душа твоя — прах

1. Впервые они встретились в Редклиффской церкви: огромный кунари в штанах в полоску и таким же огромным топором в руках и утонченно-жеманный тевинтерский маг в блестящих одеждах. Затем — вместе оказались в Убежище, бок о бок сражаясь с врагами Инквизиции. Дориан и раньше видел кунари — в основном рабов на улицах родного Каринуса; они, внушительные, серые, мужчины и женщины, тащили за собой набитые тряпками и камнями повозки, становились «диковинками» на закрытых вечеринках. Или настоящих кунари — из тех, что сражались на Сегероне. Ни те, ни другие ничем не были похожи на Железного Быка. Бык был каким-то особенным, что ли. Простым, будто полностью влившимся в человеческое общество, он бессовестно ржал за кружкой крепкого эля в таверне над шутками Сэры, помогал Каллену тренировать солдат Инквизиции, а по ночам уходил в палатку с одной из послушниц Церкви. Не так Дориан представлял себе последователей философии Кун. Иногда, когда Бык покидал таверну, а Дориан наслаждался прохладным вечерним воздухом совсем недалеко, он замечал на себе заинтересованный взгляд. Но Бык не подходил ближе — его уносила с собой толпа наемников, смеющаяся, хмельная, поющая все одну и ту же песню: «Пока остры рога». Не то чтобы Дориан хотел, чтобы к нему подошли. Однако спустя какое-то время, во Внутренних Землях, когда солнце было еще высоко, но не приносило тепла, он начал разговор первым, потому что интерес к странному, огромному, опасному на вид кунари пересилил его желание ходить в тишине. «Надеюсь, тебе не в напряг путешествовать с «имперцем», Железный Бык». Дориан затем пожалел об этом — немного. Больше он не делал никаких шагов навстречу, потому что не знал, чем это может обернуться с таким, как Железный Бык. Дориан не знал даже, кем он был на самом деле. * Железный Бык оказался неплохим мужчиной, несмотря на его грозный внешний вид и кое-какие предубеждения Дориана касательно кунари. Он помогал убитым горем вдовцам и вдовам, юным агентам Инквизиции и беженцам — однажды даже притащил им вместе с Сэрой целую охапку вычурно расшитых одеял, которую они откуда-то взяли в Вал-Руайо. Дориан наблюдал за этим издалека, слушал сплетни, которыми делились между собой слуги сначала в Убежище, затем — в Скайхолде, и старался думать про Быка как можно меньше. Не получалось. Сначала, когда Бык был неподалеку, предложения в книгах не хотели превращаться в нечто осмысленное, затем Лавеллан точно нарочно принялась брать их вместе на вылазки. Пейзажи сменяли один другой, за солнцем следовали дожди, и лишь одно оставалось неизменным — Железный Бык рядом, который, вишанте каффас, просто не мог теперь заткнуться. О, Дориану, несомненно, льстило такое внимание. Бык был интересен, самобытен и привлекателен, но в конце концов он был настоящим кунари — даже не рядовым солдатом, а шпионом, агентом Бен-Хаззрат; он сражался на Сегероне и когда-то напополам рубил тевинтерцев. А еще он был настолько нахален и уверен в себе, что Дориан в защиту своей гордости и чувства собственного достоинства не мог признаться ни себе (ни, тем более, ему) в том, что был слегка очарован. Потому что он не был очарован, конечно; он не знал даже, сколько искренности было в поведении Железного Быка. Да и кто в здравом уме очаруется таким дикарем? От каждого его нахального флирта кровь закипала от возмущения в венах! А «дикарь» затем выигрывал у него партию за партией в шахматы в саду Скайхолда. — Ты жульничаешь! — воскликнул Дориан, всплеснув руками. — Просто ты слишком часто отвлекаешься, — усмехнулся Бык. И он был прав. Вздернув подбородок, Дориан хмыкнул. Не его вина, что чертов Железный Бык отрицал существование рубашек и щеголял голой грудью по поводу и без, как самый настоящий дикарь. Совсем не его вина, что он питал слабость к большим, ладно слаженным мужчинам. Даже если они были кунари. О — тем более если они были кунари. Запретный плод сладок, да? Дориан тяжело вздохнул. Права была мать Жизель: одни неприятности. 