Эффект мотылька

По правде сказать, мы не думаем, что Адриан такой уж кретин (в конце концов, в этом фанфике у него был весьма мощный отвлекающий фактор). И даже более того – серия «Траблмейкер» и далее не учитывается как раз именно потому, что с неё становится почти очевидно: он догадался о личности Ледибаг, и неустанно проверяет свои догадки. Однако здесь по сюжету он маленько балбес, потому что без этого каркас повествования, и так хрупкий, рухнул бы с треском. Да, также в этой главе назван новый Хранитель – но отдельного места в сюжете этой сцене, увы, не нашлось. * * * Пробуждение было сладостным. То самое, когда выныриваешь из долгого сна после непростой работы, но пока ещё не нужно никуда бежать и никого спасать, и нежишься под большим пуховым одеялом, а обоняние улавливает сладкий запах сдобы. Подумав, что папина выпечка стоит даже того, чтобы выбраться из теплой неги, Маринетт разлепила глаза и попыталась встать. Но не тут-то было. Попробовала снова. И снова. Не пошевелились даже пальцы на ногах, а тело болело так, словно она поучаствовала в разборках футбольных фанатов, не меньше. В попытке подавить панику Маринетт постаралась вспомнить, какой сегодня день, какой час, и что она делала накануне. По освещению выходило, что время обеда, а память в качестве признаков жизни подала, что каникулы. С началом каникул – вернее, с концом недели перед ними было связано нечто существенное – и настолько важное, что мозг буквально зачесался. Следом засвербели нос и щёки, но тело по-прежнему было способно шевелить только веками и фокусировать зрение на ползающем вдоль потолочной балки мотыльке. Разум, ухватившись за нехитрую подсказку, мгновенно выстроил ассоциативный ряд. Мотылёк... Бражник, ритуал! Адриан, ребята, Тикки! С обретением воспоминаний Маринетт стало до отчаяния необходимо убедиться, что с её друзьями всё в порядке, а мир не перевернулся – однако телефона в поле зрения не наблюдалось. Заставить тело работать стало важнейшей целью – и в результате к тому моменту, как в комнату поднялась мама, Маринетт уже вполне уверенно сидела на полу около кровати и прикидывала, как ей сползти с лестницы и при этом не убиться. Застав дочь намного более подвижной, чем ожидала, Сабина горестно всплеснула руками. – Милая, ну куда же ты?! Дядюшка Фу велел не перегружаться, кушать горячее и восстанавливать силы! – Я уже, – проскрипела Маринетт: голоса внезапно не оказалось; однако насущный вопрос и порождённая беспомощностью жажда хоть какого-то движения заставили говорить ещё: – Дядюшка Фу? – Нет-нет, – засмеялась мама, правильно поняв вопрос, и пояснила, подкладывая дочери подушки: – Это он так шутит – мол, все китайцы в родстве между собой. Заходил вчера, дал тебе снадобье и уехал. Мама стала кормить её супом сама, поскольку руки у Маринетт немилосердно тряслись – Господи, какой же это был вкусный суп! – и рассказывать события последних дней. Последним, что помнила сама Маринетт, был ледяной жар магического огня и непосильно тяжёлый отец Адриана. Оказалось, с тех пор её успели привезти домой – Хлоя Буржуа, кто бы мог подумать! – где она провалялась пластом два с лишним дня (на дворе был вторник). За это время два раза приезжал мастер Фу, оставив лекарства для подопечной и ряд рекомендаций, бабушка сидела с ней, словно с младенцем, папа от беспокойства испортил добрую половину пирожных, а мама... – Прямо разрываюсь между вами четырьмя, – вздохнула Сабина под конец повествования, когда чашка с бульоном опустела. – Четырьмя? – удивилась Маринетт, ощутившая прилив сил; по её подсчётам в доме, помимо неё самой, было три человека. – Твоя Тикки окопалась в кладовой! – чуть ли не с восторгом ответила мама, хотя последующие слова предполагали тон жалобы. – Подъела у отца три пачки какао-порошка, банку конфитюра и полбанки шоколадных чипсов. А про ореховую пасту он пока не в курсе. – Как – Тикки?! – Маринетт потянулась ощупать мочки ушей, чувствуя, как снова затряслись переставшие было руки – уже не от слабости, а от нервов, – и как отчего-то натянулась кожа на лице, ограничивая мимику; попрощавшись с квами вечером субботы, она уже не ожидала ни увидеть её, ни тем более услышать про свою Тикки; серёжек, однако, в ушах не оказалось, только непривычно колючие кончики волос около мочек; сознание сделало из этого единственный вывод (который прозвучал гораздо более грустно, чем она планировала): – Я больше не Ледибаг. Почему Тикки здесь, у нас дома? – Вовсе нет, – Сабина тихонько рассмеялась, теребя пальцы; Маринетт начала понимать, сколько беспокойства принесла матери своим состоянием, и ей стало стыдно.