Лебеди умирают парами

      Тендо Майя верила в то, что у нее есть крылья.       Птицы всегда восхищали ее — они могли взмыть высоко в лазурное небо, унестись как можно дальше от земли, подгоняемые попутным ветерком. Они были свободными и независимыми.       Ее же крылья не могли помочь обрести столь желанную свободу. Связанные прочными нитями, за долгое время они ослабели и совсем потеряли свою функциональность, став чем-то вроде декоративного элемента.       Майя и не верила, что сможет вновь когда-нибудь взлететь. До того момента, пока ее жизнь, заключенную в порочный круг, не пришла ее освободительница — Сайджо Клодин. Партнерша на сцене и вне ее, она стала для Майи спутницей жизни. Ее личное солнце, вдохновение, свет, ее все. Забываясь в собственном счастье и таком новом восхитительном чувстве, что заставляло сердце радостно биться чаще, она верила, что ничто не может помешать ее уверенному полету. Что так будет длиться вечно.       Поначалу это была обычная простуда. Ничего критичного в этом никто, включая саму Клодин, не видел — более того, девушка старательно продолжала тренироваться, достаточно резко заявляя в ответ на любые советы что-то вроде «еще чего, из-за пустяков таких терять время впустую!». Майя была с ней солидарна, хоть и периодически проявляла искреннее беспокойство. Если бы только она знала, чем это все кончится, она бы ни за что не позволила Клодин загонять себя в опасное состояние еще быстрее…       «Ну нет уж, хочешь меня таким образом заставить отстать от тебя?» — по-доброму усмехалась Клодин в ответ на переживания Майи. Тогда она еще могла смеяться и шутить без горькой улыбки на лице.       — Осложненный менингит менингококковой этиологии, — вынес свой приговор врач, снимая очки и устало потирая переносицу.       Майя не чувствовала собственных конечностей — от зашкаливающих волнения и паники она буквально полностью заледенела. Мелкая дрожь, охватившая все тело с того момента, как Клодин забрали на машине скорой помощи, не желала отступать, лишь усилилась, когда стали известны результаты обследования.       — Доктор, это опасно?! — пока Майя пыталась взять себя в руки и выдавить из себя хоть одно слово, Карен успела подлететь к мужчине в возрасте и задать мучивший весь присутствующий класс B вопрос.       — Не хочу пугать вас раньше времени, девочки, — начал издалека врач, хмурясь, — но да, это опасно.       Кто-то охнул, кто-то в ужасе переглянулся. Майя же смотрела в одну точку немигающим взглядом, не контролируя превратившуюся в хаос сильную дрожь.       Нет, этого просто быть не может. Не может, не может… Сайджо Клодин сильная, светлая и целеустремленная. Ничто не сможет ее сломить, ничто не сможет навредить, сбить с пути. Это просто… невозможно.       Невозможно.       — Чего ты такая бледная? Призрака увидела?       Она смеялась, а Майе было не до смеха. Как только им было разрешено навестить Клодин, Майя, ни теряя ни секунды, влетела в палату и так и замерла у кровати пациентки, не верящим взглядом тщательно осматривая ее всю. Клодин выглядела как обычно, ничего, что позволило бы судить о тяжести ее состояния она в ней не видела. Врачи сбили высокую температуру, вкололи обезболивающее и теперь хотелось верить, что самое страшное миновало. Что можно забрать Клодин с собой домой и не отпускать больше, никогда.       — Эй…       Когда Майя очнулась от своих мыслей, она быстрым шагом преодолела оставшееся расстояние, отделявшее их друг от друга и заключила свою любимую в объятия, крепкие, но в то же время осторожные. Та хотела что-то сказать или возразить, но притихла, слушая частое сердцебиение Майи. Жаль, что сейчас сердце было так взволнованно вовсе не от хороших событий.       — Все должно быть хорошо, — наконец-то подала голос Клодин, прикрывая глаза. — Температуры такой больше не будет, меня вылечат.       — Но врач сказал…       — Ты их знаешь, циники, черный юмор и девиз «надейся на лучшее, готовься к худшему». Вот и всех вокруг готовят. Но ты же знаешь, что все будет хорошо.       