Эфемерида и лилейник

Ким Рёук всегда любил поезда. Ему нравились запахи дешевого черного чая в пакетиках, кожаных сидений, пыльных занавесок; нравились ритмичный стук колес, тепло незнакомых людей, смесь их несовместимых парфюмов и испарений. Легкие покачивания в пути отчего-то до сих пор подсознательно напоминали о материнской утробе, и ему нравилось сворачиваться в позе эмбриона на узком сиденье. Многие соседи (а он называл своих спутников соседями, и никак иначе) тогда принимали его за ребенка и приветливо улыбались. Он любил путешествовать и в свои двадцать шесть лет совершил более двухсот рейсов. Будучи коммивояжером, как и его отец, он успел трижды сменить страну и условия данных ему задач на расчет самых выгодных маршрутов. Мистическим образом он совмещал требуемую для работы рациональность и противоположную ей нелинейность мышления. Он учился, работал, но лишь для того, чтобы однажды поступить в консерваторию и, возможно, стать счастливым лауреатом конкурсов, а главное – пианистом. Он портил зрение каждый вечер, сидя за учебниками по прикладной математике, чтобы заработать себе на новый синтезатор и плюшевого жирафа и книги Ким Дон Ён или Беатрис Поттер. Сказки последней он скорее покупал для знакомых детей. И почти никогда Рёук не тосковал по дому, потому что свой дом он нашел давно: ему было тринадцать, когда он впервые выехал на поезде в соседнюю провинцию. Почти никогда – порой его все же одолевало печальное чувство одиночества среди людей, потому что они уходили из его жизни так же легко, как в ней появлялись. Он любил это одиночество и ненавидел одновременно. В тот день было душно – жаркое лето не щадило никого и ничто, плавило кости, рельсы и шоколадное мороженое, поедаемое каждым вторым в вагоне. За окном проносились станции, выжженные поля, сухие лесополосы, изредка мелькали терриконы, и лишь один раз поезд проезжал по мосту над каналом, над такой желанной всеми водой, сияющей под утренним солнцем. В этот раз соседями Рёука были женщина лет тридцати и ее семилетний сын. Они занимали левую полку. Правая пустовала: четвертый человек так и не объявился, а Рё уже больше часа стоял у окна. Ему отчасти нравились боль в ногах и чувство облегчения, когда он наконец опускался на сиденье. Усталость дает одиноким людям ощущение наполненности. Легкий толчок – остановка. Рёук, сгоняя с себя полуденную дрему, выглянул в окно. Станция Гоксан в конце июля никогда не была многолюдной – так и сейчас он увидел у вагона только парочку, семейство и несколько молодых людей. Мимо вихрем пронеслась толпа шумных детишек с рюкзаками, явно собравшихся на экскурсию. Рёук смеялся, наблюдая за двумя тощими дамочками, - ему вдруг захотелось назвать их сухими воблами, - надрывающими голоса в попытках усмирить детей. Он потому и любил медленные пассажирские поезда: так чувствуешь себя намного ближе к людям. Ему совершенно не хотелось над кем-то возвышаться, он не стремился почувствовать себя особенным среди толпы, тем более, что никогда таким не был. Ему хотелось самоутвердиться в своем сознании, достичь тех целей, что он сам себе поставил. Группа детей случайно сбила с ног высокого парня, у которого и без того был потрёпанный вид. Поднимаясь, отряхиваясь и потирая ушибленное бедро, тот ошарашенно смотрел им вслед. Вдруг он закинул сумку на плечо и побежал за ними. У него были длинные и явно натренированные ноги – он нагнал их в два счета и стал направлять обратно, словно стадо молодых барашков. Удивительно, но взбалмошные дети его слушались. Он не кричал на них, но его голос был полон мужской твердости, которой часто не хватает учителям. «Вот каким людям нужно идти в педагоги» - подумал Рёук и, последний раз взглянув, как парень буквально собирает детей в кучу и передает их горе-воспитательницам, наконец отошел от окна и сел на свое место. Ноющая боль все еще отдавалась в ногах, но это было приятное ощущение. Иногда он казался себе мазохистом. Женщину европейской внешности, сидевшую напротив, совершенно замучил насморк: она быстро опустошала внушительных размеров упаковку салфеток. Поймав на себе взгляд Рёука, она поспешила