– Ты не перестала ею быть. Хотя, по словам дядюшки Фу, тебе понадобится немало времени, чтобы вернуться в форму. А что до талисмана... – тут мама поправила причёску, открывая уши, и Маринетт ахнула, увидев на ней Серьги Удачи. – Их пришлось снять с тебя, потому что ты застряла в трансформации, но Тикки нужно было покормить, а это не очень-то сделаешь, пока она внутри. – Мам, откуда ты всё знаешь? И вообще, столько... – опешила Маринетт, наконец, сообразив, что маму её тайной жизнью почему-то не удивишь, и тут же поняла, что никогда в жизни больше не соврёт родителям, даже если дело будет касаться двойки по физике. – Ну, знаешь ли! – фыркнула Сабина, напомнив, что и она когда-то была девчонкой. – Я, по-твоему, собственную дочь не способна узнать? Маринетт захотелось разреветься от облегчения, накатившего вперемешку с угрызениями совести, но она не успела. – С папой тебе всё равно придется объясняться, потому что он ещё в шоке. Скажи спасибо бабушке, что она не позволила ему смотреть, когда с тебя снимали костюм, иначе запер бы тебя дома до старости, а не до выздоровления, – пригрозила мама. – Вначале он думал, что ты напилась. Потом чуть не вытряс душу из дядюшки Фу – а ведь ему под двести! И сейчас мы оба недоумеваем, что такое случилось, если в новостях тебя на этот раз не показывали, но раньше ты всегда возвращалась домой на своих ногах, а не на руках водителя месье Агреста в сопровождении мадемуазель Буржуа. Или до этого ты путешествовала во времени, чтобы подлечиться? – Нет, никаких путешествий во времени, – поспешила заверить маму Маринетт. – Только обычные... – и тут поняла, что её понимание обычного за последние годы сильно отошло от среднестатистического. – Ох, мне действительно много нужно вам рассказать. Её немного пугал тот факт, что число людей, которым известны личности Чудесных, растёт в геометрической прогрессии, но она не хотела и не могла больше скрывать что бы то ни было от своей семьи. Хватит. – Но сначала нужно привести тебя в порядок – ты ведь всё-таки девушка, – заметила мама тоном, не допускающим возражений, – и твою кровать заодно. Маринетт снова устыдилась, сообразив, сколько хлопот доставила родным, и твёрдо вознамерилась как можно скорее вернуть себе самостоятельность. Однако вниз её пока что пришлось провожать маме. Усадив дочь у зеркала, она ненадолго ушла, а Маринетт не сразу поверила в увиденное. Из зеркала на неё смотрело нечто узкоглазое, красное, с опаленными волосами и бровями и белым овалом вокруг глаз по форме маски; нос и щёки, к тому же, начали облезать – теперь, по крайней мере, было ясно, почему они так чесались; ненамного лучше были и кисти рук. От падения в обморок после созерцания такой невероятной красоты её спас только звонок телефона. Кое-как докатившись до него на кресле и молясь, чтобы у звонящего хватило терпения, Маринетт вцепилась в трубку. Разумеется, это была Алья. И, конечно же, она сразу начала трещать, выдавая с головой своё беспокойство. – Подруга, ты как?! Мы тебя уже все потеряли, а твоей маме мне набрать было стрёмно – после вранья про водопровод и после того, как Хлоя с Гориллой тебя домой повезли. – Хреново, – честно ответила Маринетт. – Только проснулась, выгляжу как персонаж фильма ужасов – обгорела, похоже. А ты как? Как остальные? – Я ни петь, ни свистеть, – откликнулась Сезер. – А Нино не только домой меня вернул, когда мастер Фу велел нам убираться от круга подальше, но и превращается уже, паразит! Хлоя в норме, Анри тоже, Адриана не видела, но в сеть выходит. – Алья, Тикки дома, – неожиданно для самой себя всхлипнула