Майя притихла, обдумывая слова Клодин. Она сама не заметила, как начала гладить девушку по голове, наслаждаясь ее теплом и близостью, по которым она уже успела соскучиться. И ведь правда — все будет хорошо. Именно так она себе и твердила все это время.       И как жаль, что она не видела лица Клодин в тот момент, не знала о слезившихся глазах и горькой улыбки на ее лице.       Интересно, верила ли она сама в свои слова так, как в них поверила Майя?       Сначала все действительно вело к желанному «хэппи энду» — Клодин выглядела бодрой и уже грозилась по возвращению на занятия бросить Майе очередной вызов. Ее оптимизм и планы на будущее подбадривали, помогали сосредоточиться на занятиях и тренировках, придавали сил двигаться вперед. Скоро, совсем скоро они вновь встретятся под лучами софитов и смогут вместе побороться за главные роли в постановке на 101 фестиваль.       Но что-то пошло не так.       — Ты что-то мне принесла?..       Чуть рассеянно поморгав, Клодин принялась щуриться, стараясь разглядеть разноцветную коробку в руках Майи. Та, ответив кивком на вопрос девушки, протянула ей свой маленький подарок.       — Макарони, твои любимые.       Уголки губ приподнялись в едва уловимой улыбке, но Клодин не забрала сладости, в ответ лишь отрицательно покачав головой.       — Мне покормить тебя? — спросила Майя, мягко скользя пальцами по нарядной ленточке.       — Не стоит. Аппетита нет, — негромко ответила Клодин, почему-то пряча взгляд, избегая зрительного контакта.       Как бы сильно того ни хотелось, назвать девушку полностью здоровой язык не поворачивался — до ужаса бледная, она то и дело делала беспокойные рваные вдохи, болезненно морщилась и щурилась. Особенно пугало последнее — разве может зрение испортиться так быстро?       Майя утешала себя, что это всего лишь временный эффект. И что Клодин избегает зрительного контакта вовсе не потому, что боится не увидеть глаза Майи и осознать всю серьезность осложнения.       Пусть тогда лучше не напрягается.       — Можешь поспать, а я посижу рядом. И все это время буду держать тебя за руку.       Хоть Клодин и старалась не показывать свое беспокойство, но то, как отчаянно она сжимала каждый раз ладонь Майи, не могло пройти мимо нее. И это отчаяние поразительно легко передавалось, заставляя вцепляться буквально мертвой хваткой в ответ. Словно недолго им осталось так держаться за руки — и если хватку хоть чуть ослабить, то можно потерять свое сокровище еще быстрее.       — Опять спать… хочу с тобой разговаривать. А еще лучше вернуться скорее на занятия.       Руку, тем не менее, она протянула. Не глядя. И чуть расслабилась, когда с ее пальцами переплелись чужие — что на самом деле такие родные.       — У тебя пальцы холодные, — Клодин перевела взгляд на их маленький замочек. — Замерзла?       — Боюсь, что это твоя температура дает о себе знать…       Остатки улыбки мигом исчезли с бледного лица, заставляя Майю пожалеть о сказанном. Лучше бы она продолжала закрывать глаза и свои и Клодин, усердно вбивая мысль о скорейшем выздоровлении уже в головы обеих. Ведь эффект плацебо способен творить чудеса?..       «Она справится» — ей хотелось, чтобы собственные мысли заглушали болезненные стоны, что слышались из палаты Клодин. «Она сможет» — твердила Майя, отчаянно впиваясь — до кровавых подтеков — ногтями в собственные ладони, стараясь не заплакать от душераздирающих криков своей возлюбленной. «Ничто не помешает ей стать лучшей из лучших» — нервные переговоры врачей за дверью, звон приборов, тревожные сигналы аппаратов сводили с ума, и вера в собственные слова неумолимо угасала. Как бы ей хотелось ничего этого не слышать. Как бы ей хотелось быть там, помогать Клодин, хотя бы своим присутствием, держать ее за руку и отвлекать историями про очередные нелепые поступки Карен.       Однако, «великая» Тендо Майя в этот раз ни на что не способна — все, что ей оставалось — вжиматься в стул при каждом новом пронзительном вскрике и ненавидеть себя за то, что она не может ничего сделать для своей угасающей звездочки.       Ничего, кроме как продолжать верить.       