2. Когда в Скайхолд пришли вести о кунарийском дредноуте, в воздухе повисло напряжение. Союз с кунари — Лавеллан пыталась взвесить все плюсы и минусы, а Дориан молча смотрел то на нее, то на Кассандру, то на Железного Быка. — Я привык, что они где-то там, — махнул рукой Бык, — далеко. За морем. Выражение лица у него было непривычным; он не улыбался и не шутил, и в каких-то мелочах, в том, как он слегка нахмурил брови, поджал губы, Дориан уловил растерянность. Образ, который Железный Бык выстраивал в течение нескольких лет, давно стал частью его личности, — неожиданно понял Дориан, — Бык не притворялся, он жил так, как ему и правда нравилось. В Железном Быке мало что осталось от Кун. Понимал ли это он сам? Наверное, сейчас — когда Кун напомнил о себе, приплывая с далеких берегов Пар Воллена, — ему было тяжело это принять. Дориан не мог не смотреть. * У Недремлющего моря Дориана начинало мутить. Волны жадно бросались на берег, разбиваясь об огромные камни, разлетаясь на тысячи ледяных капель. В этот день шел дождь; не привычная морось Штормового Берега — ливень, от которого все одежды вмиг превращались в уродливые, тяжелые тряпки. Железный Бык разговаривал с Лавеллан, отведя ее в сторону, а Дориан настороженно изучал незнакомые лица. Эльф-кунари с подозрительным прищуром стоял под проливным дождем, бросаясь едкими, ядовитыми фразами. — Что, поручил своим наемникам самую легкую работу, Хиссрад? — Неужели ты о них заботишься? — Ты уже много лет живешь без Кун, Железный Бык. — «Хиссрад» — это значит «лжец». От всего этого Дориана тошнило. От начала и до конца. Он не хотел — но видел, что во взгляде Железного Быка не было веселых искорок, лишь неуверенность. И эта неуверенность оказалась настолько личной, интимной, что Дориан отвел взгляд, пытаясь сделать вид, что ничего не заметил. Железный Бык не был похож на лжеца. Стоявший рядом Коул перебирал пальцы, смотрел на волнующееся море и черный дым, поднимающийся ввысь — дредноут оказался взорван. — Им не было больно, — пробормотал он. Дориан едва ощутимо вздрогнул. — Ты так легко откажешься от себя, Хиссрад? Ради них? — недоумевал эльф-кунари. — Его имя — Железный Бык, — раздраженно прошипела Лавеллан, крепко сжимая в руке деревянный посох. * Когда все закончилось, они покинули Штормовой Берег так быстро, как только могли. Всю дорогу — эти несколько дней — до Скайхолда Железный Бык молчал. Слишком непривычно. Но Дориан из раза в раз твердил сам себе: ну и пусть молчит, и так постоянно надоедал своей болтовней и пошлыми, бесстыдными намеками. Пусть молчит. Его отряд шел рядом; израненные, уставшие, они тоже молчали. Казалось бы — вот оно, счастье: все живы, все в порядке, но что-то заметно изменилось. Словно вся жизнь перевернулась с ног на голову. — Соленое солнце Сегерона смешалось с дымом судна, — произнес возникший словно из ниоткуда Коул. Лавеллан бросила на него короткий взгляд и ускорила шаг. — Хочу помочь, — тихо сказал Коул. И, наклонив шляпу, скрыв тем самым свое лицо, исчез в тенях. Глядя на задумчивое, почти растерянное лицо Железного Быка, Дориан крепко стиснул зубы. Вишанте каффас, пусть он скажет уже хоть что-нибудь. * Не то чтобы он сочувствовал кунари. Они ведь непробиваемые — сам Железный Бык даже на вид был точно вытесан неумелым архитектором из куска холодного камня, который омывали волны Недремлющего моря. По возвращению в Скайхолд все как будто вернулось на круги своя: Бык засел в таверне со своими наемниками, снова начав болтать и шутить, и то и дело оттуда по вечерам доносился хор их голосов. «Пока остры рога». Но как только наступала ночь и расходились «Быки», Железный Бык оставался наедине и хмуро смотрел в почти опустевшую кружку, больше не улыбаясь и не смеясь. По чистой случайности Дориан тоже оставался в таверне до ночи, играя с Варриком в карты, и косил на Быка взгляд. — Как ты? — спрашивала Лавеллан, подсаживаясь к Быку с точно такой же кружкой. — Это касается только меня, босс. Проехали и забыли. Железный Бык повернул голову и на миг встретился взглядом с Дорианом. Дориан, отворачиваясь, горделиво хмыкнул. — Что, все никак от Малыша взгляда отвести не можешь? — усмехнулся Варрик. — Мне птички нашептали, что ты с Убежища по нему сохнешь. — Твоим птичкам, Варрик, стоило бы закрыть свои маленькие клювики, — ответил Дориан. — Ого, как тебя задело. * Сидя у костра, Бык хмурился. Он разговаривал о чем-то с Соласом, и Дориан не мог вчитаться ни в единую строку книги, которую он держал в руках, потому что слушал. Железный Бык злился. Он не мог принять того, что стал