Тёмный кирин

      Уступистые сады громоздились друг на друга ветвями в обилии цвета, оптической иллюзией сглаживая ландшафт и не давая глазу чётко проследить извилистую дорогу наверх, но, решив идти в гору, Сомбра не ошибся. На вершине холма, скрываемой с подножья перевивающимися листьями, высился огромный храм. Длинный, как лапша, каменный дракон обвивал его и скалился на прихожан мордой, замершей над входом. Его тусклые глаза-изумруды испытующе поблескивали в ночи. — Приветливо, ничего не скажешь, — прошептал Сомбра, согнув передние ноги, чтобы отдышаться.       Монотонный подъём на гору оказался способен здорово измотать, если твой желудок пуст, а тело расползается по швам от недосыпа. Единорог давно не отдыхал по-нормальному, был изнурён, и тело настойчиво сообщало об этом. Шёлковые подушки в полумраке террасы манили к себе, обещая комфортный и сладкий сон на всего четырёх из них, сдвинутых вместе, но достоинство короля не позволяло Сомбре поддаться этому нищенскому соблазну, и он гордо прошёл к парным дверям. Оказалось не заперто.       «Конечно, это же храм, — припомнил единорог, входя внутрь и с непривычки щурясь на тёплый жёлтый свет. — Рэйн Шайн назвала киринов, обитающих здесь, милосердными…».       Его приспособившимся к огню после темноты — почему не работает ночное зрение, что не так? Оно вернётся? — глазам предстал музей оружия.       Сомбра разбирался в нём. Сомбра обожал его. Сомбра создал немало своими копытами и магией в рамках хобби. Но он даже в самые фанатичные свои времена не приближался к открывшемуся ему совершенству. Намётанным взглядом определяя материалы клинков, единорог восхищённо прицокивал языком, когда понимал, как узко они выкованы, как мал угол их заточки и как легко благодаря этому они пронзят или разрубят тело; прикидывая вес копытоятей, приспособленных в первую очередь под хваткие раздвоенные копыта, осознавал, что даже в его телекинезе баланс оружия будет идеальным, и даже его фирменный потяг в ударах не собьёт нужную траекторию; при этом каждый меч, рапира или кинжал был украшен с таким изыском, какого не знали даже опоясывающие шейки богатых модниц колье — Сомбре на секунду показалось, что ему было бы до зубного скрежета жаль осквернять резьбу, инкрустацию или позолоту вражеской кровью. Представлены были и невиданные приспособления, внешне диковинные, но внушавшие уважение и трепет на инстинктивном уровне: стальные звёздочки, деревянные цилиндры, соединённые цепями палки с металлическим утяжелением, короткие мечи, больше похожие на трезубцы… — Это — клинки, никогда не знавшие крови, стригунок, — нарушил восторженную концентрацию Сомбры тихий, но сохранивший силу голос.       Единорог озадаченно обернулся. Может, азарт и разгладил его мрачные черты, но сравнивать его, крупного жеребца мощного вида, с пережившим первую стрижку мальцом… Однако, взглянув на того, кто к нему обратился, Сомбра проглотил своё возмущение.       Облачённый в чёрную свободную одежду монах был настолько стар, что для него даже шестидесятилетние оказались бы юнцами. Усы из ноздрей, которые единорог замечал у всех киринов, доросли до пола и махрились неопрятными волосяными хлопьями, а глаза потускнели до неузнаваемого цвета. Его личность и жизнь до пострига канули в Лету и потеряли актуальность и смысл, он больше не имел своей истории и характера. Осталось лишь то, что было выковано храмом. Остался лишь сам храм. Сомбра испытывал презрение к подобным личностям — не сделало разницы, кирин это или пони. Неужели он был так не уверен в собственной ценности, что смыслом жизни сделал что-то постороннее, а не себя самого? Как