Маринетт и вдруг, наконец, разревелась. – Я думала, больше её не увижуууууу. А она у п-папы ш-шоколад жжрёоооот... – Ну, началось, дорогая моя! – вздохнула Алья в ответ. – Давай-ка я к тебе приеду! – Только не сейчас! – пискнула Маринетт, не в силах в таком состоянии показаться лучшей подруге, но не зная, как объяснить. Впрочем, та всё поняла сама: – Тогда пиши, как очухаешься. Забегу. И загляни в общий чат, а то народ уже на ушах стоит. Положив трубку, Маринетт послушно зашла в мессенджер и, удивившись количеству непрочитанных сообщений, сбросила в общую группу: "Ребята, всем привет. Провалялась три дня с температурой, простите, что потерялась. Теперь всё ок, как возьмусь за домашку – скину". В ответ посыпалась лавина откликов – в том числе с частично готовыми заданиями по разным предметам, но их Маринетт почти все пропустила, потому что ей в личку – подумать только! – написал Адриан: "Привет. Рад, что ты поправилась. Я беспокоился. Хотел поделиться хорошей новостью". Чуть не подскочив до потолка от восторга и чуть не грохнувшись вместе со стулом, она задумалась об ответе. С одной стороны – было лестно, что уж там. С другой – неужели ему больше беспокоиться было не о чем? Или он её узнал? "Как родители? Как ты? Можешь трансформироваться?" Маринетт набрала сообщение быстро, не задумываясь, потому что это знание было необходимо ей, как воздух. "Нино – трепло", – пришло в ответ. Не узнал... Точно. Пока она размышляла, хорошо ли это, и стоит ли, возможно, всё же раскрыться, он дописал: "Я счастлив", – и пропал из сети. И этого было более чем достаточно. А с Альей они увиделись через два дня. Не выдержав, подруга примчалась в гости незваной, вручила, алея, как маков цвет, маме с папой огромную бутылку домашнего ликёра, а увидев Маринетт, надула щеки и пообещала: – Знаешь, я придушу этого старого козла! Как доберусь – так сразу и! Мало того, что самому приспичило убиться, так тебя чуть не угробил! Маринетт, считавшая, что лицо стало значительно более приемлемого вида, подстриженная бабушкой по своему образу и подобию, а главное, успевшая поразмыслить о произошедшем, имела на этот счёт другое мнение: – Вероятно, мы сохранили свои талисманы только благодаря ему, – она машинально погладила серёжки. – Подумай, Алья: только благодаря ему тебе не пришлось расставаться с Трикксом. – Так-то оно так, – поджала губы подруга. – Просто ты нас здорово напугала. Как сунулась за ним – я думала, вместе сгорите. – А лучше было бы, если б он сгорел? – запальчиво ответила Маринетт. – Не могла я по-другому! – Потому что он отец Адриана – или потому что антигерой? – решила вдруг докопаться до истины Алья. – Ты же любого гада спасать полезешь – чем хуже, тем лучше! И если бы Бражником оказался какой-нибудь левый чувак, и он не был бы на нашей стороне – голову готова дать на отсечение, ты бросилась бы на помощь ещё охотнее. – Хватит! – резко одёрнула её Маринетт. – Потому что он человек. Потому что, если способна – помоги. И я не планирую меняться. Поэтому перестань, пожалуйста. С меня хватит и того, что с родными третий день объясняюсь. – А ведь их там не было, – назидательно заметила Алья и повинилась: – Прости. Умом я понимаю, что бояться за тебя бесполезно, но страх ведь не от разума, верно? Чтобы не расплакаться от избытка чувств, что в последнее время случалось с ней до неловкости часто, Маринетт покрепче обняла подругу, и тут вспомнила об ещё одном – весьма насущном – вопросе. – Кстати, Адриан думает, что это Нино рассказал мне про... хм... воскресные события. – Вау, – протянула Алья. – Так. То есть он по-прежнему в курсе только про Нино, родителей и Анри? – Не уверена насчёт вас с Хлоей, – нахмурилась Маринетт, – но про меня точно не знает. – Обалдеть. Магия квами, конечно – да и дома у него столько всего внезапно... Всё равно обалдеть. Ты как хочешь, – Алья решительно подобралась, – а я прятаться от своих не собираюсь. Тем более кроме вас с Котом и так почти все перезнакомились. – Не говори про меня, пожалуйста, – попросила Маринетт, отводя взгляд. – Тааааак, – угрожающе протянула Алья. – Дорогая моя, это