тал-васготом. Он ненавидел их раньше — они казались ему бездумными животными, которые только могли разрушать то, к чему прикасались; отвергшие Кун, они становились никем. Теперь никем стал он сам. Тал-васготы — это болезнь, которую больше не мог вылечить Кун. — Ты не чудовище, Железный Бык, — говорил ему Солас. Дориан искренне не понимал, почему его это волнует. Он не хотел — но замечал малейшие изменения в Быке, которые ваяли из этой скалы нечто новое. Нечто, от чего Дориан не мог отвести взгляда. Будто рушилось все первое впечатление; будто Железный Бык для него лишь сейчас становился настоящим и осязаемым, а все, что было прежде, оказалось наваждением. — Ты сделал первый в своей жизни настоящий выбор, — продолжал Солас. — Я не хочу одичать, — отвечал ему Железный Бык. 3. В конце концов все эти изменения осели, сгладились, стали не столь явными — после недели терзаний Бык успокоился и кое-как расслабился. Даже без «Быков» рядом он сам насвистывал песни, снова травил шутки одну за другой («Ты часто полируешь свой посох, Дориан?»), и Дориану — фаста васс! — это нравилось. Бык был потрясающим мужчиной. Нет, конечно, не из тех, кого раньше предпочитал Дориан: ему ведь подавай красивого, загорелого, статного, с хорошими манерами, идеальной осанкой и острыми умом и языком — ну точно его двойника. А Бык, он ведь простой. Даже будь он человеком, его бы стыдилась звать к себе на ужин тевинтерская знать, потому что больше не было в нем совсем ничего лживого, что ли, — из той лживости, что они любят. Он не натягивал на себя тысячу масок, не заискивал перед другими, не пытался казаться лучше, чем был на самом деле. Бык снова стал почти таким же, как прежде, но Дориан, глядя на него, вспоминал те неуверенность, нерешительность и растерянность в его взгляде под ледяным дождем на берегу Недремлющего моря. Он был прост внешне — однако невероятно сложен внутри. Если бы Железный Бык узнал, что на самом деле думал о нем Дориан, кроме того, что он «дикарь без манер, который ничего, кроме как топором махать, не умеет», то помер бы от хохота. Хотя, судя по тому, как бесстыдно он флиртовал, вкрадчиво понижая голос, Бык знал куда больше, чем ему было нужно. Он словно бы прощупывал почву, пытался удостовериться в чем-то — и Дориан реагировал. Бык знал, что ему было нужно. Вслух Дориан предпочитал отрицать это или вовсе об этом не думать. Потому что — ну, он же не мог влюбиться, да? В кунари. В бывшего члена Бен-Хаззрат. В Железного, архидемон его побери, Быка, который переспал чуть ли не с половиной Скайхолда. Не мог. Бык был ему интересен — этого он для себя не отрицал: Дориан любил больших и высоких мужчин, по-своему привлекательных. Пусть его и возмущало то, с какой настойчивостью Бык бросался словами: «Тебе нравится» или «Ты хочешь». Да — нравилось. Да — хотел. Но, дыхание Создателя, черта с два он признается в этом вслух. * Ровно после того, как флирт перетек в открытое предложение («Моя дверь всегда открыта»), Крествуд остался позади, а спустя почти неделю показалась крепость Скайхолда, Дориан очутился в таверне, заканчивая уже третью кружку ферелденского пива. Затем — осознал себя на пороге комнаты Железного Быка, приоткрывая дверь. Бык не предлагал ничего серьезного, просто расслабиться, ублажить друг друга, показать, как надо. Поэтому — просто секс. Руки, привязанные к изголовью кровати, пальцы, осторожно исследующие его тело, и пристальный, темный от желания взгляд Железного Быка. Это было совсем непохоже на прежний опыт Дориана. В Тевинтере за дверьми, запертыми на несколько замков, все было быстро, спешно, никакой чувственности, почти никаких прелюдий. С Железным Быком было иначе — он оказался неожиданно нежен; вишанте каффас, нежен настолько, что Дориану в какой-то момент стало не по себе. Значит, правду рассказывали официантки в таверне, агенты Инквизиции — и тот рыжий эльф, работающий прислугой на кухне Скайхолда. Нахмурившись, Дориан дернулся, но его запястья все так же были связаны. Он не должен был ревновать. — Ты знаешь слово, — немедля отреагировал Бык. — Меньше разговоров — больше дела, — нетерпеливо ответил ему Дориан, горделиво вздернув подбородок. — Скажу, когда посчитаю нужным. — Понял. Это был первый раз. Затем, конечно, был и второй, и третий, и… Это