Художник

Скрипит уголь, вырисовывая на листе бумаги мужскую фигуру. Тонкие и резкие штрихи делали наброски изящных рук, тонкие пальцы растирали тени. Слендер сидел, сгорбившись над листом бумаги и кидая быстрые взгляды на фигуру отца, стоящего чуть поодаль.  Идеально ровная спина, тонкие пальцы, сильные руки.  Слендер вздохнул, с некой завистью наблюдая за отцом. В разговоре с женой Кабадатх не мог стоять спокойно - он улыбался, пытаясь сделать что-то, что может угодить Миранде, хоть это ей и не нужно. Слендер тихо рыкнул, недовольный подвижности отца и молча продолжил рисовать. Скулы, шея...  Плечи..  Слендер вздохнул.  Он великолепен. Настолько великолепен, насколько это возможно. Уголь сломался, а Слендер даже этого не заметил. Он смотрел на отца.  Кабадатх снова смеялся, приобнимая жену за плечи. Будучи ещё младше, Слендера увлекло рисование. Он рисовал углем и сангиной, и когда он сейчас смотрел на отца, он внезапно замер, осознавая, насколько он прекрасен. Не нужно иметь лицо, чтобы назвать человека прекрасным, так же как и не нужно иметь длинный шарф, чтобы тебя назвали художником. Снова вздохнув, младший безликий принялся за рисунок вновь. Заметив это, Кабадатх прижал палец к губам, делая пару шагов к сыну и вставая также, как и стоял до этого. Слендер, увлечённый лишь фигурой отца, даже не заметил, что в комнате раздалась тишина. Ноги, тень на полу, габилен на стене. Всё это он переносил на бумагу, и на щеках цвёл румянец, когда он снова возвращался к фигуре отца. Что-то было не так, что-то ему не нравилось. Кабадатх сделал ещё шаг и повернулся лицом к сыну. Тот поднял голову, смотря на отца почти блаженно, не замечая ничего вокруг. И лишь резкая догадка заставила его дернутся, прижимая рисунок к груди. "Лишь бы не узнал"  Наверно, это фраза знакома всем. Кабадатх аккуратно взял из рук Слендера уголь, касаясь рукой листа. - Позволишь мне посмотреть, Слендер? Сказано было с такой добротой и нежностью, что сердце Слендера забилось чаще, разрешая всё. Абсолютно всё. Кабадатх взглянул на рисунок и улыбнулся. Слендер не успел нарисовать одежду, а может быть просто не хотел это делать, но от этого фигура казалась недорисованной. - Смотри, Слендер. Бархатистый голос путал разум, и Слендер кивнул, почти машинально опуская взгляд на лист. Кабадатх сделал простой набросок рубашки и плаща. - Если ты рисуешь с натуры, стоит рисовать так, как есть на самом деле, не добавляя и...  Мужчина усмехнулся, смотря на сына чуть лукаво. - И не убирая. Слендер сидел, краснея и боясь вообще что-либо говорить. Миранда медленно подошла к мужу, обнимая его, а потом и сына. - Не расстраивайся, милый. Кабадатх просто имеет ввиду, что если рисуешь с натуры, стоит рисовать всё и полностью. - Да...  Хорошо... Выдавил из себя парень, поднимая взгляд на отца. Тот улыбнулся. - Однако, ты рисовал, даже не попросив о том, чтобы я позировал. Это похвально, Слендер. И очень сложно. Слендер ответил Кабадатху улыбкой и лёгким румянцем на щеках. Этим вечером Слендер зашёл к отцу, закрывая дверь. Тёплый свет свечей, стоящих на письменном столе, освещал лист бумаги, на котором было что-то написано. Написано красивым, таким же как и весь Кабадатх подчерком. "Стих? " Промелькнула в голове Слендера мысль и он подошёл к столу ближе. Действительно, стих. Слова, сложенные в рифму. "Что-то знакомое...." Подумал он, проводя рукой по листу бумаги. И действительно, это были слова Библии, говорящие об идеальном. Ведь ничего нет на свете идеального, кроме Бога, а кто думает так, наказан будет. Вернее сказать...  - Тот, про что, или кого думает. Бархатный голос отца заставил Слендера отпрыгнуть от стола, разворачиваясь у Кабадатху.  Простая рубашка, чёрные брюки. Вот что значит, по праздничному будняя одежда. - Т-ты обещал мне помочь с рисунком...  Пролепетал Слендер, прижимая к груди широкий блокнот с рисунками. - Конечно. И я держу обещания, Слендер. Покажешь мне, что ты рисуешь? Слендер протянул отцу блокнот, снова краснея. Сначала Кабадатх недоумевал, а когда открыл блокнот, то рассмеялся, начиная понимать. В блокноте Слендер редко рисовал кого-то другого, кроме отца. Бюст, в полный рост...  