Семья

Сердце Куруфина не билось. Он даже приложил ладонь к груди, чтобы убедиться — он не слышит и не чувствует его стук. Нолдо сжал пальцы, чтобы почувствовать, как ногти до боли впиваются в кожу, непривычно гладкую и нежную. Кто бы поверил — это руки кузнеца! Руки сына Феанаро выглядят так, будто он ни разу не брал в руки молот, будто не было долгих бессонных ночей в мастерской, всех ожогов, мозолей, глубоких порезов… Он оглянулся назад, туда, где остались Чертоги Мандоса. «Ты свободен, Куруфинвэ Атаринкэ Феанарион, » — так, кажется, сказал Намо. Куруфин до сих пор мог слышать его сухой безжизненный голос: «Твоё наказание подошло к концу. Тебе дарован второй шанс. Возвращайся в Валинор. Там тебя давно ждет твоя семья». Нолдо нерешительно делает шаг вперёд. После стольких лет в Чертогах чувствовать себя живым непривычно. Он делает ещё один шаг, и становится на два шага ближе к дому. К семье… В сердце заворочалась старая злоба. Куруфин вдруг сжимает кулаки, а его походка становится злой и твёрдой. Семья. Жена, что отказалась последовать за ним. Что в лицо ему сыпала упрёки и обвинения. Предавшая, оставившая, забывшая… И сын. Глупый мальчишка, отрекшийся от деяний отца, от деда, от их злой Клятвы… Оказавшийся неспособным отличить правду от лжи, а друзей от врагов. Он уже видит впереди свой дом — маленький, простой и уютный, совсем не похожий ни на светлый дворец в Тирионе, ни на строгую крепость Химлада, ни на богатые залы Нарготронда. И останавливается. Разве это его семья? Нолдо качает головой. Нет. Жена любила его. Всегда целовала на прощание, а когда он возвращался домой, встречала неизменной улыбкой и насмешливым: «Ты задержался, Атаринкэ». Он обнимал её и вдыхал запах свежей выпечки, а она смеялась в ответ. А сын… Его сын больше всего боялся разочаровать своего отца, как бы Куруфинвэ не уверял его, что лучшего сына быть у него не может. Куруфин улыбается, но улыбка быстро слетает с его лица. Это воспоминания. Всего лишь воспоминания. Его семья осталась там, в прошлом. Нолдо невольно ускоряет шаг. Он скажет им об этом. Скажет, что они ему не нужны. Он почти бежит, но у самой калитки не выдерживает и замирает, не решаясь войти во двор, такой же светлый и полный жизни, как и раньше. А затем делает шаг назад. Мёртвое сердце болезненно сжимается. Зачем бередить старые раны? Им ведь так хорошо без него. А ему будет хорошо без них. Куруфин уже готов уйти, когда за его спиной тихо скрипит калитка, и детский голос, как и много лет назад, зовёт его: — Папа! Он падает на колени и крепко обнимает маленького Тьелпэ, целует его в щеки, в лоб, в нос, слушает сбивчивое «Папочка, наконец-то ты вернулся, я так по тебе скучал!..» и чувствует, что сейчас абсолютно счастлив. Затем ему на плечи ложатся тёплые ладони, от которых, как и много лет назад, пахнет выпечкой, и он снова слышит это насмешливое «Ты задержался, Атаринкэ!» лишь за мгновение до того, как услышать стук собственного сердца.