он собрался отстаивать право на существование перед миром, если не решается найти мир в самом себе? Что с ним случится, если он сам останется, а его священный храм рухнет? — То есть, — перебарывая отвращение, единорог скользнул взглядом по увешанным оружием стенам, и его глаза снова наполнились благоговением, — ни один из этих клинков никогда не использовался по назначению? — Мы делали каждый из них ради искусства, давая жизнь плодам многонедельных медитаций и размышлений, — чинно кивнул монах. — Они священны и не потерпят осквернения убийством. — Вы тоже их делали? Я не смог рассмотреть имени ни одного мастера на них. — Пискантур — моё имя, но оно бы не появилось ни на каком. Оружие смирения и покаяния не может возвеличивать гордыню. — Даже если оно выполнено, как мировой эталон? — посмотрел в старые глаза Сомбра, и в ответе не прозвучало ни крупицы удовольствия — лишь хмурое сомнение. — Даже если и так.       Они помолчали. — Меня зовут Сомбра, я от Рэйн Шайн, — произнёс со значением единорог, но это не произвело на Пискантура никакого впечатления, и он, не дождавшись хлынувшей к копытам красной дорожки и расшаркиваний растрескавшимися от возраста копытами, продолжил с меньшим энтузиазмом. — Она сказала, что вы можете приютить меня на ночь. Я чужеземец. — Добро пожаловать, — жестом позвал его за собой кирин и пошёл в полумрак соседнего коридора с нежданной для таких лет бодростью. — Храм Риинпа никогда не отказывал путникам.       Сомбра не без труда настиг его, но ничем не мог теперь выдать усталости. Рефлекторно зародилось желание во всём превзойти этого старца, так отторженно-непохожего на него. — Значит, вы помогаете путешественникам и изготавливаете оружие, которое не покидает стен храма, — сделал он вывод. — Звучит так, словно вы не признаёте никакой власти и не подчиняетесь приказам. — Мы признаём власть доброты и сострадания, а вместо приказа всегда можно попросить. — И сколько же тут «вас»? — Четверо. Я, послушница Анира Скуил, счетовод Каункорс Джекпот и повар Риорри-йо. Он, как ты можешь догадаться, единственный из нас не знает эквестрийского, так что, если планируешь остаться подольше — тебе придётся выучить пару слов на местном языке. — Слишком мало по… киринов для такого большого храма, — нахмурился Сомбра. — Тем более — слишком мало, чтобы ковать оружие. — Твои мысли раз за разом возвращаются к нему, — неприятно проник прямо под защитную броню души Пискантур. — Вы делаете невероятные вещи, как мне не обращать на них внимание? — был ответ. — Вы превзошли себя. Вы превзошли весь мир. Меня всегда увлекала идея убить в себе тварь, чтобы родился творец, способный превзойти низменную, животную сущность. И именно оружие виделось мне тем ключом, который поможет сделать это. Это не просто клинки, — единорог обернулся в сторону оставленной оружейной благоговейннее, чем на целый храм. — Это — символ сброшенных оков морали, чтобы дать начало чему-то новому и прогрессивному.       Пискантур вёл его по узким коридорам, в слабом свете миниатюрных ламп казавшихся выполненными из слоновой кости, где получалось двигаться только гуськом, друг за другом. Даже не оборачиваясь, чтобы показать эмоции на лице, старый кирин усмехнулся не без ироничного удовольствия: — То, что ты видел — это копии с экземпляров пятисотлетней давности. Улучшенные, но всего лишь копии. Мы не выставляем на обозрение совсем новое оружие.       Зрачки Сомбры едва не заполнили всю глазницу. Если то, что он видел и чем так восхитился — антиквариат… чего ожидать от новых экземпляров? Чего можно добиться, дав их на вооружение целой армии? — Я не слышу скрип твоих зубов и капание слюны, но спиной чувствую твою алчность, — посмеивался Пискантур. — Говорят, великие горести — плод необузданного корыстолюбия. Как ты потерял свой рог?       