объясниться на ломаном корейском: - Простите, сэр, аллергия на пыль. Летом это превращается в пытку. Рёук сочувственно кивнул: - Я Вас понимаю. Сам терпеть не могу пыли. Сын, так разительно отличавшийся от матери внешне, молча сидел, вцепившись в её руку, и изредка покашливал. Судя по всему, он впервые путешествовал на поезде, поэтому смотрел на все вокруг широко распахнутыми глазами, полными любознательности. Рёук вспомнил себя в тринадцать лет: тогда он был взрослее и осознаннее этого мальчика, но поездка вызывала в нем такой же трепет. Отличие было лишь в том, что мальчик панически боялся отойти от матери, а Рёука тянуло исследовать окружающий мир. Тут женщина громко чихнула, и рядом что-то глухо стукнуло, от чего Рё вздрогнул и вернулся в реальность. Он повернул голову и увидел парня, с досадой потирающего лоб, которым он только что хорошенько приложился к двери. Тот самый длинноногий парень, который только что на платформе приручал детей. - Добрый день, - сказал он, - двадцать четвертое место, - не ожидая ответного приветствия, он с легкостью закинул сумку на верхнюю полку и сел рядом с Рёуком. Тот поздоровался в ответ, не вызвав у нового соседа никакой реакции. Несчастная женщина едва открыла рот – и тут же снова чихнула. Парень слегка нахмурился и пристально посмотрел на сидящего рядом с ней мальчика. Неловкая пауза повисла в воздухе. Поезд тронулся. - Минеральная вода, соки, чай, мороженое… - полнощекая продавщица пошла по второму кругу. - Мам… - впервые подал голос мальчик, - мам, я хочу мороженое. Лимонное. Женщина, всё еще продолжающая чихать и уже не вполне адекватно глядящая на мир, достала кошелек и быстро сунула пару бумажек ребенку. Тот счастливо улыбнулся и позвал продавщицу: - Аджумма, можно мне лимо… - Лимонное мороженое, пожалуйста, - Рёук услышал невозмутимый голос парня сбоку и опешил. Мальчик, судя по его растерянному лицу, тоже. Продавщица пожала плечами. Она была Продавщицей с большой буквы. За время этой неблагодарной работы она многое повидала, её сердце охладело, и ей уже было абсолютно все равно, кто и как покупает у нее товар, пока она получает деньги. Она повернулась к мальчику: - Прости, милый, лимонного больше нет. Хочешь другое? – мальчик отрицательно покачал головой. Он молчал, но глаза его покраснели, а губы предательски задрожали. Рёук понимал, что ребенок сейчас заплачет. Глядя в спину удаляющейся женщине, он не смог сдержать негодования: - Мальчик ведь первый захотел мороженое, причем именно лимонное! Высокий парень наконец удостоил своим взглядом Рёука, и тот на секунду замер. В младшей школе его часто дразнили другие дети, впрочем, он и сам мог ответить тем же, подтверждая теорию о «цепной реакции» хулиганства. Чаще всего над ним издевался тощий мальчишка с таким же холодным и притягательным взглядом, как у человека, сидящего сейчас напротив. У него были не типичный для азиата прямой ровный нос и необычно широкий разрез глаз, глубоко посаженных, цвета горького шоколада. Черты лица были правильные и немного заостренные, но Рёук не вглядывался в детали. В целом лицо этого человека выражало спокойствие, уверенность и почему-то невинность. Когда он ухмыльнулся, вся невинность пропала. - Какая разница, кто первый? Главное – кто последний. Я тоже захотел мороженое, причем именно лимонное. У мальчика впереди все детство, он успеет насладиться и мороженым, и конфетами, и первыми поцелуями. У меня же все в прошлом, - он вздохнул, разворачивая фольгу. – Кто знает, когда мне снова выпадет возможность полакомиться мороженым, причем именно лимонным. «Невесть что несет» - подумал Рёук и решил, что с ним лучше не спорить. Этот человек ему определенно не нравился. Мать всё это время лишь сидела, откинув голову назад и хлюпала носом; ей не было дела до того, что её сына только что лишил лакомства нахальный парень. Рёук похлопал понурившегося мальчика по плечу и склонился к нему: - Не расстраивайся. Купишь в магазине на любом вокзале, еще и вдвое дешевле. Мальчик кивнул и вытер нос кулаком. - Да, хён. Спасибо, хён. К «хёну» редко так обращались: слишком часто принимали за подростка не старше