вошло в привычку. По ночам — во Внутренних землях, или Изумрудных могилах, или еще Создатель знает где, — Бык приходил в его палатку. Как ни странно, там они сначала много общались; Бык нахально умещался на лежаке Дориана, занимая все место, а тот зажигал свечи и открывал книгу, дискуссию о которой они вели. Бык был в разы умнее всех тех, с кем имел счастье спать Дориан еще там, в Тевинтере. Он от корки до корки прочитал все труды Дженитиви, неплохо разбирался в истории, еще лучше — в тактике. Они обсуждали недавние решения Инквизитора, отчеты Хардинг, природу красного лириума; иногда — магию. Тему Кун старались не трогать — Железный Бык сам предпочитал уходить от нее так ловко, что почти незаметно. Ловя на себе его взгляд, Дориан стал замечать что-то, чего, скорее всего, не должен был. От этого взгляда становилось… тепло. В последний раз на него так смотрел Рилиенус, протягивая свою руку и улыбаясь, стоя на балконе своего поместья на окраине Минратоса. Об этом Дориан желал навсегда позабыть. Когда он начинал загоняться, пускаясь в длинную лекцию о тонком искусстве некромантии или пользе магических барьеров, Бык прерывал его. Затем целовал — неторопливо, нарочито медленно. — Ну ты и умник, — усмехался он. …четвертый, пятый, вскоре Дориан сбился со счета. * * * Железный Бык больше не спал ни с кем, кроме Дориана; находился рядом чаще, чем раньше; они засыпали и просыпались вместе, смеялись, сидя в таверне и слушая бархатный голос Мариден. Дориан не сумел уловить тот момент, когда их отношения стали… такими. Когда ему искренне стало не безразлично то, что происходило с Быком. Когда Бык это понял сам. Когда ночь после пьянки обратилась второй и третьей, десятой, двадцатой — когда вместе они проводили времени больше, чем порознь. Когда половина Инквизиции начала расспрашивать их об отношениях, а Бык, усмехаясь, отвечал: «Не любовь — страсть». Когда «Бык и Дориан» стало самой обсуждаемой темой среди слуг в Скайхолде. Крэм даже сказал, пряча улыбку за глотком вина с горла бутылки: — Кажется, шеф любит вас. — Сложно меня, такого красивого, не любить, — самодовольно улыбнулся Дориан. — Спорное утверждение, — отозвался сидящий неподалеку Глыба. — Шеф столько о тебе рассказывает порой, что уже тошнит. Не в обиду. Дориан хохотнул. — Надеюсь, лишь то, как я нестерпимо хорош. — «Нестерпимо» уж точно, — проворчал Глыба. 4. Они оба были в какой-то степени изгоями: Дориан, отвергающий большую часть традиций своей страны, Бык, не сумевший остаться верным Кун, потому что вдохнул настоящей — человеческой — свободы. Теперь, когда Инквизиция натыкалась на отряд враждебно настроенных тал-васготов, Бык недовольно хмурился. Он больше не был посланником и шпионом Кун — он должен был стать похожим на этих дикарей, один из которых там, в Кунандаре, зарезал старушку тамаззран и кунарийских детей. Тал-васготы не шли на переговоры и хватались за оружие, только заметив Инквизитора. Меч Железного Быка не знал пощады, а руки по локоть окрашивались в багровый. — Я не кунари, — однажды сказал он, стоя в нише, полной книг, где расположился Дориан, и глядя в узкое окно, — но и не могу быть таким же, как эти тал-васготы. Дориан слышал в его тоне незаданный вопрос: «Кто я есть?» — Знаешь, в последний раз, когда мы общались, ты был Железным Быком, — пожал Дориан плечами. — Необязательно быть кем-то из них. Будь собой. Тем, кем ты хочешь быть. — Выходит ли это у тебя? В задумчивости Дориан поджал губы, откладывая в сторону книгу по истории Ферелдена. — Я… работаю над этим, — прямо ответил он. — Если хочешь, мы можем поработать вместе. — Спасибо, — кивнул Бык, — кадан. Дориан сглотнул. Он знал значение этого слова. Значит, вот оно как? Вот, к чему они оба пришли? С тяжелым вздохом он поднялся с места, вставая рядом с Быком. — Пожалуй, ты можешь быть кое-кем еще, — заговорил Дориан, смотря на голубое небо за стеклами, и Бык перевел на него взгляд, — аматус. Железный Бык широко улыбнулся и открыл уже было рот, чтобы ответить, но Дориан резко повернулся к нему. — И только посмей сейчас разрушить момент! — Эй, не горячись, я просто хотел сказать, что это созвучно с одним ривейнским ругательством, и… Дориан застонал. — Вишанте каффас, я уже пожалел о том, что сказал. Железный Бык захохотал.