Был даже портрет, где Слендер изобразил отца человеком. Прямые чёрные волосы, спускавшиеся до середины шеи, серые глаза, кожа не такая белая - для этого понадобилась сангина. И один портрет в полный рост, нарисованный без одежды, но был не закончен. Тот самый портрет, нарисованный сегодня утром. Кабадатх улыбнулся, переворачивая лист бумаги.  - Я предлагаю начать тебе заново этот портрет. Ты прекрасно рисуешь, моя помощь с этим тебе нужна. Конечно, Кабадатх лукавил. Он прекрасно знал, зачем нужен Слендеру, который, с щеками, пылающими словно маки силился сказать то, что Кабадатх уже понял. - Н-нет...  Т-ты нужен...  Я бы хотел...  Рисовать с... Дрожащий и смущенный голос Слендера заставил Кабадатха смягчиться. - Я понял, Слендер. Он встал перед сыном прямо, знаком предлагая показать, как встать. Слендер, стараясь даже не дышать, подошёл к отцу, дрожащими руками касаясь его рук, шеи, ненароком талии. Смущенный и красный, он еле дышал, касаясь мраморной кожи лица, проводя по ней кончиками пальцев. Уголок рта Кабадатха дернулся в улыбке, и Слендер быстро отдернул руку. - Так... Кабадатх стоял, пытаясь убрать с лица улыбку. Правая рука была вытянута вперёд и согнута в локте. Голова повернута вправо и поднята вверх, спина ровная. Вторая рука вдоль тела... Слендер зажег ещё несколько свечей - мягкий свет залил комнату. Пусть не полностью, но этого вполне хватило. Слендер сел, беря в руки блокнот и оставил на листе первый штрих.... Спустя десять минут Слендер начал жалеть, что попросил отца об этом. Основная фигура была готова, нужно лишь было нарисовать рубашку и брюки, но... Слендер кусал губы, сжимая в руках уголь и всё никак не мог решится нарисовать рубашку. Хотелось продлить линию шеи, нарисовать изящные ключицы, видимые под белой тканью рубашки, прес на животе... Художник выдохнул, опуская взгляд на рисунок. Линия воротника... И он стирает её, не желая портить рисунок. - Мне кажется, ты в тупике, Слендер. Всё тот же бархатистый голос... Художник поднял голову и молча кивнул. Кабадатх развернулся лицом к сыну, улыбаясь. Тонкие пальцы медленно расстегивали пуговицы рубашки, добавляя этому моменту эротизма. Рубашка упала на пол, обнажая великолепное, не побоюсь этого слова, мужское тело. Под кожей перекатывались стальные мышцы, грудь поднималась и опускалась от его ровного дыхания, резко выпирали изящные ключицы. Слендер задохнулся, роняя на пол принадлежности. Щеки вспыхнули огнём, руки машинально сжались. Он закрыл лицо руками. Покраснели даже скулы. А Кабадатх стоял и улыбался. Он знал, что Слендер ещё поднимет голову и возьмётся за уголь. Так и произошло. Слендер медленно отнял ладони от лица, беря в руки упавший уголь. И всё произошло так, как он хотел - он продлил линию шеи, перенёс на бумагу ключицы, периодически смотря на отца. Тот стоял также, как его поставил Слендер, смотря на сына с легкой улыбкой. Так и продолжалось, пока не загорелся за окном закат. На лице Слендера появилась улыбка, когда он сделал последний штрих, дорисовывая тень на полу и горящие свечи. Кабадатх подошёл ближе, рассматривая рисунок с улыбкой. - Ты превосходно рисуешь, Слендер. - А ты превосходная модель... Ответил Слендер, почти не думая, после чего мгновенно покраснел. А Кабадатх просто обнял сына сзади, касаясь губами мгновенно покрасневшей щеки. Слендермен печально улыбнулся, рассматривая старый рисунок его отца. И до сих пор в его душе горит огонь, до сих пор краснеют щеки. И лишь только отца теперь нет с ним рядом, как нет и матери. И не обнимает Кабадатх Миранду, и не ревнует он его к матери. Оба мертвы, и остался лишь этот рисунок. Рисунок, к которому Слендер, незаметно для отца дорисовал улыбку. Такую, которая была у него всегда - добрая и нежная, оставившая в сердце рану, которая всегда будет болеть. Если только... - Я тоже скучал по тебе, сынок...