пятнадцати из-за немного женственных черт лица и маленького роста. Его комплекция была уж слишком тщедушной, но, по его мнению, лучше быть маленьким и тощим, чем полным и неповоротливым, каким он был в старших классах. В свое время он приложил множество усилий, чтобы стать худым, и, возможно, где-то переборщил, но по сей день старался сохранять такую форму. Слышать от кого-то столь редкое «хён» - это согревало его душу. Впрочем, недовольный взгляд соседа, явственно ощущаемый Рёуком на своей спине, её быстро охладил. Соседка обеспокоенно выглянула в окно и посмотрела на время: - Дон Кё, мы выходим на следующей станции через пятнадцать минут. Собирайся поживее. Её сын вновь закивал, будто это было единственное, чем он мог выражать своё мнение или его отсутствие. Спустя несколько минут, он уже нетерпеливо ерзал на сиденье, ожидая прибытия. Рядом, придерживая сумки, сидела его окончательно вымотавшаяся мать. Рёук посмотрел в сторону незнакомца – тот уже доедал злосчастное мороженое, облизывая липкие пальцы. «Омерзительно». Парень заметил на себе взгляд Рёука и хитро улыбнулся. - Тоже хочешь? – фамильярный тон и двусмысленный вопрос. Рёук покраснел, но ничего не сказал, а лишь потянулся за влажными салфетками и слишком резко бросил упаковку в сторону нахала. Несколько секунд тот озадаченно смотрел на нее, но всё же вытащил одну салфетку и принялся обтирать свои тонкие бледные пальцы. Рёуку полегчало. Он не был помешан на чистоте (по крайней мере, он так думал), но облизывать грязные пальцы прилюдно… Это варварство. Поезд подъезжал к станции, и женщина схватила сумки и уже потащила к выходу, как тут высокий парень подскочил и, обаятельно улыбаясь, предложил свою помощь. Надо ли говорить, что соседка посмотрела на него, как на ангела во плоти? Всё смешалось в голове Рёука. Поступки странного парня были слишком противоречивыми, а, как известно, людям наиболее интересны те, на кого они не могут повесить ярлык в первые десять минут знакомства. Он снова выглянул в окно. По залитой светом платформе ходили те же люди, что и всегда - незнакомые, но сегодня они казались ему особенно прекрасными. Солнце и ветер делают людей истинно красивыми. Блеклые волосы кажутся ярче, взгляд - живее, а смех становится звонким и чуть по-дикому счастливым. Даже непонятный парень выглядел привлекательно. Ветер, наверное, его любил: игрался с темными волосами, залетал под незаправленную белоснежную рубашку. У Рёука появилось желание сейчас же вернуться домой, сесть за синтезатор и передать всю ту легкость его чуть неуклюжих движений. Да, это было бы что-то близкое к одному из ноктюрнов Шопена… Обрывки мыслей вихрем проносились в его голове, не успевая задержаться, за доли секунды сменяя друг друга, как часто бывает у впечатлительных людей. Он даже не заметил, как тот, кто стал источником его неожиданного вдохновения, опустился на противоположную полку и принялся в упор рассматривать Рёука. - Чо Кюхён. Двадцать пять лет. Рё вздрогнул, всё еще находясь в мире своих семидесяти шести клавиш, и непонимающе посмотрел на протянутую руку соседа. - Чо Кюхён – повторил тот, растягивая слова, будто обращаясь к умственно отсталому. – Двадцать пять лет. Рёук тихо хмыкнул. Он вновь посмотрел на протянутую руку и вспомнил, как этот Чо Кюхён облизывал пальцы. Всё-таки омерзительно. - Ким Рёук. Двадцать шесть лет, - как можно более твердое рукопожатие, хотя у Рё были довольно слабые руки. - Так Вы старше, - сосед удивленно вскинул брови, - а по виду и не скажешь, - он вцепился в руку Рёука и еле ощутимо погладил её большим пальцем. Тот поспешил высвободиться из этой хватки, хотя ладони парня были приятно шероховатыми. - Случайно не ищете жилье? Рё приоткрыл рот в изумлении. Он возвращался в Сеул, где до недавнего времени снимал комнату у милейшей старушки. Полгода назад её одолел Альцгеймер, две недели назад – время. Её дочь четко дала понять постояльцу, что ему придется подыскать другое жилье в кратчайшие сроки. Откуда этот Чо Кюхён мог знать о его проблемах? - Невероятное совпадение, но я как раз сдаю комнату. Район в Мапхогу, тихий, спокойный. Соседка, правда, на