слишком далеко. Дахён смешливо фыркает, и складка меж её аккуратных бровей разглаживается. Сан приподнимает уголки губ в почти улыбке. Дахён слезает с подоконника и плюхается рядом. Рука Сана сама тянется пропустить через пальцы её частично выкрашенные в бирюзовый цвет длинные волосы. Выглядит красиво, и в отличие от того же Хосока, волосы Дахён мягкие и приятные на ощупь. -Подожди, так Хосок был у тебя дома? Сан перекатывается набок, подпирает голову рукой и растягивает губы в недоброй улыбке. Достаточно с этого разговора серьёзной душной откровенности. -О, Хосок у меня где только ни был. Дахён говорит: "Фу" - и закатывает глаза. Наверное, ей лучше не знать, чем они занимались здесь буквально несколько дней назад. Пока он галантно провожает Дахён домой, то вполуха слушает историю о том, как она в прошлый раз сожгла себе осветлителем половину волос, и ей пришлось их коротко обрезать; мысль настигает его неожиданно. -Так вместо того, чтобы сходить в салон и сделать всё по-человечески, ты занимаешься убийством волос на дому? - уточняет Сан, вытаскивая из кармана парки сигареты. Дахён одаривает его деланно-небрежным взглядом. -Я действую в соответствии со своим невысоким статусом, мой золотой мальчик. Сан игнорирует подкол в свою сторону и кивает, улыбаясь собственной мысли. Он щёлкает зажигалкой и склоняет голову к плечу, заглядывая в лицо Дахён. -Хочешь сделать кое-что бунтарское? Хосок вновь приезжает ночью посреди недели, заранее уточнив, но Сан оставляет соображения об этом на потом; чем дальше он шарится в собственном же болоте, тем больше всплывает вопросов, но в поисках ответов он находит их ещё больше. Бегать по кругу как белка в колесе невесело и бесполезно, но, кажется, именно этим он и занимается. Возможно, Хосок тоже. Хосок замирает на пороге. Он снова бритый и холёный, как будто пытается соответствовать чьим-то ожиданиям, и Сан ловит себя на том, что его это задевает. Не то чтобы сильно, скорее неприятно оцарапывает. Хосок слишком сильно ассоциируется с идиотским запретным словом. Сан не может не заметить степень его общей заёбанности сквозь это всё, прежде чем главной эмоцией Хосока становится удивление. -Драсьте, - говорит Хосок. Сан с улыбкой кивает и делает шумный глоток из литровой кружки чая в своей руке. -Забор покрасьте. -Я вижу, ты уже. -Ага, я и не знал, что у меня столько волосни на голове, что нам пришлось потратить на неё две упаковки осветлителя. Наступившее молчание словно неловкое, но Сан может догадаться, что Хосок не решается спросить вслух. Это не так же просто, как с той же Дахён, но с Хосоком изначально и не было просто. Хосок, наконец, разувается, но в этот раз не лезет холоднючими руками под домашнюю одежду, как будто опасается. -Всё нормально? Догадываться не хочется - и без того слишком много неозвученного со стороны самого Сана, но он никогда и не позиционировал себя открытым человеком. Хосок забирает у него кружку, и она так и остаётся в коридоре перед зеркалом. -Я чертовски уверен в том, что это не моё собачье дело, но тебе вообще можно было это делать? - спрашивает он, восседая среди разворошенной постели, пока Сан распахивает балкон и забирает с него пепельницу. Сан неопределённо поводит обнажёнными плечами то ли в ответ, то ли из-за того, как холодный ночной воздух касается разгорячённой влажной кожи. Хосок правда задумывался о границах его возможностей? Миленько. Сан забирается в кровать с пепельницей в руке и сигаретой в зубах и без особых церемоний толкает Хосока в плечо, заставляя откинуться назад. Он перекидывает ногу через хосоковские бёдра и усаживается сверху. Хосок комментирует это всё лишь вздёрнутыми бровями. У Сана ещё