Friendly fire

Вергилий считает, что для общего блага не возбраняется пожертвовать некоторым количеством людей. Он так и говорит. «Не возбраняется». Во славу революции, освобождения человеческой расы, и прочей высокодуховной херни. Ещё он говорит что-то про «взвешенные риски». Про «вынужденные меры». «Ящерица сбрасывает хвост, чтобы не лишиться головы», – говорит Вергилий, пока Данте мечется по комнате рассерженной кошкой, борясь с желанием размозжить эту самую голову о ближайший угол. Получается плохо, так что на Вергилия он старается не смотреть. Во избежание. Данте считает, что если и спасать – то всех, и уж тем более не кидать своих же в пасть врагу, чтобы овцы остались целы. Данте всё ещё не может поверить, что его брат, его плоть от плоти, своими собственными руками (метафорически, разумеется) выдал местонахождение северного штаба шестёркам Мундуса. – Раз мы во всём разобрались, могу я, наконец, вернуться к работе? Сквозь шум в ушах до него не сразу доходит смысл сказанного. Данте смотрит на Вергилия, но видит бледную, заплаканную Кэт. Её размазавшийся макияж и дрожащие плечи. – Данте, я… – Договорить Вергилий не успевает. Данте в два шага оказывается рядом, хватает за ворот водолазки так, что ткань трещит в кулаке. – Закрой. Свой. Рот. Уёбок. – Выплёвывает каждое слово прямо в лицо. В голове у него гудит кровавый прибой. Вергилий в его руках каменеет. Данте видит, как под бледной кожей выступают желваки, как зрачки сжимаются до размеров булавочной головки. Они стоят, почти соприкасаясь носами, искажённым отражением друг друга, перекрученным представлением о братстве. – Ты, правда, считаешь, что мне легко было это сделать? – Не отрываясь, глядя Данте в глаза, чеканит Вергилий голосом, от которого веет могильным холодом. – Считаешь, что я бы вот так просто отдал Мундусу годы работы, вербовки и вложений? Не только моих, но и остальных членов Ордена? – Он приближает своё лицо ещё ближе, прижимается лбом ко лбу Данте, и всё пространство сжимается вокруг его ярко-голубой радужки. Словно смотришь на небо через "рыбий глаз". – Потому что я что? Уёбок, как ты выразился? Потому что мне нравится разбрасываться людьми из какой-то природной жестокости? Каждое сказанное слово ледяной глыбой обрушивается Данте в желудок, отрезвляя. Он не хочет мириться с решением Вергилия, но и слепой ярости больше не чувствует. Только что-то тревожно скребёт его изнутри. Данте отходит на несколько шагов, хмурится, оглядывая Вергилия с ног до головы, и до него доходит. Тот говорит о чужих смертях только как о потере ценного ресурса и Данте вдруг приходит в голову мысль, что его брата просто когда-то давно подменили. Прилетели долбанные рептилоиды и забрали малыша Вергилия на опыты, а вместо него оставили своего хладнокровного чешуйчатого ублюдка. Возможно-подкидыш-Вергилий смотрит на него устало и с плохо скрытым раздражением. Данте мысленно примеривает его фото на первую полосу какой-нибудь газетёнки сомнительного содержания. «Они уже среди нас! Можете ли вы быть уверены, что ваш милый кроха не снимает по ночам свой костюмчик человека?» и рядом чупакабра с человеком-мотыльком. Картинка выходит вполне неплохая, но слишком нереалистичная даже на фоне всей этой истории с демонами и нефилимами. К тому же, на шее у Вергилия висит вполне подлинный амулет отца, так что Данте приходится выкинуть крайне приятную мысль о том, что он ему не родной. – А если придётся пожертвовать мной? Это тоже будет «вынужденной мерой»? Вергилий выглядит так, будто ему отвесили пощёчину. Данте знает, что это нечестно. Подло спрашивать о таком у единственной оставшейся семьи, но ему не нравится вся эта ситуация и он хочет оставить последнее слово за собой. Вергилий откровенно лучше него во всех этих словесных перепалках, и потому он бьёт в самое уязвимое место. Как привык. – Не придётся. Я никогда не поставлю что-либо превыше твоей жизни. – Вергилий быстро берёт себя в руки и от нажима, с которым он произносит это «никогда», Данте почему-то становится ужасно неловко. Словно подсмотрел за чем-то, чего не должен был увидеть. Он позорно быстро сбегает, не желая углубляться в подобные темы. «Господи, какой же пиздёж», – думает Данте, когда первые призрачные клинки вонзаются в его плоть, призванные устранить последнюю преграду на пути Вергилия.