Сомбра хотел было ответить, но тот вдруг остановился и толкнул одну из стен влево. Та, оказавшаяся дверью, послушно отъехала на полную ширину, мягко стукнувшись краем в рисовую бумагу обоев на углу. За ней оказалась небольшая, но свободная из-за практически полного отсутствия мебели комнатка. Звать мебелью то, что едва-едва превышало высоту его колена, у Сомбры язык не поворачивался, но он смутно узнавал в расставленных по площади предметах плоские подушки для сидения, стол и… матрац? — Не обманывайся скромным убранством, — прокомментировал Пискантур, первым заходя внутрь. — Вскоре ты сам признаешь, что не знавал постели удобнее. Итак, что же с тобой случилось? — Я не помню, — просто ответил Сомбра. — Могу сказать только одно: я прибыл сюда, чтобы узнать правду о своих киринских корнях, но потерял и рог, и память.       Хитринка в выцветших от старости глазах намекнула на то, что обман единорога не сработал, но губы Пискантура изгибались послушно и кротко, произнося слова: — Я больше поверю в корни нирика. — Рэйн Шайн сказала точно так же, — покивал единорог, устало усаживаясь на край матраца. Одеяло сдвинулось под его крупом. — Хотя, возможно, она — не та кирина, которой стоит доверять в этом вопросе. — С чего бы отвергать мнение самой главы уезда?       Сомбра насторожился. — Вы же не подчиняетесь ей. — Подчинение и разделение мнений — разные вещи, стригунок. — Допустим, — вздёрнул бровь единорог. — А есть тот, кому вы бы подчинились? — Цилинь ХХХ, — кивнул в ответ Пискантур, и Сомбра удивился прозвучавшему порядковому номеру: — Потомок того самого Цилиня? Всех его жеребят зовут Цилинями? — Только первенца, — качнул головой кирин. — А если его убьют? — прищурился Сомбра. — Или если он умрёт сам, например, от болезни.       Пискантур в ответ спокойно произнёс фантастическую вещь: — Такого ещё не случалось. — Зачем тогда рожать ещё? — нетерпеливо хлестнул хвостом единорог. — Первый сын — плод долга. Второй сын — плод привычки. Третий сын — плод любви, — мудро улыбнулся Пискантур. — Значит, у вас ещё и одни жереб… кирины сильного пола рождаются. Какая идиллическая страна. — Ах, не принимай устойчивые выражения так буквально, — хмуро отмахнулся кирин. — Если первенцем окажется дочь — её назовут так же, как отца, деда и прадеда, и она будет править выше своих братьев. — Удивительно, — оценил Сомбра и не смог сдержать зевка. Пискантур усмехнулся на его запоздало прикрывшее рот копыто. — Доброй ночи, Сомбра, — поднялся он с лежанки. — Отдыхай. — Доброй ночи, — пробормотал единорог закрывшейся двери и только теперь ощутил, насколько устал. Его тело рухнуло на матрац и уснуло, не долетев до него головой.       Усталость была так велика, что Сомбра не проснулся, даже когда солнце залило его целиком через огромное, почти панорамное окно. Во вчерашней тьме оно, будто из бумаги вместо стекла, успешно маскировалось под стену, но утро всё расставило на свои места — и не смогло разбудить вымотанного паломника. В прежней жизни Сомбра избегал солнца, он ненавидел его и не любил, даже погодные заклинания освоил с единственной целью — застилать небо ржавыми тучами, не пропускающими ни единого жаркого луча, мучительно пекущего его инфернальную шкуру. Теперь же ничего плохого не происходило. Сомбра не чувствовал мнимого запаха палёной шерсти и не изнывал от зноя. Он проспал до зенита и лишь недовольно зажмурился, попытавшись приоткрыть глаза.       