Одно желание на двоих

Марсель нервно покусывал губы. Он не понимал. Преданность, восхищение, секс по первому требованию — разве он не даёт этого Рокэ сполна? Зачем нужны извращенные гайифские игры «я господин, ты раб»? Ну хорошо, не раб. Тогда как расценивать категоричное: «Я хочу владеть тобой полностью — твоей душой, телом, мыслями и желаниями»? А то Алва не владеет! Уже много месяцев взгляд Марселя ни на ком не задерживается даже случайно — рядом с Рокэ все меркнут. Неужели необходимо еще что-то изображать? — Это будет просто игра, Рокэ! — Марсель решил поставить жирную точку в бессмысленном, по его мнению, разговоре. — Разве ты хочешь неискренности? Никакого ответа. Даже фирменного хмыканья Рокэ — короткого гортанного полу-смешка полу-рыка. Марсель резко вздернул голову: «Бесит!». — Да чем отличается то, что есть между нами, от того, чего хочешь ты? Рокэ стоял у окна, слегка наклонив голову, окидывая Марселя странным взглядом — словно решал, в какое место ударить, чтобы не сильно попортить тушку. Плавным перекатом шагнул навстречу, затем ещё один мягкий шаг, ещё — и замер в паре сантиметров, подобравшись, словно кот перед прыжком. — В чем разница? Я покажу. Ладони легли на основание шеи Марселя, с лёгким нажимом скользнули вниз — по ключицам к соскам, оглаживая и сдавливая их тканью рубахи, спустились за пояс, уверенно похозяйничали между бедер, потом опять наверх, очерчивая позвонки до самого затылка. Мягко, с оттяжкой прикусывая губы, по-змеиному касаясь их кончиком языка, Рокэ выдохнул в полуоткрытый рот: — Это. Был. Ветер. Что произошло потом, Марсель осознал не сразу. Волны острого возбуждения накрыли его с головой, и податливое, словно мягкая глина, тело не сопротивлялось, когда руки Рокэ развернули его к стене, наклонили, не давая сделать шаг к опоре, и заставили упереться в нее руками и головой. А потом пришла боль. Сначала нестрашная, саднящая — от царапин на животе и пояснице, оставленных резко сорванным ремнем и пряжкой, от пальцев, сомкнувшихся под подбородком, и от вывернутой зафиксированной ступни. Болезненный тычок между ребер сбил дыхание, выгнув тело параболой, но вдохнуть глубоко Марсель уже не смог — Алва оттянул его голову вверх и назад, пережав горло. Мгновенье спустя внутренности разорвала резкая обжигающая боль. Марсель распахнул рот в немом крике, тщетно пытаясь втянуть в себя хоть немного воздуха. Тело оцепенело от болевого шока, и только одна фраза — «не надо», «не надо», «не надо» — билась в голове в унисон с сильными толчками. Марсель не знал, сколько это длилось. Когда волны раскаленной лавы перестали сжигать прямую кишку и анус, а горло избавилось от жёстких тисков, он рухнул на колени и тупо уставился на стекающую по ногам кровь. Не было ни страха, ни ненависти, ни обиды, только опустошение. — А это был ураган, малыш, — голос Рокэ доносился словно издалека. Когда рука скользнула в волосы и сжала их в горсть, Марсель вздрогнул и судорожно вдохнул — словно отмер. Рокэ присел рядом, коснулся губами виска Валме и внимательно посмотрел ему в глаза: — Понял разницу? Марсель даже себе не мог ответить, понял ли он тогда хоть что-нибудь. Наверное, да. Обреченное принятие своей зависимости, покорность и смирение перед неизбежным? Нет, этого не было. Ненависть? Да, она пробилась бы сквозь осознание происходящего, заставляя Марселя выблевать свою любовь, преданность, нежность, и утопить их в смрадном болоте. Но Рокэ не дал шанса ненависти. Он не наслаждался содеянным, не извинялся, не жалел, не объяснял. Он вообще не сказал больше ни слова. Только смотрел пронзительно-обжигающим взглядом — и когда взял на руки, укаччивая как ребенка, и когда уложив на кровать, осторожно вытер бедра Марселя сорванной с себя шелковой блузой, и когда подушечками пальцев коснулся каждой царапины, каждого кровоподтека, а потом повел ладонью к паху и стал ласкать. Марсель не думал, что испытает оргазм после унижения и насилия, но тело решило по-своему. Хотя тело ли? Глядя сквозь опущенные ресницы, Валме читал молчание Рокэ как открытую книгу, и где-то внутри уже зрело принятие себя, такого, который больше не может принадлежать себе. И, наверное, не хочет. Это было как причастие, как физическое единение сродни сложной хирургической операции: «Да, я стану твоей частью, Рокэ, твоей рукой, лёгким, сердцем... хотя есть ли у тебя оно?» И какими смешными вдруг показались собственные потуги отстоять индивидуальность и неповторимое эго — Алва не покушался на них, не хотел раздавить или сломать. Он не нуждался ни в рабе, ни в подстилке — этого добра хватало с избытком. Рокэ хотел, чтобы Марсель остался таким, каков есть, но принадлежал ему безраздельно. Много позже, отходя после очередного «воспитательного» процесса, Валме в сердцах произнес: — Иногда мне кажется, тебе проще меня убить. Рокэ даже не шелохнулся, только дернул уголком рта и несколько секунд буравил Марселя фирменным обжигающим взглядом. — Если возникнет острая необходимость, я смогу отрезать себе какую-то часть тела. Руку, например. Как думаешь, мне потом будет проще жить? Это было признание в любви. Понимание накрыло Марселя, как удар в солнечное сплетение — до рези в груди и предательского бабского всхлипа. Не мигая, он смотрел в такое ненавистное и до дрожи любимое лицо, пытаясь справиться с эмоциями и сказать, что он … — Нет, Марсель, не надо, — Рокэ просчитывал его на шаг вперед, — просто помни. — И протянув руку через стол, позвал: — Иди ко мне. Секс был долгим, тихим и неспешным, словно капающая с ложки густая патока. Под мерное тиканье часов Рокэ ласкал Марселя, затыкая его стоны поцелуем или беззвучно шепча: «Нет, терпи». Валме не обладал большой выдержкой, чтобы заставить свое тело подчиняться так же беспрекословно, но он старался. Даже пытался считать овец и дотерпел … Да Создатель знает, до какого по счету «нет» он смог сдержаться. Тихий, довольный смешок, сильные руки, сжимающие поясницу, кончик языка, легко порхающий по шее, и абсолютная наполненность внутри — Марселю казалось, он больше не выдержит и сдохнет от этой сладкой пытки. Но Алва только вошел во вкус, значит, теперь имеет значение лишь его желание. Не потому, что Рокэ плевать на партнера, а потому, что он умеет сделать так, чтобы его желания хватало на двоих. Всегда и во всём.