по меньшей мере некрасиво. Он нам с Нино уже все уши прожужжал про тебя, и я больше не выдержу! Парень по тебе с ума сходит, у вас есть все шансы – да ещё и без Бражника над душой, наконец, время появится, – а ты заднюю включить решила? – Про которую меня? – горько отозвалась Маринетт. – Он преклоняется перед Ледибаг – и я его не виню; а тихоня Дюпэн-Чен – хороший, верный друг, и точка. И уж тем более теперь... – Про обеих! – рыкнула Алья, похоже, и в самом деле утомлённая этой темой. – И вообще – тихоня? Ты себя со стороны давно видела? Да, ещё – что там теперь? – Я категорически не готова раскрываться перед ним – по крайней мере, сейчас. Я не хочу, чтобы он выдумал себе, будто бы влюблён в меня, потому что я оказалась Ледибаг, или, того хуже, из благодарности. Уж кого и нужно благодарить, так это Анри, без которого мы бы и с места не сдвинулись, или мастера Фу. Алья ничего не ответила, только закрыла лицо ладонью. Этот спор повторялся по несколько раз в день вплоть до самого конца недели, но ни одна из сторон так и не взяла верх. Кончилось тем, что утром последнего дня каникул перед пекарней родителей Маринетт остановилось такси, из которого выскочила взъерошенная Алья и через пять минут препирательств усадила в него ненамного более прибранную подругу. – Алья, объясни толком: куда мы едем? – слабо возмутилась Маринетт, украдкой оглядывая себя в зеркало заднего вида. – Близнецы опять что-то натворили? – В гости, – старательно глядя в окно, ответила та. – К Агрестам. – Как – к Агрестам?! – ахнула Маринетт, оглядывая свой простой наряд и ощупывая мальчишескую, ещё слишком непривычную, стрижку; таксист невозмутимо заблокировал двери, чтобы пассажирка не выпрыгнула на ходу. – Я не готова! Сказала бы – я бы хоть платье надела... И не накрашена. И вообще – у меня нос ещё красный. – Не накрашена? – просияла Алья. – Это мы поправим. Ещё светофоров двенадцать, не меньше. Это раз. Согласно последним социологическим исследованиям, футболка и джинсы – самая сексуальная одежда для девушек. Это два. И если бы я хоть слово тебе сказала, то потом выцарапывала бы из ванной. Так что отставить истерику. Это три. Маринетт невольно притихла, сдавшись под напором подруги, и даже позволила той навести макияж, а когда они заехали в цветочный за букетом для Эмили, успокоилась окончательно. Она старательно убеждала себя, что всего лишь имеет научный интерес к результатам ритуала, а жгучее до боли в груди желание увидеть Адриана тут совершенно ни при чём. И всё же Маринетт проиграла самой себе. Как только они выбрались из такси и прошли сквозь ворота и фейс-контроль с голосом Натали, навстречу по дорожке уже спешили Адриан и Нино – и она пропала. Несмотря на то, что единство Адриана и Кота позволяло Маринетт нормально разговаривать с предметом обожания, она вдруг обнаружила, что не способна заставить себя на него посмотреть, и позорно спряталась за букетом. Адриана это, правда, совсем не смутило. Букет он конфисковал и к вящему восторгу Альи принялся с интересом рассматривать Маринетт. – Вот это круто! Я всегда считал, что тебе пойдет короткая стрижка, но не знал, что настолько! – вынес он вердикт, коснувшись её волос кончиками пальцев. – Ай, колется! В общем, Адриан болтал. И если раньше Маринетт думала, что напарник не в меру разговорчив, то сейчас поняла: она видела обычного Кота. Счастливый Адриан выдавал столько слов в единицу времени, что не до конца было ясно, как человеческое ухо их различает. О маме, об отце, о Натали и Горилле, об отцовской книге, об уроках, о Плагге, старом Хранителе, опять о Плагге – и о поставщиках сыра, и снова о родителях. Вшестером – к ним присоединились Хлоя и Анри – они устроили импровизированный пикник. Вначале Адриан делал пояснения для девочек касательно магии Чудесных, Нино и Анри притворялись, будто не в курсе личностей подруг, а Маринетт с Альей тихонько смеялись в кулак под укоризненным взглядом Хлои. Но потом почему-то перестало быть смешно, и вновь, как перед самым ритуалом, накатила паника. С внезапной ясностью Маринетт поняла, что остальным скоро наскучит