не проходит фантомное ощущение наполненности, и он отлично знает, что завести Хосока снова не составит большого труда, так что в этой почти провокационной позе для подобного разговора есть своя прелесть. Сан заговаривает лишь после того, как от кончика его сигареты поднимается первая струйка дыма. -Хочешь поговорить о том, чем мне нельзя заниматься? - с въедливым смешком уточняет он. - У меня целый список запретного, ручка есть, чтобы записать? Хосок смотрит на него с тенью улыбки, но его серьёзный взгляд не вяжется с ней от слова совсем. Сану кажется, что чёрные проницательные глаза смотрят прямо в центр болота, и от этого ему, может быть, совсем немного не по себе. -Зачем ты об этом думаешь? - спрашивает он и опускает пепельницу на голую ровно вздымающуюся грудь Хосока, сам наклоняясь вперёд и упираясь рукой в постель. Тень улыбки становится ироничной кривой. -А что, нельзя? Сан смешливо фыркает, и дым из его губ лишь немного не долетает до чужого лица. Тебе можно всё, и ты отлично это знаешь. -Обычно, усталыми мы приходим туда, где не придётся напрягаться и думать о лишнем. Пока он говорит, Хосок поднимает руку и заправляет прядь его выжженных осветлителем волос за ухо, и этот жест находит глухой ухающий отклик внутри болота. -Поправь меня, если я где-то ошибся, - тем не менее, с уже въевшимися в голос насмешливыми интонациями говорит он. - Ты приходишь сюда по двум простым причинам: со мной всё доступно и просто. Ни мозгоёбства, ни обязательств. Не так ли? Хосок не из тех людей, кто станет кормить ложными надеждами, и потому его колебание с ответом на, казалось бы, такой простой вопрос, вкупе с сосредоточенным взглядом пугает Сана не меньше, чем осознание собственного затаённого ожидания. Мне нечего бояться. Эта фраза, которую он повторяет себе с незапамятного момента, словно мантру, перестаёт работать как по щелчку пальцев. Тех же, что вскользь касаются острой линии его скулы, когда Хосок убирает руку от его лица; или своих собственных, которые вздрагивают и роняют пепел мимо, прямо на мятую постель. Хосок смазывает локтем пепел в серое пятно и просто пожимает плечами. -Допустим, так. Сан чувствует, как дёргается уголок его собственного рта. Даже интересно, достаточно ли он узнал Хосока или ему так сильно хотелось получить отрицательный ответ. Сан подаётся назад, оттолкнувшись от постели словно одеревеневшей рукой, и прячет нижнюю половину лица, прижав к своим губам сигарету. -Ну так расслабься и получай удовольствие. Хосок перехватывает его запястье. Его губы без осторожности или опаски касаются подушечек пальцев Сана, когда он затягивается. Специально для его внимательного взгляда Сан держит уголки губ приподнятыми. -Это поразительно, - выдыхает Хосок вместе с дымом, - как ты устроил целый перфоманс из фразы "не лезь не в своё дело". Сан не промахивается мимо пепельницы в этот раз и почти может убедить себя в том, что это было сиюминутное наваждение. -Я умею удивлять, что тут скажешь. Главное, что суть ты уловил. В том, что Хосоку необязательно говорить вслух, чтобы он понял, есть нечто, что заставляет Сана чувствовать себя уязвимым. Он и вслух-то позволяет себе больше обычного. В ванной Сан понимает, что от собственной неестественной улыбки у него болят щёки. Разочарования не будет, если ничего не ожидать, не так ли? Сан прикрывает глаза, когда в очередной раз натыкается на все эти вещи, которых здесь не должно быть. Как они понемногу занимают место в этой квартире, так и их хозяин приобретает большее значение в жизни Сана - эту мысль не удаётся утопить, только осознать. Может быть, в болоте просто не остаётся для неё места; может быть, он просто устаёт бегать по