***
Они стояли на набережной. Той самой набережной, которая стала негласным свидетелем самых искренних моментов между ними, которая видела их боль и переживания, которая стала святыней их любви. Иссиня-чёрный купол неба, усыпанный мириадами звёзд, легкий ветер, ласкающий её густые волосы, умиротворяющий шум прибоя, нёсший свежесть, — все это сливалось в завораживающую картину покоя и гармонии. Ягыз стоял напротив, стеснительный и неуверенный, однако в глазах его плескалось самое настоящее счастье. Счастье просто стоять с ней рядом и видеть её смущенную улыбку. Он стоял и смотрел на неё, будто целого мира вокруг вообще не существовало, будто не существовало того звездного небо, что сгустилось над ними, того весеннего ветерка, что бодрил ночной прохладой, шума воды, которая сегодня вела себя особенно тихо, будто желая услышать шёпот влюблённых. Внезапная робость, свойственная только в её присутствии, заставляла предательски краснеть, путаться в сбивчивых мыслях, надоедливым роем круживших в голове. — Ты и я… — мужчина кое-как преодолел нерешительность, хотя долгое время не мог понять, сколько ещё он будет так смущаться перед ней. Должно быть, вечно. Кругом воцарилось безмолвие; в глубоком смирении с неба смотрели звезды. — Мы… — не без труда поддержала Хазан, ощущая ту же самую неловкость, что сковывала в данный момент и Ягыза. И без того нерушимая связь их сердец стала ещё крепче. Слово, сорвавшееся с губ, бывшее недавно запретным, сейчас ласкало его израненную в кровопролитных боях за сердце Хазан душу. Так почему же, зная о том, что чувства взаимны, он ведёт себя как мальчишка? — Вместе, — Ягыз с невообразимым трепетом взял её за руки, и это прикосновение миллионами импульсов отдалось внутри. Сердце забилось с такой скоростью, что, казалось, вот-вот проломит ребра и выскочит из груди наружу, к нему. Мужчина застыл в нерешительности. О, Аллах, если бы все было так просто! — Хазан, я тебя… — и снова он предпринял попытку сказать то, что настойчиво билось в голове последние несколько месяцев, но почему-то всё пошло наперекосяк, стоило взглянуть ей в глаза. — Люблю, — это слово так просто слетело с её губ, но какой могущественной силой оно обладало, что смогло заставить взрослого мужчину дрожать подобно уличному мальчишке. Её губы изогнулись в лёгкой улыбке. — Да, — Ягыз выдохнул. Даже сейчас она разделила с ним признание. Хазан уже так близко к нему — руку протяни. А он всё стоял и смотрел на неё, словно каждая секунда этого удовольствия могла в один момент стать последней. Соприкосновение лбов и один кислород на двоих. Ягыз несильно сжал её руки в своих, боясь, что она вдруг исчезнет, бесследно раствориться в воздухе, станет лишь жалкой иллюзией, такой необходимой для его существования. — Целуй уже, — мягко улыбнулась она, хотя у самой от нервной дрожи сводило ноги. — Не торопи меня, маленькая Госпожа, — уголки его губ дрогнули в мимолётной улыбке, а щеки предательски покраснели. Они не знали, сколько времени им отведено на счастье: до тех пор, пока Синан не очнётся, пока Фазилет с Хазымом не выступят против общего врага — их бушующих чувств, или до конца этой волшебной ночи, покуда первый луч восходящего солнца не коснётся тревожной глади воды, — но оба хотели сполна насладиться этими мгновениями. Прикосновение его губ к её, легкое, едва уловимое, но обладающее страшной силой. Она была настолько переполнена эмоциями, что буквально оцепенела, и только сердце судорожно колотилось. То был не порыв страсти, сметающей все на своём пути, не отчаянная необходимость, разрушительная по своей силе, а обыкновенная любовь, чистая и свободная. Ягыз целовал оглушительно-нежно и на секунду ему показалось, будто что-то в мире кардинально изменилось, будто сам воздух поменял свой состав. Оказалось, Хазан всего лишь ответила на поцелуй. В отчаянном желании быть ещё ближе к ней, мужчина обнял её за талию и с трепетом приблизил к себе. Он цеплялся за неё, как за последнюю надежду на счастливое окончание их истории. Знать, что он любим ею, уже было идеалом полноценной жизни, о чем он раньше не смел и мечтать. Если бы сейчас мимо Хазан пронеслась целая вечность, вряд ли она заметила бы это. Лишь бы как можно дольше оставаться в его нежных объятьях, когда тело отзывалось восторженным пением, а сердце наполнялось счастьем. Было ли его наслаждение таким же всепоглощающим? Теперь, когда все границы стёрты, когда стены между ними сломаны, погрузившись в головокружительней водоворот чувств, отдаваясь во власть любви, она вновь задалась этим вопросом. И ответ был один: да.***