Лежанка ни единым звуком не отреагировала на его перемещение в сидячее положение. Сомбра осмотрелся получше, протирая лицо и царапая копыта о лёгкую щетину — незаметную пока внешне, но проступающую при нажатии, — но убранство комнаты ничем не отличалось от того, каким он запомнил его в полумраке.       Пахло чем-то горьковатым. Этот запах не был знаком Сомбре; к тому же, дневной час велел не злоупотреблять гостеприимством и покинуть постель, поэтому единорог поднялся с лежанки, прошёл пару шагов к двери и словно споткнулся. С недоумением обернувшись, он посмотрел на оставшееся в беспорядке постельное бельё на матраце и со вздохом вернулся, чтобы неуклюже заправить его копытами.       Раньше хватало всего одной мысли, чтобы всё вокруг него закружилось в непринуждённом танце и устроилось само собой по своим местам. Нудно и долго расправляя все складки на постели, пытаясь пристроить один угол так, чтобы другой остался лежать, где положено, Сомбра представил, каково будет вот так по-земнопоньски управляться со всем всю жизнь каждый день вместо того, чтобы произнести заклинание, и едва не воспламенился от накрывшего его негодования.       Но даже для такой малости тоже требовался целый рог, способный творить магию. Сомбра не отказался бы разнести что-нибудь в щепки метким выстрелом. Лазером. Молекулярным взрывом. Ах, сколько же заклинаний сразу завертелось в голове! У него зачесался обломок рога от мучительного желания, не имеющего выхода, сотворить все разом. Из кельи единорог вышел в прескверном настроении и остолбенел.       Он ожидал увидеть пустые коридоры, чтобы угрюмо брести по ним и предаваться гневной хандре, однако вместо меланхоличного уединения его ждали суетливо снующие туда-сюда кирины. Они были повсюду, выполняли разные дела или просто глазели по сторонам, и Сомбре пришлось внутренне признать, что храм здесь стоит не для него одного, а для всего драконоподобного населения разом.       «Я должен найти Пискантура, — упрямо подумал Сомбра, игнорируя удивлённые взгляды на свою мрачную персону и острыми взглядами кровавых глаз убирая с пути зазевавшихся киринов. — Мне нужны ответы».       Он обошёл весь храм, заодно запоминая его строение. Киринский интерьер оказался уникальным, хотя, возможно, такая пышность затрагивала только религиозные сооружения — с огромным количеством карнизов, живописной росписью и воскуряемыми благовониями в барабаноподобных жертвенниках. Сомбра шёл через тонкую позолоченную поволоку ароматного дыма, пощипывающего слизистую, словно след от пламени дракона, и зорко всматривался в каждого кирина, встречаемого на пути. Даже если они отличались по цветам, с непривычки все казались на одно лицо. Несколько раз Сомбра думал, что нашёл Пискантура, но это оказывался другой старик. Нужного ему в храме, похоже, вообще не было.       Заскрипев зубами, Сомбра вышел на балкон в надежде подышать свежим воздухом, но даже там врезался лицом в столб дыма — теперь абсолютно точно едкого и ничуть не приятного. Не от благовоний, обычный дым. — Ну и спать же ты, — с насмешливой укоризной произнёс кобылий голос.       Сомбра раздражённо проморгался и посмотрел туда, откуда он доносился. Кирина, сидевшая за каким-то подобием мангала, где на открытом огне жарились овощи и рыба, цветами своей шкуры и пышной гривы, закрывающей плечи и часть груди, чем-то смутно напоминала оставшуюся в чужеземье Кризалис, и бывший король едва не поприветствовал её столь же насмешливым разоблачением, но вовремя опомнился. Да и оттенок шерсти был светлее, совсем серый. — Ты — Анира Скуил? — предположил Сомбра вместо этого. — Ага, — беззаботно согласилась та, но её брови всё равно