9
30 июня 2019 г. в 00:24
Бэкхен не появлялся в заводи пару дней, не решаясь вновь вернуться к стайке кохаку кои. Его весна в этом году началась весьма странно, но зато он наконец-то больше не чувствовал себя одиноким.
Он так испугался в первую ночь скрипа рассохшегося окна, что потревожило его покой. Из-за этого Бэк долго не мог пересилить себя и вернуться в заводь вновь, боясь, что в доме поселился кто-то нехороший.
Новый жилец был очень странный. Это все, что мог сказать Бэкхен о своем соседе. Кохаку его не любили, поэтому и он старался держаться от него подальше.
А затем несколько дней в доме было совершенно тихо, большой шумной штуки на колесах видно не было, и Бэкхен вновь осмелел, наслаждаясь тишиной природы, принадлежавшей лишь ему одному.
Возвращаться в семью совершенно не хотелось, потому что одному было определенно лучше. Никто не приставал к нему с различной нелепицей и не компостировал мозг по поводу того, что он слишком много проводит времени со стайкой японских карпов.
Бэкхен был младший в семье, поэтому его отсутствие никого не тревожило, да и особо не заботило. Природа странно пошутила над его внешностью, заставляя сородичей относиться к нему с большим подозрением. Цвет волос и глаз - еще куда ни шло, но вот расцветка чешуи и плавников...
Бэкхен с тоской глядел на своих старших сестер, чьи хвосты были нормального зеленоватого цвета, а старший брат хоть и имел не такой как у сестер и родителей золотистый оттенок, но в отличие от него, не был покрыт яркими пятнами. Многие сородичи до сих пор считали, что эти пятна от болезни.
Заводь у дома стала пристанищем маленького Бэкхена от всего, включая собственную семью, а стая рыб, что обитала в водоеме, оказалась слишком родной.
Когда зацвела сакура, Бэкхен с грустью наблюдал за цветками, вспоминая как когда-то заводь наполнялась звуками музыки, а сейчас же тоскливо молчала. Молчала уже четвертую весну.
Отцветающие лепестки, кружащиеся в воздухе и расцветающая зелень - это было любимое время, заставляя тритона просиживать на берегу часами, наслаждаясь такой чарующей, но недолговечной красотой.
Как же Бэк был напуган, увидев рядом с собой в каких-то нескольких метрах того самого человека. У него не то, что дыхание перехватило, даже чешуя зазудела, будто пересушенная солнцем.
Люди всегда пытались их поймать, калеча в процессе поимки, но именно этот мужчина не внушал подобного страха, потому что в его глазах отражался такой же точно испуг с примесью... восхищения?
Может нужно было сразу нырнуть и продолжить жить, прячась ото всех также, как и его сородичи, но через несколько дней появилась музыка, та самая, что раньше тревожила сердце, заставляя терять бдительность вновь и вновь, ожидая странного высокого человека каждое утро у мостков, завидуя стайке карпов, которые, в отличие от него самого, могли поближе рассмотреть его.
Решение показаться вновь было слишком спонтанным, а найденное накануне золотое колечко слишком заманчивым, чтобы отдать его обратно. Бэкхен никогда не был помешан на различных побрякушках, в отличие от своих сестер, но именно это украшение ему нравилось.
Чанель казался совсем не злым и у него была красивая улыбка. Бэкхен впервые в жизни колебался, не понимая, почему ему рассказывали столько ужасного про двуногих, заставляя с мальков их ненавидеть и опасаться.
В карих глазах не было зла, был страх, вперемешку с любопытством, а мысли были чисты, иначе бы Бэкхен точно почувствовал подвох. Он был открыт словно книга, и пусть тритон имел слабое представление о книжках, в своих сородичах он разбирался. Новый жилец отличался от них лишь двумя отростками, которые назывались ногами, в остальном будучи подобен самому Бэкхену.
Это было очень и очень странно, бояться самому и видеть, как тебя боятся точно так же в ответ. Бэк не думал, что в принципе может кого-то напугать, но видимо все же мог. Взгляд у человека был теплый, привлекая, притягивая, заставляя остаться. Бэкхен не мог понять сам себя, когда начал зачем-то зеркалить движения мужчины напротив. Это было видимо внутреннее желание показать, что они похожи, пусть и принадлежат к разным видам. Человек был интересный и от его улыбки было тепло, что настораживало и заставляло нервничать, но тритон все равно продолжал позволять мужчине рассматривать себя.
