Надышусь газом из зажигалки

Донджу любит, когда на него обращают внимание. Любит тёплые объятия со спины. Любит обниматься часами, даже просто на улице. Он любит греть свои, до ужаса холодные, руки об кого-то; нагло, своенравно и только потому, что он так хочет. А Гонхак. Гонхак просто любит убивать себя морально. А ещё ему и в самом деле нравилось греть те самые холодные руки. — Да забей, — кряхтит Ёнджо, сидя у Гонхака на кухне и делая мизерный глоток белого полусладкого. Если бы старший Ким знал, что проблема друга и в самом деле такая угнетающая — он бы не стал покупать «по приколу» это «дамское пойло» и с криком: «Ну вот ты и готов сдохнуть!» — входить в квартиру. Хозяин квартиры со лживой улыбкой впустил к себе гостя, ещё крепко удерживая боль внутри, но сейчас вовсе разбился. Он уже мысленно сбросился с седьмого этажа, о чём и повествует его выражение лица. Пустой взгляд упрямлен вниз, но даже не на пол, на свои руки, которые балуются с зажигалкой, всё время переворачивая её. На железной оправе с одной стороны выгравировано «burn», с другой — «out». А ведь и вправду — выгорел. Такая плачевная ситуация. Хаку кажется, что сейчас всё вокруг него готово расплакаться, если он, конечно же, не сделает это первым. Если он, конечно же, вообще сможет заплакать. И если Ёнджо замолчит, в квартире будет кромешно тихо, не учитывая звуков того, как тёплая вода течёт по батареям и как переодически кто-то балуется с зажигалкой, до черных отметит обжигая свои руки. Этот кто-то сейчас сидит на полу и наблюдает за тем, как горит маленький огонёк; как он ещё уменьшается, от нехватки газа в, мизерных размеров, газовом отсеке. За этим огоньком, которым он абстрактно боялся обжечься, но обжёгся. За этим огоньком, которым он физически, без капли страха, обжигает свои руки — и будь, что будет. — Почему вы внезапно… — вновь начинает Ён, потому что от младшего ничего не добьешься, но прежде чем сказать «расстались» думает — и правильно, что думает: — перестали общаться? — Он передумал просто. — фраза младшего вызывает недоумение у его хёна. Лгал даже себе, и даже сам этого не понимая. Любвеобильный Донджу любил Хака, а может, тот ему просто нравился, а может, было просто интересно. Ну сколько там? Пару дней, недель, месяцев. Подобного рода ложь бьёт в разы сильнее, спустя время, нежели странные недомолвки в начале. Интерес, перетекающий в симпатию — симпатия, перетекающая в любовь, но что, если ты застрял на этом переходе? Застрял так, словно переходя дорогу с жутким трафиком, не успел и остановился на середине, и теперь — ни туда, ни назад. Гонхак так сильно, так жутко боялся ошибиться в своих чувствах, что не заметил, что «ошибался» на самом деле Донджу. Он не заметил, как Сон просто хочет убить время. — Вот и верь теперь в любовь, — смеётся Ёнджо, пытаясь развеять напряжение, что ополочило всё в округе. — Просто не думай об этом. — настаивает он, но точно так же знает, что невозможно не думать. Так странно… Ночь, пронзённая светом луны, заставила гостя пойти домой, а Гонхака спать. Так странно, что и уснуть невозможно. Так странно смотреть в темную пустоту и ничего не видеть, и страннее от того, что ты знаешь, что ничего не увидишь, а продолжаешь смотреть.(ха-ха?) Так странно и бессмысленно… Донджу любит, когда на него обращают внимание. Да и вообще, он уже кого-то снова «любит». А Гонхак просто пытается зажечь зажигалку, в которой не хватает газа, чтобы она полноценно горела. Он просто смотрит на то, как на долю секунды вспыхивает пламя и оставляет за собой остаточный шлейф из угарного газа с едким запахом, что приходится вдыхать.