дрогнули кверху, выдав удивление. — Как узнал? — Когда я вошёл сюда, ты первой же фразой выдала, что тебе было известно о моём пребывании здесь — значит, тебе сказал об этом Пискантур, потому что вчера меня никто, кроме него, не видел. Он перечислил тех, кто живёт тут постоянно вместе с ним, — объяснил Сомбра, — и с кем, соответственно, он постоянно контактирует, а это всего лишь два жеребца и одна кобыла, к тому же, являющаяся послушницей. Готовка еды — занятие вполне… послушническое. Поэтому никем другим, кроме Аниры Скуил, ты быть не можешь. — Какой умный пони! — умилённо засмеялась она.       «Тебе и не снилось», — мрачно подумал Сомбра и принюхался, лишь сейчас распознав запахи в густой копоти костра. — Это что, рыба? — Сейчас пост, поэтому да, — пожала плечом кирина, при помощи телекинеза переворачивая красиво треснувший посередине кусочек филе, и опомнилась. — Ах, да, ты же эквестриец. Кирины едят мясо, не пугайся. — Я не испугался, а скорее обрадовался, — ответил Сомбра, заинтересованно подходя ближе. — Всегда… мечтал попробовать. У меня всё-таки однозначно корни кирина. — Да, Пискантур уже всё про тебя рассказал, — хихикнула в ответ Анира. — Всё? — Всё. — Даже то, как я потерял рог? — повёл ухом Сомбра. — Потому что мне и самому хотелось бы знать. — Ну, если тебе хотелось бы знать, — Анира непринуждённо поставила покрытые чешуёй локти передних ног на раскалённые края мангала и положила голову на раздвоенные копыта, словно выдерживать жар углей прямо под лицом было для неё ничем, — он считает, что невозможно получить такой идеально ровный срез, если это была трагическая случайность. — Ты считаешь, — единорог позволил голосу зазвучать обеспокоенно и горестно, — это был чей-то злой умысел? Но кому я мог перейти дорогу? Да ещё и в Цилине, где у меня нет никаких конкурентов! — На самом деле я считаю, что тебе есть, что скрывать. А враги могут найтись у каждого и везде. — Даже у тебя? — Не думаю, — задумчиво поворошила жарящиеся овощи Анира. — Не считать же врагами бывших глупых одноклассников, правда? — Да, ты выглядишь слишком молодо, чтобы успеть обзавестись настоящими врагами, — согласился Сомбра. — Кстати, не сочти за грубость. Мне всегда казалось странным, почему такие красивые кирины уходят в монастырь, к жизни, полной ограничений. Можешь не отвечать, если тебя это ранит. — Нет, не ранит, — улыбнулась Анира. — Я обожаю свою родную культуру и мечтаю разгадать все её тайны. — Странно, что при этом ты выучила эквестрийский, — заметил Сомбра. — Потому что я хочу когда-нибудь разнести истину по всем народам — почему бы не начать с наречия, предлагаемого к изучению ещё в школе? А если я сама стану учителем, Пискантур откроет мне доступ к священным свиткам внутри алтаря. — Как думаешь, какие секреты там хранятся? — О, много каких. Появление киринов и расселение их по миру, истинные причины отступления сюда и дальнейшей изоляции, тайны, от которых застынет кровь, знания, которые никогда не должны быть сказаны, — мечтательно прикрыла карие глаза Анира. — Я так хочу узнать всё это!       Сомбра неопределённо промычал, не найдя в перечисленном никакой ценности — по крайней мере, для себя. — А про огромное змееподобное нечто, шарящее по кустам и пугающее ночных прохожих, там что-нибудь есть?       