замкнутому кругу самообмана. Как ещё это назвать, если он ловит себя на том, что в последнее время всё чаще занимается самоубеждением. Может быть, это тоже часть самообмана, основанная на пустых ожиданиях, но давно протухшая, однако, очевидно не окончательно мёртвая надежда из глубин сознания Сана упорно твердит, что Хосок ответил то, что должен был, а не то, что действительно думал. Толку от этого ноль - разве что сожаление, но до него Сан не опускается. Сожаления почти всегда приводят к необдуманным поступкам, а только их Сану и не хватает. Пока он не может сделать для самого себя ничего серьёзнее цирковой акробатики втихаря или осветления волос, глупо пытаться перевернуть свою жизнь с ног на голову чем-то опрометчивым. Флаги и революционные мысли - не для него. Слово свобода и наглухо сросшийся с ним Хосок - тоже. Бояться тоже не для него, откровенность никогда не была его чертой, а привязанности для бесхребетных слабаков, не способных положиться на себя; а отсутствие костей в прозвище, которым его одарила Дахён, вовсе не касается его внутреннего стержня, правда? -Где-то я сам себя наебал, - говорит он своему отражению в огромном зеркале на всю стену. Стрёмно ли ему от того факта, что Хосок знает о той некрасивой, обычно скрываемой стороне его личности, которую принято считать настоящей? Нет. Стрёмно ли ему, что Хосок мог догадаться о том, о чём он избегал даже думать, гораздо раньше него? .............. ............ ......... ..... --Уважаемые пассажиры, стоянка окончена, поезд отправляется-- О том, что Чонгук собирается приехать на неизвестный срок в Сеул, Сан узнаёт первым. Хосок в душе, и его телефон буквально разрывается от количества сообщений в какао, суть которых укладывается в одно, приходящее самым последним. "Я взял билет, и если ты попытаешься пойти на попятную, то тебе лучше помнить о моём чёрном поясе по тхэквондо" Вот это ирония. Сан перекатывается на другую половину кровати и раскидывает руки в стороны на манер крыльев. Хосок возвращается через долгие десять минут, за которые Сан успевает покурить и проверить ленту твиттера. На то, как меняется выражение лица Хосока по мере того, как он листает сообщения, застыв у края кровати с полотенцем, наброшенным на мокрые волосы, Сан смотрит с неприкрытым интересом. В конце концов, Хосок шумно выдыхает через нос, и кнопка блокировки громко щёлкает под его большим пальцем. Он поднимает голову и смотрит на Сана в дверном проёме балкона. Сан громко цокает языком. -Мои поздравления, ловелас, не забудьте позвать меня свидетелем на свадьбу. Хосок роняет шутливое "иди ты" и убирает полотенцем мокрые пряди волос со своего лица. От него так и веет нервозностью, но не неприятной и колючей, а такой, какая бывает, когда долго чего-то ждёшь и, наконец, получаешь. Он натягивает штаны и вместе с телефоном уходит на кухню. Сан зажимает сигарету между губ и задаётся вопросом, должен ли он предоставить Хосоку немного личного пространства, или ему слишком насрать. -Ох, детка, если ты думаешь, что уедешь из Сеула так просто, то ты сильно ошибаешься. Тон у Хосока игривый, но по-другому, по-незнакомому. Сан слышит, как он меряет шагами его большую кухню, и ему совсем не стыдно стоять в коридоре с кружкой остывшего чая. Возможно, это и есть то, куда ведёт длинный извилистый тёмный тоннель; логичная конечная остановка, где Чонгук из Пусана оказывается не где-то там, далеко, на другом конце страны, а там, где есть Хосок. Когда вещи, о которых он только думал, воплощаются в жизнь, Сан не может подобрать слов, чтобы объяснить самому себе, что он ощущает в этот самый момент. Помнится, так он всё и хотел оставить: без чётких границ и