скрипке пилит, но… - Я Вас не знаю, и мне это не интересно, извините, - Рё стал пристально разглядывать старые визитки в бумажнике, словно видел их в первый раз. Кюхён сощурился, но промолчал. - Эй, Ким Рёук. Вы любите поезда? - Да, - вопрос, совершенно не вязавшийся с предыдущей темой, не застал его врасплох: глядя на стопку билетов в бумажнике парня, люди часто его задавали. - Каждый поезд – мост между мирами, - Кюхён запустил пальцы в волосы и мечтательно посмотрел в окно. - На какие-то пару часов мы собираемся в одной тесной коробке, дышим одним и тем же спертым воздухом, перемещаемся по миру с одной и той же скоростью, видим друг друга растрёпанными, сонными… - …настоящими. Здесь можно даже умереть одновременно. Смерть – это ведь тоже иной мир. - У меня такое чувство, что Вы читаете мой блог. - У меня такое чувство, что Вы читаете мои мысли. Они напряженно смотрели друг другу в глаза, пока у Рёука не вырвался нервный смешок, тут же разрядивший обстановку. Сосед вздохнул и потянулся, чтобы открыть окно. Рубашка чуть задралась, обнажая линию живота и блеклый шрам. Затем он присел обратно и подставил лицо сквозняку, прикрывая глаза. Надо же, от стремительного потока воздуха у него дрожат ресницы. Трогательно. - Могу я спросить кое-что? – голос Рёука звучал неуверенно. - Да-да? – не открывая глаз, отозвался Кюхён. - Я видел Вас на станции Гоксан, Вы тогда помогли двум женщинам успокоить детей. Мне даже показалось, у Вас неплохие задатки педагога, но то, как Вы поступили с семилетним мальчиком?.. Это было жестоко. Такое противоречивое поведение удивляет. - У меня не было цели помочь тем женщинам, отнюдь. Мне до них нет никакого дела. Я помогал самому себе и, возможно, другим людям, которых малышня могла так же сбить с ног. И Вы слишком спешите с выводами насчет моей личности. Могу поспорить, что скажу о Вас больше правды, чем Вы обо мне, хотя и знаком с Вами меньше часа. Рёука немного задели эти слова: - И что же Вы скажете? Кюхён наконец открыл глаза и серьезно посмотрел на собеседника: - Я скажу, что ты очень домашний. Ты любишь путешествовать, как и я, но повсюду несешь с собой дом, запах свежего вишнёвого пирога, тепло чуть колючего шерстяного пледа, которым укрываешься, возвращаясь после работы. Ты человек, который садит розы, а не срезает их, и у тебя никогда не хватит смелости срезать их даже ради любимого человека. Вот такой ты, Ким Рёук – он снова прикрыл глаза. - А еще у тебя шнурки не завязаны. Рёук не мог отвести взгляда от практически незнакомого ему человека, который рассказал о нем, пусть в чем-то горькую, но правду. Правду, которую он не всегда признавал - трудно увидеть себя со стороны - но чувствовал где-то в глубине души. Он даже не заметил, как они перешли на «ты». - Как можно сделать такие выводы, зная меня не больше часа? - Ну вот, - Кю зевнул, - я дал тебе ценную информацию насчет шнурков, а ты обратил внимание лишь на свой внутренний мир. И все-таки завяжи их. Я не хочу, чтобы ты упал. Но Рёук даже не пошевелился. Этот парень что, экстрасенс? Глупость какая. Может, они уже где-то встречались? Нет, Рёук бы запомнил. Он обязательно запомнил бы его острый взгляд, губы, искривленные ухмылкой, и эти руки – руки музыканта, не иначе, хотя и более грубые. - А насчет мальчишки… Ты наверняка заметил, но не обратил внимания: он кашлял и выглядел нездоровым. Его мать так громко чихала и сморкалась, что он терялся на её фоне. У неё обычная аллергия, а у него, скорее всего, какой-нибудь вирус. Мороженое бы всё усугубило. - Так ты о мальчике думал? Правда что ли? – вот уж точно неожиданность. Кюхён опустил взгляд и впервые за время их знакомства улыбнулся широко и по-настоящему: - На самом деле, я просто люблю лимонное мороженое. И Рёук решил ответить такой же искренней улыбкой. - Я тоже. Поезд подъезжал к конечной станции. Люди суетились и потихоньку пробирались к выходу. Только в купе №6 два парня сидели друг напротив друга и не знали, как нарушить эту идиллию, основанную на любви к лимонному мороженому. - Так что насчет моего предложения о комнате? Молчание. И мерный стук колес, заглушающий биение сердца.