Грезящая улыбка со скоростью гравитационного притяжения слетела с лица Аниры, а её передние ноги дрогнули, и она едва не упала головой на раскалённую решётку. — З-змееподобное нечто? — повторила она, запнувшись. — Ночью? — Да, — озадаченно подтвердил Сомбра. — Встретил вчера, пока искал храм. Хотя после ожившей статуи меня это не очень впечатлило. — Ожившие статуи — это хорошо, — судорожно выговорила Анира, — они охраняют нас от того, что, как ты сказал, шарится по кустам. — Что-то они не очень рвались выполнять свою работу. А что это, кстати? — В кустах? — Естественно. — Оно может быть не только в кустах, — зловеще произнесла Анира. — Если бы не оживающие статуи, оно заползало бы даже на наши потолки. Это обезумевший бог, Гарагарахеби. Легенда гласит, что он родился бессмертным кирином, который должен был стать достойным пополнением пантеона, но жажда власти и гордыня вскружили ему голову, и вместо того, чтобы в решающий час взойти по радуге в облике дракона, он обратился в змею и променял небесные чертоги на землю, в которой пропахивал борозды и наполнял их кровавыми реками.       Судя по тому, как послушница качала головой, она и в самом деле в это верила и неприкрыто оскорбилась, когда Сомбра усмехнулся: — Кто же его остановил? — Цилинь I, — с готовностью ответила Анира Скуил. — Он поразил глаз монстра священным ятаганом, уничтожив ту часть силы, что позволяла божеству пересекать границу мира смертных. Гарагарахеби остался на земле, но теперь мог материализовываться только ночью, когда кирины могли спрятаться от него в домах и защититься молитвами и жертвоприношениями. В этом храме мы учим прихожан делать это правильно и задабриваем Гарагарахеби, чтобы не гневать его и иметь над ним хоть какой-нибудь контроль.       Уголок рта Сомбры презрительно дёрнулся вниз: — Контроль собачьей кости. — Но всё же контроль, — Анира торопливо перевернула овощи, показав косые пригоревшие полоски от решётки. — Что-то в этой истории слишком много тёмных пятен, тебе не кажется? — потёр копытом подбородок Сомбра. — Я бы скорее поверил, что какой-то местный дракон свихнулся от голода и осмелился совершать вылазки за свежим мясцом, но боги? Легендарные правители? Жертвоприношения, которые работают? Это же просто смеш…       Анира Скуил внезапно перемахнула мангал, перетянув длинный гибкий хвост в опасной близости к вспыхнувшему будто от её гнева пламени, и почти вонзила клыки в глотку отпрянувшего Сомбры, но вместо этого лишь зарычала: — Как тебе хватает наглости насмехаться над нашим укладом жизни и нашей природой? Ты здесь — гость, которому дали приют и пищу, имей достаточно уважения, чтобы относиться к этому с благодарностью, а не наносить нам оскорбления! Как только я стану учителем — я узнаю обо всех тёмных пятнах, и что ты тогда скажешь?! А что ты прямо сейчас почувствуешь, если я заявлю, что вряд ли твоя принцесса управляет солнцем?! — Солидарность, — просто ответил Сомбра и распахнул глаза, когда ресницы Аниры вдруг вспыхнули белоснежным пламенем с ядовитой розово-фиолетовой окантовкой.       Её грива превратилась в кострища, пылающие на пепелище чёрной чешуи, всего секунду назад бывшей мягкой, плюшевой серой шерстью. — Это и есть нирик? — ещё не осознавая опасность, вслух спросил у самого себя Сомбра и еле ушёл от укуса челюстей, ставших похожими на акульи.       Вывернувшись из попытавшихся схватить его раздвоенных копыт, единорог бросился бежать, а Анира Скуил, ревя от ярости, ринулась за ним. Сомбра мог бы позволить нагнать себя и затем отбросить её ударом задних копыт, но он пока ещё не был уверен в своей ориентации в пространстве и поэтому выполнял самое надёжное и очевидное, что можно было делать в этой ситуации — бежал.       