Патрон

«Имейте мужество жить. Умереть-то любой может.»

      Нахожу себя на холодном полу, в окружении мусора и незамысловатых портретов с клоунами. Это был уже девятый раз, когда я просыпался в подобной компании. И уже в девятый раз, у меня начинала кружиться голова только от одного осознания моего положения. Схвачен. Пленен. В какой-то мере, я был даже убит. Морально, конечно. Физически я был живее всех живых и это мучило меня только сильнее. Будь у меня дырка в груди, все бы казалось намного проще. Не стоило бы много о чем переживать, ведь в голове витала бы только одна мысль: смерть. То, что раньше пугало своей неизвестностью, сейчас притягивало своей убаюкивающей темнотой. От кончиков пальцев до самой макушки, мне становилось хорошо только от осознания, что рано или поздно это закончится.       — Как ты? Твик поднимает на меня покрасневшие глаза. Он почти не спит; за две недели, что мы провели в подвале, я видел его спящим только три раза и то, он подскакивал от любого шороха и хватался за лежащий рядом кирпич. Сколько раз я просил его разбить мне голову этим кирпичом. Но Твик от этой просьбы постоянно начинал задыхаться, и его худощавое тело сотрясалось в беззвучном плаче. Мне было так стыдно, что я довожу любимого человека до такого состояния, но я ничего не мог с собой поделать. То, что накопилось у меня внутри непроизвольно вылезало наружу. Он выходил замуж за сильного человека, но в итоге получил разбитого и разрушенного мальчишку.       — Как обычно. — я дотрагиваюсь до его когда-то светлых волос, и убираю пряди с лица. — Ты думаешь, Линда скучает? Зря я спросил про нее. От одного упоминания маленькой девочки, Твика начинает колотить. Мне приходится притянуть его к себе и крепко обнять, покачивая, как маленького ребенка. Блондин лишь вцепился в мою футболку руками, пытаясь спрятать проступившие на глазах слезы. У меня у самого глаза слезились. Но я просто был обязан думать о Линде, моей маленькой милой девочке. Хоть у кого-то должно быть все хорошо. Мы удочерили ее три года назад, почти сразу же после свадьбы. Тогда она была еще младенцем, даже не умевшим ходить. А еще она постоянно кричала, и Твик говорил, что этим она напоминает ему меня. Я лишь усмехался и говорил, что приемный ребенок не может быть схожим хоть с кем-то из нас. Но как только ей стукнуло три года, мне пришлось вернуть свои слова назад. Она и правда напоминала меня, не только внешностью, но и манерой поведения: всегда делала так, как ей хотелось, даже если потом за ее поведение оставалась без любимых мармеладовых мишек. Солнце. Мое солнце. Только из-за них с Твиком я все еще дышу.       — Надеюсь, ее нашли сразу же после нашего исчезновения. — парень наконец успокаивается и вытирает слезы с щек, — От одной мысли, что она провела дома одна столько времени… Твик обрывает свои слова. Я вижу, что еще пару секунд и он снова расплачется, поэтому я прижимаю его крепче к себе и целую в область виска. Слышу, как юноша вздыхает, но он не пытается отстраниться. Даже в такой ситуации, когда Твик уставший и перепачканный, я считал его самым красивым человеком на Земле. Ни один подвал не уберет ямочки на его щеках, родинки под глазами, длинных черных ресниц… Только лишь прежний блеск пропал из глаз. Если раньше он смотрел на окружающих лукаво и вызывающе, то сейчас рядом со мной было лишь то, что осталось от счастливого человека. Мне говорили, что нельзя на протяжении пятнадцати лет любить только одного парня. Любовь живет только два года, потом — лишь привязанность. Но сколько бы я не видел Твика, мне казалось, что я начинаю влюбляться в него только сильнее. Да, мы ссорились и расходились, дрались и кричали обидные фразы в адрес друг друга. Но в конце концов, мы всегда оставались вместе. Потому что иначе быть не могло. Друг без друга нас просто не существует. Но мне так хотелось, чтобы Твик жил дальше, даже если меня не будет рядом. Чтобы он отвел Линду в первый класс, потом в двенадцатый, в колледж, под алтарь и в роддом. Чтобы они продолжали жить прежней жизнью, а я бы просто мирно спал зная, что у близких мне людей все хорошо. Из угла комнаты раздается шипение и чужое покашливание. Я чувствую, как напрягается Твик в моих руках. Он даже приподымается немного, больно упершись мне в живот локтем. Но разве это действительно может сравниться с болью?       — Вижу, вы все еще не выполнили мои условия. — мужской голос из динамиков гадко смеется. — Ну что вы, парни. Тогда мне придется вам немного помочь. Колонки перестают потрескивать, что сообщает о том, что этот сумасшедший куда-то ушел. Человек, что держит нас здесь. Сколько бы раз мы не пытались узнать о нем хоть что-то, нам никогда не удавалось. Мы перебрали всех знакомых, но не нашли никого, кто бы действительно нам желал плохого. Кто был готов убить нас ради собственной забавы. Ни я, ни Твик, никогда не переходили дорогу другим людям. Даже крутясь в бизнесе по недвижимости, мы старались поддерживать сугубо приятельские отношения как с коллегами, так и конкурентами. Но как бы то не было, кто-то решил нас уничтожить. Даже не так. Одного из нас. А другому, по словам чокнутого похитителя, обещали даровать жизнь. Но ни один из нас не сможет жить с таким грузом. Какой вообще человек может жить с мыслью о том, что возлюбленный умер на его глазах? Но пока мы не находили другого выхода. Мы знали, что в стенке, за одним из кирпичиков, спрятан револьвер. В нем был только один патрон, который должен был убить либо меня, либо Твика. И по желанию похитителя, стрелять должен был кто-то из нас. Это было так ужасно, что, услышав его пожелание в первый раз, Твик отказался верить. Во второй раз он рассмеялся, но вот в оставшиеся одиннадцать, Твик лишь плакал. Пару раз не удержал слезу и я. Но спустя какое-то время, был готов подставить себя под пулю, если только это спасет Твика от жестокой участи. Когда колонки трещат во второй раз, то я чувствую, как у меня дрожат руки. И не зря, потому что от последовавших слов, у меня сердце пропустило удар.       — Папа? Папочка? Непонятно к кому обращаясь, к нам взывал тонкий детский голосок. Линды. Моей дочери.       — Сучара! Я подскакиваю с места и ударяю кулаком по железной двери. Раз, два, восемь. Я колочу ее с такой силой, что у меня из костяшек начинает хлестать кровь. Но и это мне кажется недостаточным, так что я налегаю на дверь всем весом, собираясь разорвать этого ебучего маньяка, который посмел дотронуться пальцем до моей малышки. Останавливаюсь лишь тогда, когда кровь у меня течет даже по лицу, а Твику пришлось обхватить меня сзади, в попытке оттянуть.       — Пусти меня. Я уничтожу его! — напоследок успеваю ударить по железной двери ногой. — Только посмей тронуть ее. Клянусь, ты будешь кровью блевать у меня, подонок. Сдохни сразу! У Твика привычное бледное лицо стало совсем белым, как холст. Только лишь розовые щеки выдавали в нем ту же панику, которую испытывал и я.       — Мы должны выполнить его условие, Крэйг. Если у него Линда, то я… Я не верю своим ушам. Твик действительно хочет пойти у него на поводу? Он ведь только этого и добивался, даже украл нашего ребенка. Нашего ребенка… Словно видя мои сомнения, в колонках слышится:       — Да-да, там твои папы. А кого ты любишь больше?       — Обоих. А когда они придут за мной? Я заплакал. Съехав вниз по стенке, среди недоеденной еды, я просто рыдал как маленькая девчонка, стоило мне только услышать этот голос. Никогда я не думал, что буду так сильно страдать от слов собственного ребенка.       — Скоро, малышка. Скоро. Я смотрю на стоящего передо мной Твика. Он совсем исхудал за это время. То есть, он и до этого был достаточно худым юношей, но сейчас это выглядело болезненно. Я мог взять его руку и разглядеть синие венки и даже кость. Как я мог себе позволить смотреть на его страдания так долго? Нужно было раньше согласиться на эти условия, даже если Твик не хотел. Тогда бы Линда…       — Сделаем это. — я поджимаю сухие губы. — Убей меня. Я вижу растерянность в глазах своего мужа. Но он все равно подходит к нужному кирпичу, что выделялся на фоне общей стены своим бордовым цветом. Отодвигает его в сторону, и я вижу, как Твик под этим грузом прогибается. Ему тяжело. Он так ужасно обессилил за такое время, что если раньше свободно таскал по несколько подносов в кофейне родителей, то сейчас не мог и руки толком поднять. Когда в его руках блестит серебристая сталь, то я согласно киваю на его неуверенность. Хотелось бы мне сейчас сказать, что я не чувствовал страха. Но это не так. Мне было до ужаса боязно за то, что произойдет дальше. И я говорю не только про то, что я погибну. Что будет с Твиком? Действительно ли их с Линдой отпустят? Смогут ли они сбежать из города?.. За себя мне было страшно в последнюю очередь.       — Я не могу этого сделать, Крэйг… — Твик ойкает и опускает руки вниз. В этих тонких пальцах револьвер выглядел так неестественно и печально, что мне захотелось заставить его выкинуть пушку. Но я знал, что не могу.       — Стреляй. Блондин мнется. А потом опускается возле меня, на колени. Мы целуемся коротко и без всякой страсти. Но это было так трепетно и сладко, что я могу точно сказать, что это был мой лучший поцелуй за всю жизнь. Ни в первую брачную ночь, ни на первом свидании — ни один не сравнится с нашим последним поцелуем. Пускай у обоих потресканы губы, мы уставшие и не можем толком даже поговорить нормально, но в нем было заложено столько эмоций и сожаления, что я вновь не удержался от одинокой слезы. Как же я люблю Твика. Этого смышленого блондина, что таскал мне кофе в школу на протяжении целых двух лет. И только когда мы стали жить вместе, я наконец решился ему признаться в том, что ненавижу американо. Сколько тогда обиды было… А еще мне всегда нравилось, когда Твик пытался уложить свои непослушные волосы. А они золотистыми кудрями вновь спадали ему на лицо, и тогда он объявлял, что побреется налысо. А когда Линда в первый раз в жизни была у него на руках, и дернула его за прядь, то он сразу поплыл от жеста дочери, что передумал лишаться волос. А как насчет того момента, когда он пошел со мной в спортзал? Растянул себе все мышцы, а потом дома неделю валялся, проклиная и спорт, и тренажеры.       — Я люблю тебя. Твик вытирает мне щеки своими холодными ладонями, хотя ему бы не мешало сделать то же самое. Пыль перемешалась со слезами, и теперь он выглядел юным и неловким. Точно так же, как когда я осознал, что влюблен в него. Блондин берет меня за руку, нежно проводит по тыльной стороне. Я сжимаю ее, и подаюсь вперед таким образом, чтобы револьвер наконец-то уперся мне стволом в живот. Нежности нежностями, но мы не знаем, сколько еще минут Линда сможет там просидеть.       — И я тебя. — Твик вновь целует меня. — Позаботься о Линде, ладно? Я слышу выстрел. Оглушающий и пугающий настолько, что мне кажется, словно я уже умер. Но это было не так. Я не был даже ранен.       — Твик, что ты сделал?! Я вижу в своей дрожащей руке тот самый ствол, но направлен он был совсем в другую сторону. А сверху, накрывая мою ладонь, лежала ладонь Твика. В один момент он сжал так сильно, что я умудрился нажать на спусковой крючок. Но сейчас, его ладонь была такой расслабленной…       — Нет. — я не слышу собственного голоса до тех пор, пока не начинаю кричать. — Нет, нет, нет! Когда он только успел переложить оружие мне в ладонь, да еще и выстрелить в себя? Я был обманут самым родным мне человеком в такой подлой манере. Но когда ослабшее тело Твика падает на меня, то я ясно понимаю, что обижаться на него не смогу. Никогда.       — Пожалуйста… Чувствую его кровь на ладонях. Она и правда такая горячая. Я хотел попытаться прикрыть рану, сказать что-то еще, но у меня не хватало сил. От пережитого страха, я только и смог, что крепко обнять умирающее тело, окрашивая собственную одежду в бордовый цвет.       — Хорошо. Хорошо, я сделаю это. — я ощущаю, как Твик невесомо обнимает меня в ответ. В последние секунды жизни Твика, я наконец вновь замечаю тот прежний огонек в глазах. Он не был счастлив. Никто не радуется, когда ему приходится уходить. Но он был благодарен мне за то, что я не осуждал его поступок. Пускай мне и было больно настолько, что казалось, будто выстрелили и в меня тоже, но я знал почему он это сделал. Мы чувствовали друг к другу одно и то же, поэтому если был готов на рискованный поступок один, то и другой не отставал. Не знаю, сколько я сижу с Твиком в обнимку. Его тело уже стало холодеть, когда я наконец бережно кладу его на пол. Остывшие, пустые зеленые глаза, уже ничего не видевшие перед собой, смотрели вверх. Я уверен, что навсегда запомню этот цвет.       — Какая драма. — вновь слышу голос над собой. — Я, кстати, вас обманул. В револьвере два патрона.