Чанель мог дарить ему музыку и давать вкусную еду. Чанелю понравился его хвост, а еще он был красивым. Но Бэкхен определенно точно был уверен, что не хочет отдавать обратно его кольцо!
Возможно это было глупым желанием познакомиться с человеком, но Бэкхен не планировал рассказывать кому-либо о нарушенном правиле. Чанель не нес угрозы, по мнению тритона, по крайней мере, сейчас. В данный момент в нем не было ничего такого, о чем рассказывали знакомые Бэкхену тритоны и русалки, что встречали людей. Сейчас их россказни казались откровенным враньем и просто желанием выделиться среди хвостатой массы. Люди описывались как алчные чудовища, желающие заполучить новое для их мира. А Чанель лишь хотел заполучить обратно золотое кольцо, но никак не его, Бэкхена. Осознание этого заставило в сердце тритона поселиться глупой обиде, что даже этому человеку он не нужен, наверное потому что он другой, не такой как остальные сородичи. С изъяном.
Через какое-то время пришли мысли о том, что ведь все могло быть совершенно иначе и возможно дело все же не в нем, а что это Чанель другой. Пришедшая в голову мысль казалась странной и немного нереальной, учитывая рассказы родни и свой внешний вид. Но эти рассуждения смогли зародить где-то внутри надежду и предчувствие чего-то совершенно нового.
Интересно, они смогли бы дружить? Было бы заманчиво пообщаться с кем-то другим, отличающимся от него. Бэкхен был уверен, что Чанель видел много чего интересного, а это манило. А еще притягивала музыка... Бэкхен скучал по ней столько лет, он потерял ее и уже не надеялся услышать вновь.
Эта потеря не давала спокойно жить и толкала на странные и весьма опасные поступки. Несколько раз тритон пытался выбраться на берег, но в каждую такую попытку страх сковывал сердце, а легкие горели от нехватки кислорода, заставляя задыхаться и раз за разом оказываться в спасительной воде заводи. Бэкхену казалось, что даже карпы смотрели на его жалкие трепыхания осуждающе, не понимая, что тот забыл на суше.
Если бы его в этот момент увидел кто-то из семьи, то свободному времяпровождению пришел бы конец, Бэкхен был бы наказан за подобные желания. А ему было тесно... Тесно в этой заводи, в уже полноводной Нактонга́н ниже по течению, где в омуте жила его семья. Бэкхену было тесно в своем мире. Он был чужим с самого рождения, отделенный от сородичей не только странной внешностью, а также мировоззрением и вкусами.
У Бэкхена не было друзей, кроме стаи кохаку кои, которых он знал еще мальками, защищая от притаившихся опасностей, помогая освоиться в новом для них мире заводи, куда тех поселили. А затем уже выросшие карпы приняли его в свой собственный мир. Они были похожи с Бэкхеном не только цветом чешуи, но и характерами. Такие же упертые, общительные и любопытные, как и сам Бэкхен, а еще привязчивые, вот только говорить, к сожалению, не умели.
Чанель был тем, кто вернул тритону потерянную мелодию. И пусть было запрещено, но Бэкхен не был готов вновь упустить эту возможность из-за запретов его народа. Его сородичи были ограничены предрассудками, правилами, созданными предками, и страхами. Вот только страх Бэкхена был совершенно другим. Тритоны боялись нового и незнакомого, а Бэк тянулся и к тому и к другому, боясь лишь остаться в одиночестве. Но если подумать, он и так был всегда один.
Чанель был сродни мосту между его миром и миром музыки, которой не было места в собственном. Это была возможность изменить свою жизнь, и Бэкхен был намерен воспользоваться ею, даже несмотря на страх быть осужденным и непонятым собственной семьей.
Бэк не просто хотел слушать любимые звуки мелодии, он хотел быть тем, кто смог бы подарить миру мелодию собственного сердца. Возможно ему придется пожертвовать одним, чтобы обрести что-то, что станет более важным в его жизни? Или это окажется для него поучительным и опасным для жизни уроком...
Бэкхен завис в толще воды рядом с мостками, подняв голову вверх. Он глядел как солнечные лучи, преломленные водой, робко пытались проникнуть туда, где им не было места, теряясь и рассеиваясь в глубине все еще по-весеннему темной воды. У тритона было чувство, что он так же, как и лучи солнца, стремился попасть туда, где нет ему места, и чужой мир, также как и его собственный, отвергнет его из-за ненадобности.