формулировок. Что ж, он хотя бы попытался. Он делает большой шумный глоток из кружки, когда голос Хосока раздаётся совсем рядом, из-за угла поворота на кухню. -Подслушивать чужие разговоры нехорошо. Укор в его голосе снова полушутливый. Сан беззвучно хмыкает в кружку. -Постоянно забываю, что там делают хорошие мальчики. Хосок прислоняется плечом к косяку, но не скрещивает ожидаемо руки на груди, и Сана это подкупает. Как Хосок никогда не закрывается от него даже в жестах; может быть, это и есть та причина, по которой всё и случилось так, как случилось? Иногда Сану хочется просто отключить способность мыслить и задаваться вопросами к хуям собачьим. Какая-то часть него всё ещё думает, что он в состоянии удержать всё под своим контролем, когда как это всё уже давным давно катится в пропасть. -Чонгук знает обо мне? Что он там хотел спросить на самом деле? Чёрт его знает, да и не так важно, видимо. По лицу Хосока, словно судорога, пробегает тень какой-то весёлой усталости. Впрочем если Сан не напридумывал себе о нём больше реального, то Хосок отлично понимает, что под этим вопросом нет другой подоплёки и двойного дна. Хосок качает головой. Сан пристукивает передними зубами по краю кружки как будто случайно, но Хосок так и не вздрагивает. -Почему? -Он бы не понял. Из уст Хосока это звучит так так просто. Сан издаёт смешок, звучащий неожиданно растерянно. -А я, видимо, знаю о нём потому, что пойму? Сан не прячет своего сарказма и наверняка звучит претенциозно, когда на самом деле ему даже не обидно. Ему и предъявить Хосоку нечего; нечего и не хочется, даже если бы было. Это всего лишь ван найт стэнд, растянувшаяся на несколько недель. Хосок забирает из его рук кружку с абсолютно безвкусным чаем, и у Сана остаётся всё меньше сил на скепсис по отношению к мысли о том, что Хосок пугающе хорошо понимает его. Его провокации, его защитные механизмы, его настоящие мысли и Сан не может соотнести себя и это слово даже в собственной голове, хотя, кажется, именно оно руководствует его жизнью с неизвестного момента, который он упустил из-под контроля первым. -Судя по тому, что я всё ещё здесь, я не прогадал, верно? Хах. Сан смотрит на спину Хосока, когда тот достаёт пачку сигарет из своей заначки, которой здесь не должно было появиться, как и многих других вещей. Как много Хосок знает о нём на самом деле? Хосок слабо и совсем не больно щёлкает его по кончику носа. -Ты слишком много думаешь. Расслабься и получай удовольствие. Он уходит курить на балкон, а Сан может только поражённо выдохнуть. Всё вдруг складывается. Детали мозаики оказываются элементарными, простыми, буквально для детей. Если ни Хосока, ни всего этого не должно быть здесь, в его жизни, то приезд Чонгука - это действительно то, куда ведёт тоннель. Это выход из тупика, в который Сан раз за разом приходит в своих постоянных размышлениях и попытках ответить на собственные вопросы. Всё, что ему нужно сделать, это.. отпустить Хосока? Какая чудесная формулировка, как для человека, старающегося убедить себя в том, что никакой привязанности к Хосоку у него нет. Сан предпочитает проигнорировать очередную ехидную мысль на этот счёт. Споры с самим собой утомляют. -Когда он приезжает? Хосок задумчиво прищёлкивает пальцами и проверяет телефон. -Ни за что не поверю, что ты не читал эти сообщения, - не очень внятно говорит он из-за сигареты в зубах. - Через четыре дня. -Быстрый какой. -Ну он вообще времени зря терять не любит, - хмыкает Хосок и поворачивает голову к Сану, прижимаясь щекой к своему голому плечу и выдыхая в сторону дым. - Ты точно хочешь поговорить об этом? Не пойми неправильно, но мне немного неловко. Сан не удерживается от