притворяться, а ей самой всё сложнее делать вид, будто в обсуждении ритуала много незнакомых слов. В очередной раз чуть не заспорив с Адрианом о причинах, по которым они сохранили талисманы, она в последний момент прикусила язык и сбежала в дом под предлогом естественной нужды, стараясь не обращать внимания, какими взглядами её провожают. * * * Когда Маринетт ушла, друзья на некоторое время замолчали, словно потеряв нить разговора, хотя тем у них было предостаточно. Наконец Нино, чтобы разбить напряжение, заметил, обращаясь к Адриану: – Знаешь, бро, я с детского сада мечтал стать черепашкой ниндзя! Круто, что Вайзз всё ещё со мной. – Да, – кивнула Хлоя, пристукнув ноготком по гребню. – Мне жаль было бы расставаться с этими крылышками. Хорошо, что не пришлось. И, глядя на отвисшую до груди челюсть Адриана, довершила представление Алья с глубоким поклоном: – Рена Руж к вашим услугам, милорд, раз уж пошла такая пьянка. Сам же Адриан, пересчитав взглядом народ на поляне и родителей в доме, смог сформулировать одно: – Если вы все здесь, то почему Ледибаг не пришла? Как она после ритуала? С ней всё в порядке?! Когда на последней фразе его голос дал петуха, Анри тихо усмехнулся, а Хлоя, закатив глаза, заявила: – Запомни, Адришу: в нашей команде только одна истеричная королева, и это не ты! А на лицах Альи с Нино слишком ясно читалось: "Идиот!", – чтобы он мог этого не понять. И это был уже перебор. – Что? – отчаявшись понять реакцию друзей, вопросил Адриан. – Что я не так сказал? – Пацан, – не выдержал Плагг, – ты и правда дурак. Ледибаг здесь, если подразумевать под этим словом весь дом. Пока здесь – но я не очень-то удивлюсь, если она сбежит, потому что ты в очередной раз её не узнал – потому что даже я устал за последние два года намекать тебе на её персону! – Ты? Устал намекать? – до Адриана медленно, но верно, начинало доходить, однако мозг ещё отказывался принимать реальность. – Ты сколько в курсе-то уже, бесстыжая прожорливая морда?! – Караул! Убивают! – заверещал Плагг, уворачиваясь от попытки подопечного схватить его. – Квами – священные существа! Грубиян! – А вы? Давно всё знали? – Адриан оглядел остальных, чувствуя, что мозг готов взорваться. – По-разному, – пожала плечами Алья. – Но сейчас это неважно. Важно, чтобы ты догнал Маринетт, пока она не нашла способ сбежать из этого гигантского дома. И я очень надеюсь, что у тебя хватит ума сделать вид, будто ты обо всём догадался сам. – Почему обязательно сам? – удивился Адриан, в сознании которого маленькие красно-чёрные молоточки выбивали Маринетт-Маринетт-Маринетт, и этот звон становился невыносимым. Ответом ему снова было то же самое выражение на лицах друзей. * * * Не то чтобы Маринетт в самом деле рассчитывала сбежать от ребят совсем. В конце концов, она не знала дома и всё ещё не могла трансформироваться. Но удрать с лужайки в тот момент хотелось невыносимо – и, кроме того, ей не терпелось познакомиться с обоими родителями Адриана, и воочию убедиться, что пережитая боль не была напрасной. Ждать, пока их представят друг другу официально, было, по её опасениям, слишком долго. Да и поздновато как-то, прямо скажем, для реверансов. – Ищите, и отыщете, – пробормотала Маринетт себе под нос, когда из кабинета хозяина дома услышала два одинаковых женских голоса. Не сумев совладать с любопытством, Маринетт и Тикки заглянули в приоткрытую дверь. Там за разными столами сидели Натали, которую Маринетт с трудом узнала без привычного макияжа, и Эмили Агрест с выражением лица, как у Снежной королевы. Обе говорили по телефону, понижая тон, чтобы не мешать друг другу. – Благодарю за комплимент, господин Орлов, – отвечала Эмили голосом Натали, – но больше не зовите меня Наташенькой, это неприлично. Ещё раз прошу извинить нас за доставленные неудобства, – она положила трубку, прокашлялась и произнесла уже своим голосом: – Ох уж этот русский! И как вы его раньше выносили, Натали? – Прямо пропорционально объёму прибыли, которую он приносит, и квадрату расстояния между нами, – недобро и устало – и до ужаса похоже на своего босса – усмехнулась та. – Пожалуй, стоит