Резко ложась в повороты, ныряя под алтари и перепрыгивая через непонятного назначения конструкции, на бегу смазывающиеся в невнятные и незначимые полосы, Сомбра спасался от того самого гнева нирика, которого каждый кирин боялся и как мог избегал. Он обернулся. Языки пламени, срывающиеся с гривы и хвоста Аниры, мазали по стенам, но улетучивались, а не укоренялись новыми очагами. Храм был огнеупорным, и, несмотря на ситуацию, это развеселило Сомбру так, что он захохотал в галопе. «Как же вы не уверены в своём учении о спокойствии и миролюбии, что решили лишний раз обезопаситься!» — подумал он, смеясь.       Кирины с испуганными визгами рассыпались по сторонам, чтобы не попасть под удар разъярённой товарки. Здесь и там взвились белые с розово-фиолетовым костры — то ли от страха перед Анирой, то ли от заразительности её злости ещё кто-то превратился в нириков за компанию с ней, и только сейчас Сомбра понял, что всё выходит из-под контроля.       Храм, может, был огнеупорным, а вот он сам — нет. Если превращение в нирика подобно цепной реакции… то лучше бы ему и впрямь оказаться с киринскими корнями, чтобы не сгореть среди чистокровных.       Сомбра лихорадочно осмотрелся, пытаясь найти пути отступления. Те, что остались киринами, подсказали ему — цветасто-чешуйчатая масса так и устремилась к выходу со всех концов храма, но от них его отрезало несколько разъярённых нириков, уже неотличимых друг от друга. Нельзя было сказать, кто из них не имел к нему претензий и обратился лишь по инерции, а кто — Анира Скуил. Сомбра оскалился, чувствуя, что загнан в угол, и пригнулся, готовясь драться.       Огневое золото зала потускнело и размылось, когда словно из ниоткуда на всех оставшихся в нём низверглась чудовищная масса воды. Сомбра не устоял на ногах под её весом и потоком; нирики попадали ещё быстрее, и, как только их гривы с паровым шипением загасила противопожарная система, словно чейнджлинги, вернулись к своим первозданным обликам. Сомбра резко вздёрнул голову и затряс ею, выбрасывая воду из ноздрей и ушей. — Сомбра! — раздался угрожающе-низкий клич Пискантура с верхней галереи. Он убрал копыто с рычага в стене и сделал паузу, пережидая гулкий всасывающий звук, с которым тот вернулся в верхнее положение. — Я ни за что не поверю, что ты к этому непричастен. Нас с тобой ждёт очень суровый разговор. — Надеюсь, то обстоятельство, что никто не разъяснил мне правила обращения с эмоциональными шейпшифтерами, смягчит его! — громогласно рыкнул вверх Сомбра, откидывая со лба промокшую до последнего волоска густую гриву и копытом спотыкаясь о пенёк рога.       Лишнее напоминание, что весь путь до увлекающего его за собой настоятеля ему придётся проделать собственными ногами вместо того, чтобы телепортироваться или перенестись туда тенью. — Настоятель Пискантур! — пискнула Анира раньше, чем тот успел скрыться из виду. Старый кирин обернулся на неё. — Я раскаиваюсь! Это было недостойно с моей стороны. Я сейчас же вступлю в… — Нет необходимости, Анира, — мягко остановил её Пискантур. — Вытрись, приведи себя в порядок и поднимайся ко мне. Я хочу выслушать твою версию произошедшего тоже.       Кто-то из киринов, не удержавших свои тёмные сущности, крикнул что-то на незнакомом Сомбре языке, и Пискантур отвечал ему тем же наречием долго и назидательно, прежде чем тот пристыженно опустил голову и вместо выхода направился в поворот, ведущий, как Сомбра помнил, в загадочный сумрачный зал с неглубоким, но обширным круглым углублением в полу.       Единорог раздражённо фыркнул, отмахиваясь от мыслей о странной планировке киринского храма. В данный момент, когда ему предстояло оправдываться перед настоятелем за то, что у него есть мозги, а у мелкой чешуйчатой кобылы — нет, назначение пустого недо-бассейна и смысл сказанных на языке Цилиня слов одним фанатиком другому было последним, что должно его интересовать.