улыбки. Неловко. -Ты же знаешь, я и сам предпочитаю работать языком гораздо ниже уровня лица. Хосок издаёт смешок неясной окраски и отворачивается. Только осознание того, что всё это в последний раз, позволяет Сану заметить столько мелочей, буквально кричащих о том, что неважно, вид чего они пытались создать, у них нихуя не вышло. Даже то, как много внимания, особенно неосознанного, Хосок уделяет его чёртовым родинкам. Может быть, он такой со всеми и каждым, единожды побывавшим в его постели. Хах. Сан отлично понимает, что это не так, и он снова занимается самоубеждением, лишь бы избежать болезненного выламывающего ощущения сожаления, к которому он так или иначе приходит. --Уважаемые пассажиры, следующая остановка - конечная-- Хосок остаётся у него практически до победного. Сан затрудняется определить, хорошо это или плохо. Его преследует тяжёлое душное ощущение, что это всего лишь ебучее затянувшееся прощание, и это логично, разве нет? Хосок собирается так, словно тянет время, и это нихрена не облегчает. Сан боится, что он скажет вслух что-то из того, чего они оба намеренно избегали, но их разговоры не уходят дальше обыденных. Разве что уже поздним вечером, практически ночью, в прихожей Хосок говорит: -Ну это вроде как конец. Сан фыркает и трёт лицо обеими руками. Он чувствует незнакомую, странную усталость, и ему хочется стряхнуть её с себя, стереть, но она облепляет его откуда-то изнутри. -Знаешь, как говорят романтичные идиоты, что за каждым концом следует новое начало. На этот раз фыркает Хосок, на его пропитанный сарказмом, словно ядом, тон голоса. Сан раздвигает пальцы и смотрит на то, как Хосок легко влезает в свои чёрные мартинсы, как цепляет бомбер с крючка, который он уже привык держать свободным. Это всё выглядит привычным, по-дурацки бытовым, как если бы они жили вместе уже долгое время. Возможно, так всё и было? -Ну такой себе конец, я ещё за шмотками заскочу. Сан качает головой и отнимает руки от своего лица. Конец. Это слово сворачивается змеёй вокруг его внутренностей, душит, словно удав свою жертву. Как он дошёл до этого? -Нихуя. Всё, что было в Лас-Вегасе, остаётся в Лас-Вегасе. Хосок удивлённо вскидывает брови и неуверенно смеётся. -Ты чо с ними делать собрался? В его голосе мелькает настороженность, и это смешит. Сан растягивает губы в загадочной улыбке. -Кто знает. Может, буду над ними плакать и дрочить. Или ритуально сожгу. Посмотрим по настроению. Ему нужно это напоминание самому себе на будущее, раз просто опыт, видимо, ничему не учит, но Хосоку об этом знать необязательно. Если он, конечно, уже не понял. Где пролегает граница понимания его чертей Хосоком, он так и не уловил. Не понял сейчас, так точно поймёт потом. Сан, в футболке и трусах, босой, целует полностью одетого и собранного Хосока в своей прихожей, практически на пороге. Чужие руки на талии ощущаются как что-то столь же пугающе привычное, что Сан рад, что это в последний раз. В самый-самый последний. И бесследный смазанный поцелуй в шею, слева от кадыка тоже. Слово конец такое сюрреалистичное. -Хосок. Хосок оборачивается, уже стоя в подъезде, одной ногой на ступеньке лестницы, ведущей вниз, ведь лифты придуманы для идиотов. На всё ещё изящном запястье руки, придерживающей беспечно болтающийся на одном плече рюкзак с макбуком и ещё кучей всякой нужной херни, красуется красно-зелёная фенечка. Сан осознаёт, как на самом деле много невысказанного в нём накопилось за это время. Забавно думать об этом сейчас, не так ли? Будь у него чуть больше свободы или чуть меньше здравомыслия, смог ли бы он быть на месте Чонгука и найти в Хосоке своё простое человеческое? -Я надеюсь, что ты больше не придёшь.