Пусть считают предателем. Пусть считают плохим братом. Но сердце своё он не предаст. Как и не предаст чувства девушки, которой оно отдано навечно. — Даже если и так, — он поднял глаза на её вздрагивающие в безмолвных рыданиях плечи, и внутри что-то оборвалось при виде её боли, — я не откажусь, от этого. — Всё идёт против нас, — слезы застыли в потухших глазах, будто из неё выкачали все живое, все человеческое, оставляя лишь оболочку без души, и сердце её заливала чёрная горечь всех утрат и падений. — Я не сдамся, Хазан. Не теперь, — решительно сказал он, хотя не имел ни малейшего представления, как обрушить эту страшную правду на Синана, только оправившегося после ужасной аварии, кем он станет в глазах семьи, насколько низко падет в их осуждающих глазах. — Но что же мы будем делать? Скажи, что? — внутри зародилась надежда, затрепетала от его уверенности, взмыла гордым ростком ввысь. Как бы ни хотелось это признавать, но выход был только один — терпеть. — Ты сделаешь то, что нужно, — легкие мгновенно опустели от услышанного приговора, а сердце подстреленной птицей упало вниз, обреченное сегодня разбиться на бесчисленное множество осколков, собрать воедино которые мог лишь один человек, — сделаешь. Парализующая боль стрелой пронеслась по телу, вызывая волну нервной дрожи. Ярость вскипела в жилах. Тьма, как грозовая туча, заволокла её глаза. Как он смеет? — Опять решаешь за меня, — девушка резко развернулась к нему, пораженная его жестокими словами. — Уже все решил? — она несильно ударила его в грудь дрожащими ладонями, а ему почудилось, что она оттолкнула его сердце. Ягыз молчал, виновато опустив глаза. Те слова дались ему очень трудно, и он готов был разорвать себе глотку лишь за то, что произнёс их, за то, что они причинили боль любви всей его жизни. Но иначе нельзя. Ей придётся играть возлюбленную Синана, придётся дарить ему счастливые улыбки, придётся держать его за руку. И пусть всё это давно принадлежало Ягызу, судьба не станет разбираться. Ему же придётся терпеть эту игру, терпеть ревность, зарождающуюся где-то под рёбрами каждый раз, когда брат лишь смотрит на Хазан, придётся сдерживать приступы слепящей ярости, но он готов пройти через это ради неё. Готов пройти через все круги ада, чтобы ее чувствам не пришлось получать унизительные удары осуждения собственной матери и его семьи, чтобы брат, которым он дорожит, не получил снова удар судьбы. — Мне пойти туда и делать вид, что всё хорошо? Опять идти на поводу у обстоятельств, чтобы не разрушать счастливую легенду о женитьбе? Что мне сделать? Это сделать? — те слёзы, что долгое время оставались невыплаканными, теперь текли по её щекам, застревая в длинных ресницах. — Хазан, — пронзительной яркой болью рванулось вдруг сердце. Видеть её такой было невыносимо, подобно средневековой пытке, и он готов был уже молить о смерти, как девушка неожиданно прижалась к нему, прячась от этого безумия. Плечи Хазан дрожали и он не мог оставить её. Не сейчас, когда она так нуждалась в нем. Лишь в его объятиях она могла найти жизненно необходимый приют. Она прильнула к нему в безуспешных попытках скрыться от беспощадной реальности, руки вцепились в его футболку и сама она напряглась, будто надеялась впитать его запах, припаять к собственной коже, чтобы никогда не расставаться хотя бы с его туманным образом. Слезы обжигали щёки, словно едкая кислота, и разъедали не только кожу, но и душу. Она прижималась к нему всем телом, а он был тёплым, почти горячим, как будто расплавленный металл тек по его венам вместо крови. Несчастные влюблённые, обреченные на вечное осуждение со стороны родных людей. Они слишком долго ждали, но их сил ещё хватит на последний рывок. Последняя преграда на пути к счастью. Мы… Вместе.