На пять минут

Чуя не успевает даже сматериться, как Дазай пятерней надавливает ему на спину, прижимая грудью к столу. Сволочь. Лёд металла чувствуется даже через рубашку, и рыжий инстинктивно вздрагивает. — Что на этот раз? — сквозь зубы шипит он, пытаясь незаметно опереться на руки и приподняться, пока чужие горячие ладони спешно расстегивают ремень на его брюках, успевая вместе с этим касаться живота, бедер, боков и вообще всего на свете, кажется. Чуя мысленно благодарит всех богов за то, что сегодня обошлось без срывания одежды. В конце концов, тот ремень был одним из самых дорогих и сердцу, и по деньгам. А Дазай тогда даже не извинился. — Захотел взять перерыв, — Осаму привычно пожимает плечами, на секунду забывая, что партнер этого не видит, и наконец-то избавляется от этого ненужного предмета одежды на чужом теле. Брюки сами спадают на пол. Становится ещё прохладнее. Накахара пытается отстраниться. Получается не очень. Жилетка уже давно валяется где-то на полу, трижды смятая и четырежды скомканная, а чужие пальцы кое-как, наспех продевают сквозь отверстия пуговички рубашки. Когда и она отлетает куда-то в сторону, Чуя позволяет себе прижаться спиной к груди Осаму, не глядя на него. Его руки уже давно скользят по телу, нетерпеливо, рвано, будто цель — не принести удовольствие, а удостовериться, что все части тела ещё на своих местах. Нельзя сказать, что Чуе такое не нравилось. С теми же планами, по всей видимости, Дазай проходится по бугорку на чужих боксерах. Рыжий шумно дышит и прикрывает глаза, вполне осознанно подаваясь навстречу незатейливой ласке. — Опирайся, — выдыхает детектив в шею мафиози, подталкивая его к столу. Чуя подчиняется, привычно выгибая спину. Сейчас не до протестов. Железный стол быстро нагревается под ладонями. Чуя обжигающе горяч. Осаму рывком стягивает с него боксеры и обхватывает вставший член рукой, мерно двигая ей по всей длине. Другая рука шарит по карманам собственного пальто, наконец, вытаскивает нужный тюбик. Ласка резко прерывается. Чуя почти не жалуется. Дазай растягивает грубо, нетерпеливо, будто для галочки, совмещая это с поцелуями-укусами по спине, плечам и шее. На этот раз выше линии воротника — Накахара никогда не позволял ему подобной свободы, но сейчас он слишком возбужден, а сознание замылено, чтобы что-то говорить. Осаму этим бессовестно пользуется. Тусклый свет заставляет щуриться, а капельки пота ниже линии роста волос — блестеть. Дазай этим почти не наслаждается. Чуя снова чувствует чужую руку на члене, слышит, как расстегивается молния, шорох ткани. Понимает, что очень нужно расслабиться. — Готов? Он даже не кивает. Первые толчки неловкие, они оба только-только привыкают к ощущениям. Наконец, когда Дазай наращивает темп и уже буквально вбивается в него, продолжая ласкать партнёра, Чуя позволяет себе выдавить что-то, похожее на стон. Россыпь рыжих кудрей то и дело маячит перед глазами с каждым движением, и Дазай всё-таки не выдерживает, наматывая их на пальцы свободной руки и оттягивая на себя. Накахара наконец-то стонет во весь голос и кончает первым. Через пару толчков Осаму изливается внутрь него. Отстраняется. Чуя переводит дыхание. — Останешься на чай? — наконец, выдавливает он, поворачивая голову на звук шороха ткани, замечая, что Дазай уже выглядит так, будто ничего не произошло, только вытирает руку о пальто. — Я заскочил буквально на пять минут, — Осаму улыбается и, не успев поймать ничего тяжелого затылком, уже покидает комнату. — Гаденыш! — только и успевает бросить ему вслед Чуя. А с материться опять не успевает.