Madness

      Холодные, отвратительно голые, местами с обвалившейся штукатуркой стены психиатрической клиники Марселя Дирна сводили с ума и без того тронувшихся рассудком пациентов. Они не просто создавали вокруг детей, попавших сюда из-за разного рода несчастий и трагедий, поистине депрессивную и угнетающую атмосферу, но и давили на всё ещё существующий у некоторых здравый ум, ломая его окончательно.       Ремор провёл тут жалкие два месяца, но ему уже на протяжении последних недель начало казаться, что эти чёртовы стены медленно сдвигаются и в конце концов от него, хиленького, болезненного на вид мальчика, прикованного к кровати за чрезмерную агрессивность, останется мокрое место. Пюре из переломанных костей, торчащих из массы сдавленной плоти и органов.       Он часто получал по шее от медсестёр за то, что вырисовывал круги вокруг кровати зелёным фломастером, одолженным у девочки из соседней палаты. Глупые, ничего не понимающие эгоистки, заботящиеся только о собственной шкуре, они ещё не понимают всей правды. Эти стены живые. Они движутся, и в скором времени никого в живых не останется.       Нахлынувшие воспоминания, что чудом остались в его памяти, хотя должны были исчезнуть из неё под действием лекарств, врезались совершенно неожиданно в его разум, заставляя тяжёлые, покрасневшие из-за слёз веки слипнуться. Ремор почувствовал, как пространство между глазными яблоками и внутренней стороной подвижных век заполнилось чем-то холодным и жидким. Маленькие подрагивающие пальцы с небрежно откусанными кончиками ногтей схватились за тонкую простынь, ужасно выцветшую и испачкавшуюся за столько лет своего существования.       Плакать слишком опасно…       Ремор напрочь забыл об этом. Слёзы скатывались по болезненно бледным щекам вниз, впитываясь в отвратительно жёсткую подушку, напоминавшую больше камень или полено, обмотанное тканью. И вот, казалось бы, нужно остановиться, быть сильным мальчиком, перестать кормить внутреннего демона своими слезами боли и отчаяния, но, увы, тело и разум перестали принадлежать ему.       Он слишком долго ходил по тонкому льду, что в конце концов треснул.       Вдруг с крохотных запястий куда-то пропали тяжёлые кандалы, обжигающие холодом тоненькую кожицу, словно натянутую на кости. Почти все дети в данном заведении выглядели так ужасно, даже те, что прибыли сюда не только с психическим расстройством, но и с лишним весом, вскоре походили на высохшую на солнце воблу. Кормили отвратно, иногда и вовсе забывали дать еду тем, кто был прикован к кровати. На памяти Ремора с ним так вышло лишь раз, после которого всему персоналу пришлось не сладко, а медсестра, что прошляпила время обеда и ужина, променяв Ремора на просмотр телевизора, была уволена, да только увольнением дело не кончилось, до дома девушка так и не дошла. Упала с лестницы и сломала шею — так позднее сообщил следователь.       После этой истории отношение к Ремору со стороны медсестёр почему-то «улучшилось». Да, его всё ещё приковывали к кровати, ведь из всех пациентов он оставался самым агрессивным, кто бы мог подумать, во что превратится весёлый мальчонка после смерти единственного близкого человека. Мать очень много значила для Ремора, и в этом жестоком мире он мог положиться только на неё, а после того, как инфаркт унёс её в могилу, смысл жить пропал. У Ремора буквально сорвало крышу. На похоронах он без раздумий сиганул в вырытую могилу, моля о том, чтобы его закопали вместе с ней. После недельного нахождения в местной больнице, в которую он попал из-за нервного срыва, его поместили в приют, так как отца или родственников у него не было. У Ремора словно был особый дар — дар выбешивать самых стойких людей, и даже в приюте от него всеми силами пытались избавиться, а, когда наконец-то подвернулась такая возможность, Ремора сбагрили одной многодетной семейке, которая впоследствии определила тронувшегося рассудком мальчика в самое подходящее, по их мнению, место.       «Он задушил соседского кота… Хочешь, чтобы на месте животного оказались наши дети или мы сами?»       Кандалы пусть и не самый гуманный, но единственный способ его усмирить. В душе медсёстры всё ещё продолжали его ненавидеть, так как за эти месяцы его ноги и руки оставили слишком много синяков на их телах. Однако стоило ему лишь крикнуть о том, что ему нужно попить или поесть, к нему сразу же кто-нибудь да прибегал. Других детей, в которых ещё осталась хоть малейшая капля адекватного восприятия мира, очень задевало такое неравенство, поэтому Ремора весь этаж дружно нарёк Принцем. И если кто-либо из детей видел бегущую по коридору медсестру с подносом, тут же раздавался смех и чьё-нибудь ехидное «Его высочество жрать-с соизволило». Ремора нисколько не задевало такое отношение, в какой-то степени ему даже нравилось чувствовать себя выше других, но эти мысли сразу же уходили из его головы, а он закрывал руками стыдливо покрасневшее лицо.       Он не выше других. Он просто самый первый в её списке, а быть самым первым — значит первым отойти в мир иной.       Усевшись на край кровати, свесив ноги, он как-то недоверчиво посмотрел на обстановку. Всё те же мерзкие стены, та же плитка с начерченными зелёными кругами, да даже разбитая ещё задолго до его прибытия форточка, забитая подушкой. Определённо сто третья палата, но в душе Ремора грызли сомнения, ведь было слишком тихо для клиники, в которой то и дело орали либо врачи, грызясь друг с другом из-за зарплаты, либо пациенты, просто так, без повода… Психам, чтобы поорать, повод не нужен.       Аккуратно спустившись с невыносимо скрипучей кровати, Ремор медленно побрёл к двери, что, к его удивлению, оказалась не запертой на ключ. Дверь протяжно скрипнула, холодная кафельная плитка сменилась тёплым, немного покоцанным линолеумом, а окутанная мраком палата — светлым коридором.       Никого. Мальчик медленно шёл по безлюдному коридору, то и дело озираясь на мигающую лампочку, о которую бились мерзко жужжащие мухи, попавшие в ловушку под пластиковый корпус. Ремор равнодушно отвёл взгляд и пошёл дальше в неизвестность, они ведь всё равно скоро умрут, незачем обращать на них внимание.       Он пристально разглядывал стены, увешанные досками с кучей листовок, приклеенных исключительно для разных проверяющих. Такую скукотень никто не читал, а Ремор и вовсе словил себя на мысли, что разучился читать. Целую минуту простояв у одного из стендов, он так и не вспомнил, что это за буква и как именно она читается. Как жаль, что из памяти невозможно убрать исключительно то, что захочешь. Тогда бы его голову не разрывали на части воспоминания той роковой ночи, когда он стал сиротой. Потерев рукавом своеобразной пижамы, выданной ему на размер больше, заложенный нос, мальчонка смело двинулся вперёд, разглядывая фальшивую пустоту вокруг себя.       — Я не знаю, как это возможно, но это всё ненастоящее, — гордо воскликнул Ремор, чуть дёрнувшись от услышанного собственного голоса, что эхом разлетелся по коридору. Для убедительности и демонстрации собственного возмущения он даже топнул ногой, чем очень позабавил её.       — Какой смышлёный мальчик. Добро пожаловать в ультрареальность, — донёсся голос с конца коридора, к которому Ремор так опрометчиво повернулся спиной.       Леденящий голос пробрал его до самых костей, мальчик и вообразить не мог, каким ужасным должно быть чудовище, стоящее позади него, но не вовремя разыгравшееся любопытство заставило его развернуться.       Он ведь никогда не видел своего мучителя.       Маленькие голубые глазёнки напрямую встретились с кроваво-красными глазами высокой демонессы, словно затмевающей весь свет в коридоре своим чёрным и мрачным одеянием. К удивлению, она нисколько не напугала его, Ремор видел вещи гораздо хуже, однако были в загадочной гостье из другого мира детали, от которых мальчика кинуло в дрожь. Особенно это касалось свисающей туши чёрного кота, используемой в качестве воротника. Пусть он и до смерти ненавидел котов, столь зрелищное украшение напугало его, и соответствующая реакция не заставила себя долго ждать.       — Фу, гадость какая! — скривился Ремор, глядя на странный аксессуар, и тут же поплатился за свои слова.       Мгновение, и кот, дёрнув ушами, соскользнул с плеч хозяйки, что во всю улыбалась, предвкушая нарастающее веселье. Чёрные веки открылись, и на ошарашенного, тяжело дышавшего Ремора уставилась пара сверкающих жёлтых глаз.       — Ты кого гадостью назвал, щенок несчастный? Ну я тебе сейчас лицо располосую, — гневно прошипел кот, с выпущенными когтями надвигаясь в сторону упавшего на пол в самой настоящей истерике Ремора.       Демонесса злорадно хохотала, ведь вся эта ситуация очень её забавила, однако веселье не может быть вечным. Душераздирающий, полный настоящего ужаса крик постепенно затих, сменяясь тяжёлым дыханием, которое изредка прерывалось икотой. Заметив, что Ремор был на грани и вот-вот отключится, девушка прекратила смеяться и, показушно вытирая веки, будто смахивая слёзы, подошла к развалившемуся на полу мальчику, что есть силы пнув кота ногой.       — Полно тебе, Полночь, Ремор же не со зла так сказал, — аккуратно присев на корточки, проговорила рогатая девушка, поглаживая рыдающего мальчика по голове.       — Ой, Фрэн, чего ты опять с едой сюсюкаешься? Давай, прибей его, и пойдём домой.       — Ты что несёшь? Ну-ка брысь, кошка облезлая! — возмущённо крикнула демонесса, чей незамысловатый план только что был в наглую раскрыт её же напарником, что обиженно поплёлся по коридору, прихрамывая на заднюю лапу.       — Да, пожалуйста, не мне потом недовольство твоих родителей выслушивать. Ах, да что б тебя под домашний арест посадили, как год назад, — на прощание пожелал ей мистер Полночь, исчезая из вида за углом.       — Какой же он всё-таки невыносимый, и зачем мне его подарили? — едва слышно прошептала Дагенхарт, смотря вслед ушедшему питомцу. Она всегда его ненавидела и проклинала тот день, когда её великие родители решили в очередной раз откупиться от неё незамысловатым подарком. Жаль, конечно, что их фантазия так быстро закончилась, и они притащили своей горячо любимой дочурке не какую-нибудь могущественную безделушку, способную уничтожить парочку иверстских городов, а кота. Отвратительного на вид, вонючего (да, им было так лень выбирать питомца, что они взяли первого попавшегося, что валялся в пыли на обочине трассы, на которой несчастное создание потеряло свою жизнь), вечно орущего по поводу и без повода кота, от которого Фрэн уже дважды пыталась избавиться, но тварь каждый раз возвращалась.       Из раздумий демонессу вывел едва слышимый шёпот со стороны сидящего на полу Ремора.       — Вы же меня убьёте? — заикаясь, вымолвил он, смотря на Фрэн поблёскивающими от слёз глазами.       Дагенхарт ожидала подобного вопроса, поэтому, глубоко вздохнув, изобразив сочувствие, притянула мальчонку к себе, обнимая за дёргающиеся от холода и ещё не отступившей икоты плечи, заботливо укрывая дрожащую жертву чёрным отделанным тёплым и пушистым мехом плащом, утёрла бегущие по его бледным щекам слёзы.       — Убью, но не сегодня, — радостно проговорила Фрэн, широко растянув рот в улыбке, демонстрируя острые, как колья, зубы.       Она легонько щёлкнула Ремора по носу, и мир вокруг него поплыл, как разлитые акварельные краски самых тёмных цветов, что смешались воедино, уничтожая белизну бумаги.

***

      Пульсирующая во всём теле дрожь и побежавшие по телу мурашки из-за холода и слишком долгого нахождения в лежачем положении прервали странный, так похожий на действительность сон. Ремор устало сверлил пожелтевший и заплесневелый от сырости потолок, тяжело вздыхая от осознания того, что встреча с потенциальной гибелью оказалась лишь плодом его искажённого воображения.