сделать перерыв. – Спущусь тогда, пожалуй, к детям… – потягиваясь, пробормотала Эмили и тут заметила Маринетт: – О! Здравствуй, дорогая! – Здравствуйте, – Маринетт смутилась и попыталась исчезнуть, но это оказалось не так-то просто: с лестницы послышался голос Адриана, ищущего её, и не успели они с Тикки даже глазом моргнуть, как были бесцеремонно запиханы за штору. – Мам, Натали, сюда Маринетт не заходила?! – прерывисто не то от бега по лестнице, не то от волнения спросил он. – Это ужасно важно! – Нет, – процедила Натали, демонстрируя недовольство – не видя лица, сложно было сказать, деланное или настоящее. – Но охрана спрашивала разрешения выпустить её с чёрного хода, – добавила Эмили к возрастающему удивлению гостьи. Адриан убежал, топая, как стадо оленей, после чего Маринетт выпустили из-за шторы, и она недоумённо воззрилась на обеих женщин. В один миг они из взрослых дам, помощницы и супруги законодателя парижской моды, по уши заваленных делами, преобразились в двух хихикающих школьниц. Маринетт с трудом вспомнила, что и Эмили, и Натали старше неё на двадцать лет. – Надеюсь, ты извинишь меня за это маленькое представление, – неловко улыбнулась Эмили. – Однако я подозреваю, что мой сын, догони он тебя сейчас, наломал бы дров – и уж точно надолго занял бы всё твоё внимание. А нам необходимо с тобой переговорить. За последующий десяток минут Маринетт обрисовали такую картину, из которой она сделала вывод: Габриэль Агрест сбрендил. По-видимому, от счастья. Иначе объяснить то, что с момента ритуала он покидал постель лишь в целях гигиены, напрочь забросил работу и наплевательски относился к членам семьи, было невозможно. Жена безвылазно сидела дома, секретарь отменила отпуск, сын боялся слово поперёк сказать, а весь штат прислуги, включая охрану, ходил по особняку на цыпочках. – И так уже неделю! – жалобно подытожила Эмили по дороге к спальне. – Доктор Готье говорит – психосоматика. Проще сказать – дурь в голове. – Я только не совсем понимаю… – Маринетт подняла глаза на собеседницу, невольно любуясь ею: в жизни мать Адриана была ещё красивее, чем на фотографиях, и сразу становилось ясно, от кого её сын унаследовал обаяние. – Чем я могу помочь, если ваш муж не слышит даже вас? «Вас, которую обожает настолько, что три года кряду терроризировал Париж и несколько раз чуть не угробил собственного сына», – захотела добавить Маринетт, но сдержалась. Ей вдруг стало важно подружиться с этой милой, искренней женщиной – безотносительно даже их с Адрианом будущего. – Ты же Ледибаг, – лукаво прищурившись, ответила Эмили, но тут же рассмеялась; она вообще смеялась много и легко, несмотря на застигшие её по возвращении домашние сложности. – Шучу, шучу. Вижу, эта фраза тебя уже не радует. На самом деле, Анри сказал, что ты не слишком-то робеешь перед Габриэлем, в отличие от многих других людей – и я понадеялась, что ты сможешь его расшевелить. Что же до меня… Никогда особо не могла с ним спорить, а теперь и подавно. – Это вы подсказали Адриану позвать нас всех в гости? – вдруг догадалась Маринетт. – Зная, что я тоже наверняка приду? Эмили согласно кивнула, пряча печаль во взгляде: – И ещё потому, что моему сыну просто необходимо развеяться, а он не выходит за порог, будто мы с его отцом – немощные старики. – Сделаю, что смогу, – пообещала Маринетт. – Но не рассчитывайте, пожалуйста, на многое. Задача, в общем-то, стояла простая и понятная – но увидев своего (до недавнего времени) врага, Маринетт оробела. – Представь, что это Кот Нуар, – шепнула Тикки на ухо подопечной. – И что тебе нужно отругать его за неосторожность. Стоило Маринетт включить воображение, дело пошло на лад. Правда, вместо того, чтобы выдать нашкодившего Кота, оно подбросило хозяйке мысль, что Габриэль Агрест в полосатой пижаме, небритый и красноносый, представляет собой нечто среднее между Сантой в отпуске и алкоголиком в психбольнице, и Маринетт, увлечённая такой картиной, громко фыркнула. – Пришли позлорадствовать, мадемуазель? – повернувшись от окна и старательно не глядя на жену, просипел экс-Бражник. «Отлично! – съехидничал