Легион

Их было всего семеро. Голый серый керамит их доспехов нес на себе кровавую маркировку — знаки различия подразделений, званий и наград, — наспех зашлифованные отметины нес, оставленные сражениями, следы торопливой починки, светлые, ярче старых, недавно смененные пластины, выкрашенные на правой руке и на плече все в тот же кровавый цвет... Обозначения званий совпадали у всех. Искусственные существа, созданные из людей. Големы. Боевые единицы. Совсем как раньше, до того, как он впервые вышел из мглы. Только теперь вместо смрадной слизи, одевающей освежеванные тела, у его армии — серый керамит, израненный красной краской, а вместо безглазых морд с модифицированными челюстями — высокотехнологичные шлемы... Шлемы. Жаль, что все семеро сняли их. Ещё до того, как он вошёл. Потому что их взгляды были в точности как у тех, кто без оглядки шел за ним в смертельную мглу, год за годом, шаг за шагом отвоевывая свой мир у кошмара. Упорные, хмурые, ужасающе стойкие, презирающие смерть так, как способны презирать ее только смертные — его люди. Его Гвардия Смерти. Они всегда смотрели на него в точности так же, как эти существа, искусственно созданные для войны древним гением-колдуном. Взгляд примарха не спеша переходил от лица к лицу, от одних глаз к другим. Шрамы. Почти у всех — шрамы. Наголо бритые головы. Аугментика тоже почти у всех: Четырнадцатый легион шел в бой в условиях, которые не мог выдержать больше никто. Самые стойкие, самые неотступные, самые непреклонные, сполна заслужившие угрюмую и грозную славу, сопровождающую их. А во взглядах, устремленных к нему — такое чуткое, концентрированное ожидание, настороженная надежда, исподволь затаенная за ней упрямая, неуступчивая готовность к тому, что она не сбудется... Его легион. Люди, которые были его еще до того, как он узнал о них и пришел к ним вслепую, не зная, чего ожидать от них, почти так же, как тогда, когда впервые спустился в населенную долину из мглы. Боевые единицы, не переставшие быть живыми. — Вы, — сказал он, наконец — и семеро перестали дышать. Как все люди, чья надежда готова сбыться или погибнуть. Прямо сейчас. — Мои несломленные клинки, — говорил он ожиданию во взглядах людей, куда менее искусственных, чем он сам. — Моя Гвардия Смерти. Вы рука, которой свершится правосудие, рок, который придет на тысячи миров. Выдох. Единый на всех. Недоверчивое облегчение оправданной надежды — затаенное, тщательно сдержанное: его легион ждал его, и он пришел. И, поймав на границе слуха этот слитный, едва различимый звук, спросил у того, кто смотрел настойчивей всех: — Твое имя? — Натаниэль Гарро, мой лорд.