внутренний голос Маринетт. – Связки уже сорвал, орать не будет!» Собрав в кучу всё актёрское мастерство, бесстрашие и волю, Маринетт подсела к больному. – Отчего же? – с наигранным весельем произнесла она. – Пришла проведать вас – так сказать, во исполнение обязанностей Ледибаг. – Разве вы не в отпуске? – заинтересовался Габриэль, и Эмили, видя, что беседа занялась, тихонько оставила их. – К тому же, я более не вхожу в круг вашей ответственности. Хранитель ищет для Нууру нового хозяина. – Не существует бывших Чудесных. Кто хоть день владел талисманом, навсегда остается одним из нас, – тоном примерной ученицы ответила Маринетт, не очень-то представляя, как повернуть разговор в сторону вреда уныния и бездействия (не путать с отдыхом!). – И у Ледибаг не бывает отпуска. Если только временная нетрудоспособность, – чуть смутилась она, не вовремя вспомнив, как единственная после ритуала попытка трансформироваться окончилась неудачей и трёхчасовой головной болью. – Отрадно слышать, что Париж в надёжных, добросовестных руках, – надсадно закашлявшись под конец, выдавил Габриэль, однако, к разочарованию гостьи, в этой фразе не было и тени былого ядовитого ехидства. – И всё же: зачем вы явились ко мне? Я вас не звал. – Зато ваша жена звала, – храбро ответила Маринетт, заранее предполагая бесполезность нотации. – Она уже отчаялась поднять вас с кровати и вернуть к жизни. Ей нужен муж, а не мумия в постельном режиме. Я уж не говорю про то, что они с Натали с ног сбились, прикрывая вас перед деловыми партнерами. И Адриану не хватает отца. Вы – именно вы – спасли всех нас, но это не повод хоронить себя в спальне! – Да что вы понимаете? Я даже руки поднять не могу! – оскалился Габриэль, в подтверждение своих слов демонстрируя трясущуюся кисть, которую смог оторвать от покрывала едва на двадцать сантиметров и тут же уронил обратно. – Кому нужен муж и отец, без посторонней помощи не способный дойти до уборной?! На кой ляд вам понадобилось меня вытаскивать?! – А есть не пробовали? Мясо, например?! Да хоть жиденький бульон с сухарями! – взъярилась Маринетт, страстно мечтая залепить собеседнику пощёчину. – Лекарства принимать? Допустим, снадобья мастера Фу вас не устраивают – а капельницу с витаминами?! Вам самому от себя не тошно?! – Оставьте. Меня. В покое! – на грани свиста прошипел Габриэль. Отлично! Гадюка возвращается. Однако у Маринетт уже не осталось сил. Из неё словно выпустили воздух, как из проколотого шарика. – Как скажете, месье. Но готова ручаться – вы пожалеете об этом желании ещё до конца дня. У неё была одна мысль, и она срочно требовала реализации – так что оставалось только со всем достоинством Ледибаг подняться с постели больного и покинуть комнату, придушив в себе желание хлопнуть дверью напоследок. Почему-то мужчины этого семейства были способны довести Маринетт до белого каления эффективнее даже Хлои Буржуа. Габриэль ещё некоторое время просидел в раздумьях, отвернувшись к окну, затем по обыкновению отказался от лёгкого обеда и задремал. Когда он проснулся, над ним стояла седая дама с Нууру на плече и мерной ложкой микстуры в руках. Запихивая ему ложку в рот (безо всякого на то согласия пациента!) дама возвестила – о, ужас! – голосом незабвенной Бифаны: – Приятно познакомиться, месье Агрест. Меня зовут мадам Дюпэн. Однако лично вы можете называть Ночной Бабочкой. * * * Ещё прося бабушку принять талисман мотылька и привести Габриэля Агреста в чувство, Маринетт сомневалась в том, что эта затея – благо. И даже узнав нового Хранителя. И даже перестав заикаться по поводу того, кто это оказался. Но стоило ей увидеть, как бабушка (женщина, по сути, ещё весьма нестарая и бодрая духом) впервые трансформировалась с помощью Нууру вместе со своим мотоциклом, бодро засвистев в три пальца в качестве приветствия, неуверенность как рукой сняло. Однако хорошее настроение продержалось недолго. Отговорившись грядущим учебным днём, Маринетт сбежала от родителей в спальню намного раньше времени сна и застыла над швейной машинкой, силясь придумать, как избежать завтрашней встречи с Адрианом. Потому что не ответила ни на один из двадцати трёх звонков от него – и даже вообразить себе не могла, как станет объясняться. Потому что он теперь наверняка её ненавидит. За два года сплошных секретов, трусость и то, сколь упорно не воспринимала его всерьёз. По крайней мере, сама она действительно ненавидела себя за это – настолько, что от всей души желала провалиться сквозь пол, исчезнуть, превратиться в маленький комочек пыли и забиться в какой-нибудь дальний угол. И надо же было Коту выбрать именно такой момент острейшего самобичевания, чтобы постучаться в люк в потолке комнаты. – Маринетт? Ты дома? Эта простая реплика полоснула сердце ледяным ужасом, от которого язык прилип к гортани, не желая произносить слова. – Впусти меня, пожалуйста. Я видел, у тебя свет горит. Я хочу с тобой поговорить. Кот был напуган, встревожен, и явно не собирался её ненавидеть, что заставило Маринетт ещё больше сжаться внутри. Она не могла сейчас его увидеть. Что она ему скажет? – Почему ты пришёл? – Ты не отвечала на телефон, и я беспокоился, – прозвучало в ответ. – Я думала, у тебя есть сейчас гораздо более серьёзные поводы для беспокойства. – Чёрт, чёрт, чёрт!!! Почему вечно лезут неправильные слова?! – Извини, я не то хотела сказать. Как мама с папой? – Хорошо, – пробормотал он из-за люка уже обычным голосом; очевидно, трансформация закончилась. – Впусти, пожалуйста. Тут холодно. Спохватившись, Маринетт резко распахнула люк и, увидев посиневшего Адриана, чуть ли не рывком втащила его в комнату. Снаружи было на удивление холодно для начала апреля. – И долго ты там просидел? – вопросила она, чувствуя, как вся робость слетает, словно сбитая щелчком. – Д-д-да н-не очен-нь, – простучал зубами Адриан, пока она закутывала его в одеяло. – Горе ты моё! – закатила глаза Маринетт. – Зайти внутрь не мог? У меня вообще-то не заперто. Мастер Фу разве не говорил тебе, что иммунитет после ритуала никуда не годится? Заболеешь – прибью. Адриан фыркнул – совсем как настоящий кот, – но затем помрачнел, плотнее закутываясь в одеяло; Плагг возился где-то у него за пазухой. – Я думал, ты не хочешь меня видеть. Что я и так достал тебя за последние два с половиной года, а если бы залез к тебе в дом без разрешения… – Глупый Котёнок, – Маринетт обняла его поверх одеяла. – Я боялась, что ты разочаруешься, когда узнаешь меня под маской – ты ведь не особенно общался со мной в школе, в основном, из-за Нино и Альи. И разозлишься, что я хотела спрятаться от тебя, и что вечно говорю, что можно делать, а что – нельзя. – Ну, ты Ледибаг – тебе полагается, – улыбнулся Адриан, радуясь теплу и близости подруги. – Погоди, ты только из-за этого сбежала? И действительно думала, что я нарочно с тобой мало общаюсь? Вот и правда же дурак! Я-то думал – это ты меня сторонишься, слова лишнего не скажешь; думал, считаешь меня богатеньким мажором и позёром вроде Хлои. – А я просто ни одной фразы при тебе сказать не могла, чтобы не заикаться и не ошибиться в трёх словах из пяти, и то, если повезёт! – Почему? – нахмурился Адриан; эта деталь была ему искренне непонятна. Маринетт почувствовала, как пылают щёки, и, убрав руку с его плеча, решительно объяснила (правда, скорее своим коленкам, чем тому, кто заслужил эти объяснения): – Да потому что я жить без тебя не могу. И знаешь, чем ближе мы становились с тобой-Котом, тем большей это делалось проблемой. Потому что мне нужны вы оба. Я люблю вас обоих, а не кого-то одного, и, если бы вы оказались разными людьми, я в конце концов сошла бы с ума. Она не знала, куда глаза девать – не каждый день, в конце концов, отваживаешься на такие признания – как вдруг Адриан (к чьей порывистости, казалось бы, она должна была уже привыкнуть) выпутался из одеяла и, накинув его на обоих, крепко прижал её к себе внутри этого пухового кокона. – Я тоже тебя люблю, – прошептал он, уткнувшись носом в макушку Маринетт. – И я рад, что Ледибаг оказалась именно ты. Ещё несколько дней назад она даже не надеялась такое услышать. Несколько дней назад, когда она думала, что их история скоро закончится. Но на самом деле всё только начиналось.