Только нервная система отнюдь не железная и готова в один прекрасный момент дать сбой. Особенно у того, кто всегда держит себя в руках и прячет все переживания и эмоции глубоко в себе.       — Майя-чан, давай я подогрею? Наверняка все уже остыло.       Тишина, нарушаемая постукиванием палочек о тарелку — все, что Нана услышала в ответ на свой вопрос. Полностью отгородившись от внешнего мира, Майя немигающим взглядом смотрела на тарелку с нетронутой едой, по краю которой она водила палочками, вырисовывая лишь одной ей понятные силуэты. А может, это и вовсе был набор бессвязных штрихов — она сама затруднялась ответить на этот вопрос.       — Майя-чан?.. — вновь осторожно позвала ее Нана.       Движения прекратились. Спустя пару секунд Майя подняла голову и обратила свой взор ко всем собравшимся за обеденным столом, затем медленно перевела взгляд на Нану.       — Еда?.. — тихо спросила она у встревоженной девушки.       Нана не успела ответить.       — Почему?.. — с силой зажав палочки в кулаке, Майя с отвращением посмотрела на блюдо. — Как… Да как я могу есть, когда она этого делать не может!       Лопнула струна, порвалась нить. Стена спокойствия и невозмутимости в одночасье рухнула, погребая под собой девушку, заставляя задыхаться от собственных эмоций.       — Ее настолько изводит боль, что она даже на любимую еду смотреть не может!       Палочки полетели прочь, заставляя Карен вскрикнуть от неожиданности, а Махиру испуганно выдохнуть. Вцепившись в скатерть, Майя тяжело дышала и с такой яростью смотрела на еду и напитки, приготовленные для учениц Сейшо на ужин, будто именно эта еда во всем виновата. Она совершенно не контролировала себя, о чем уже все присутствовавшие успели догадаться — поэтому Футаба поспешила схватить ее за руки и не без усилия завести за спину, предотвращая возможные жертвы.       — Разве это справедливо?! То, что все мы наслаждаемся жизнью, пока она!..       Резкий хлопок заставил Майю замолчать, замереть с широко распахнутыми от удивления глазами. Не сразу удалось понять, от кого ей прилетела отрезвляющая пощечина.       — Думаешь нам легко живется с мыслями о том, что Сайджо с каждым днем становится хуже?!       Хошими.       Когда взгляд Майи сфокусировался на ее глазах, она поняла, что они неестественно сильно блестят. Слезы. Буквально все в Джунне кричало о том, что она сама на грани срыва. Скорее всего, как староста — или как друг — она пыталась поддерживать позитивный настрой среди учениц, старалась выглядеть сильной, чтобы и другим было легче переносить очередные безрадостные вести из больницы. А Майя несвойственным для себя поведением все мигом разрушила...       — Джунна-чан… — жалобно прошептала Нана.       — Будь сильной ради других! Ради нее! — продолжала на эмоциях староста класса. — Представь, как ты подорвешь ее веру в лучшее, если покажешься в таком состоянии?!       Хотелось закричать в ответ, доказать, что она и так старается, изо всех сил, всю чертову жизнь она стремится быть идеалом для любого, кто бы то ни был. Что она тоже имеет право быть слабой когда запас оптимизма безвозвратно утрачен, потому что ее главный источник веры в лучшее угасает прямо на глазах.       Но вместо этого Майя молча кивнула.       — Прошу простить мне мое поведение, — добавила она чуть погодя. — Более такого не повторится.       И она сдержала свое обещание. На время.       — Майя?..       Отворить дверь в ее палату оказалось поразительно сложно. Не потому что заклинило замок, сломалась ручка или случилась еще какая-то бытовая ерунда — потому что было страшно. Страшно поверить в услышанное, увидеть это собственными глазами.       Увидеть. В то время, как она этого сделать уже не могла.       — Узнала тебя по твоим движениям. Слишком хорошо уже запомнила каждое из них.       Судя по интонациям в голосе Клодин, она хотела произнести это с улыбкой. Вот только улыбнуться ей не удалось. Майя снова чувствовала себя слабой, ничтожной. Она вновь не могла выдавить из себя ни слова и еле держалась на ногах.       — «Боюсь, больше она видеть не сможет…»       Слова доктора осели в мыслях так прочно, что ни о чем, кроме них, думать она не могла. Вера в услышанное приходить отказывалась — представить слепую Клодин Майе казалось чем-то непосильным. Невозможным. Невероятным. Из области фантастики!.. Так ведь быть не должно — у этой светлой девушки вся жизнь впереди, столько целей, столько возможностей…       Когда она увидела черную повязку на глазах Клодин, ей захотелось пробудиться от этого кошмарного сна. Узнать, что все это — лишь проделки богатой фантазии.       — Клодин… — ее хватило только на то, чтобы выдохнуть имя любимой и медленно опуститься на стул рядом с ней.       Она молчала. В ответ тоже — ничего, кроме молчания. Они обе так много хотели сказать, обе боялись это произносить вслух и обе понимали, что все равно думают об одном и том же.       Майе было страшно сделать или сказать что-то лишнее. Но рука сама потянулась к руке Клодин, боязливо, почти невесомо касаясь ее ладони кончиками пальцев. Медленно, Клодин согнула пальцы, отвечая на ее действия.       — Как сильно я хочу обнять тебя сейчас, — прошептала, наконец, Майя, чувствуя, как встает ком в горле. — Прижать как можно теснее и зарыться пальцами в твои мягкие волосы…       — … но не можешь, потому что врач сказал, что от любого лишнего движения мне может стать плохо, — закончила за нее фразу Клодин.       Дыхание окончательно сперло. Нельзя плакать, хотя бы не здесь, не рядом с ней.       — Хах, — вдруг слабо усмехнулась Клодин, — Я совсем как Флора. Сыгранная однажды роль теперь останется со мной навсегда. Не находишь это забавным?       Внутри все похолодело от таких слов.       — Как… как это может быть забавным?!.. — охнула Майя.       — «Мои глаза!.. Свет ослепил меня!» — игнорируя вопрос, с выражением произнесла девушка.       — Клодин!..       — «Клэр? Где ты, Клэр?»       Она продолжала цитировать свою роль из «Старлайта», а Майя молча молилась о том, чтобы это поскорее прекратилось. Было больно — и ей, и Клодин, интонации которой были пропитаны горечью и сожалениями. Хотелось остановить ее, перебить, но за все это нелегкое время Клодин стала для Майи настолько хрупкой, что она боялась ее случайно сломать. Поэтому она не перебивала, аккуратно поглаживая ее пальчики своими, слушая ее голос, такой любимый, но причиняющий столько страданий им обеим.       — Я хочу увидеть тебя…       Майя знала сценарий «Старлайта» наизусть, от корки до корки, и оттого она встрепенулась, стоило лишь понять, что Клодин говорит уже от своего лица.       — Кл…       — Я хочу заглянуть в твои глаза, я хочу увидеть их неповторимый огонек, я хочу снова видеть твою улыбку, я… — она так тяжело задышала, что Майя вскочила со стула, готовая в любой момент позвать врачей. — Почему я не могу больше это сделать?! Почему я?! Что я сделала не так, чем я заслужила все эт… о…       Сорвалась.       Из-под черной повязки показались слезы, градом полетевшие по щекам вниз. Клодин плакала в голос, так горько, что у Майи, по ощущениям, раскололось ее собственное сердце.       — Клодин, мой свет, мое солнце, моя дорогая, нет, пожалуйста… — Майя сама не заметила, как начала рыдать, беззвучно, содрогаясь всем телом. Ноги ее более не держали — ситуация окончательно вышла из-под контроля. Рухнув на пол, она прижала к щеке ладонь Клодин и начала покрывать поцелуями ее тыльную часть, постепенно перемещаясь на пальцы, нежно целуя каждый из них и чувствуя, как сама уже не может отчетливо видеть из-за слез.       — Л-лучше уж умереть, чем... остаться всеми забытым... инвалидом!... — в перерывах между горькими рыданиями, в сердцах кричала ослепшая девушка.       — Даже думать о таком не смей!!! — закричала в ответ Майя, чувствуя, как теперь ее трясет еще и от ужаса. — Не сдавайся! Борись!       — Зачем мне бороться, если у меня нет будущего?! — Клодин уже пребывала в состоянии истерики, ее крики были больше похожи на пронзительный визг.       Все это казалось сущим безумием и адом, который хотелось любым способом закончить. Почему нельзя поменяться местами, почему Майя не может забрать это проклятие на себя?! Видеть свою любимую в таком состоянии, в глубине души понимая, что ее слова — чистая правда было худшей пыткой, которую она когда-либо вообще могла испытать.       — Нет, нет… — шептала Майя, прижимая к губам ладонь девушки и не замечая, как слезы катятся уже по ее руке.       Больше ничего сказать и сделать Майя не успела. Клодин начала кричать — уже не от боли душевной — физической. Истерика не прошла мимо, вызвав очередной приступ нестерпимой головной боли. Прибежали врачи, зазвенели приборы, и вновь все, что оставалось делать Майе — давиться слезами под дверью, прося у Высших сил — будь то Бог или Дьявол — ослабить мучения Клодин и спасти ее.       За окном в тот момент пошел дождь — будто небо от сострадания — или в знак солидарности — плакало вместе с Майей. ***       Со дня смерти Сайджо Клодин прошло одиннадцать дней. Одиннадцать дней отрицания, одиннадцать дней пустоты и сводящего с ума черного шума в ушах.       Для всего общежития это стало днем, когда Тендо Майя наконец-то вышла из своей комнаты.       В то мгновение, когда она вошла в гостиную, все замерли, бросив свои дела, боясь издать хоть малейший звук. Не поднимая головы, Майя медленно дошла до холодильника и, застыв около него на несколько секунд, приоткрыла дверцу. Все ее движения казались сильно заторможенными, неуверенными, слабыми. От былой гордой и уверенной Топ Стар не осталось и следа.       — Майя-чан, прости, если вовремя не принесла еду, я сейчас как раз этим занималась… — Нана говорила тихо, не то от чувства вины, не то боясь слишком громкими звуками причинить дискомфорт девушке. Как когда-то сама Майя боялась навредить Клодин.       — … Все в порядке, Дайба-сан. Спасибо за заботу. Я в долгу перед тобой.       Голос у Майи был слабым и безжизненным. Словно вместо нее включили робота, что проигрывал записанные заранее фразы. Ни эмоций, ни чувств, ни желания начать их испытывать вновь.       Каждый новый день был похож на предыдущий. Они сливались в одну бесконечную черную полосу, внутри которой не было ни радости, ни света, ни сил. Ничего хорошего — даже неприятные ощущения отключились. Она жила на автопилоте, постепенно восстанавливая программу, которую она должна была выполнять. Тренировки, учеба, самосовершенствование…       Ради кого? Кому это было нужно?       Казалось, всему миру вокруг нее. Всем, кроме нее.       Жизнь без Клодин оказалась пугающе пустой.       — Тендо, если будешь продолжать в том же духе, главная роль тебе не светит!       Сакураги-сенсей вздохнула и покачала головой — то, что на занятиях показывала Майя, было в разы — если не в десятки раз — хуже того, чем раньше она радовала и вдохновляла учеников и учителей. Сколько бы раз она ни давала ей еще шанс — счет уже пошел на недели — прогресса не было и, судя по всему, и не предвиделось. Один сплошной регресс.       — Я понимаю, каково тебе пришлось, потерять напарницу и лучшую подругу… — после урока сенсей вызвала Майю на разговор. — Я ни в коем случае не хочу давить на тебя…       «Вы не можете понять».        — … но если в ближайшее время ты не соберешься и не начнешь работать хотя бы вполсилы, пострадают твои планы на будущее.       «Вы уверены, что это мои планы на будущее? И что оно мне вообще теперь нужно?»       — Мы подберем тебе достойную напарницу, не хуже Сайджо-сан. Уверена, вы…       — Чушь.       Женщина замолчала, с нескрываемым удивлением смотря на Майю. Услышать подобное от самой прилежной ученицы со всего потока — для нее это действительно стало шоком. Тем временем, Майя продолжила:       — Сенсей, вы сами не понимаете, что говорите. Никто не может заменить ее.       — Тендо, я прекрасно понимаю, что…       — Вы не понимаете, сенсей.       Повисла пауза, после которой, недовольно скривив губы, Сакураги развернулась на каблуках и зашагала прочь.       — Я думала, ты сильнее и сознательнее, Тендо.       Нет. Она совсем не сильная. Такой привыкли видеть ее окружающие.       Если раньше гнетущее одиночество заставляло Майю невольно желать внимания к себе и простого человеческого общения, то с наступлением вечной кромешной ночи в ее жизни единственным желанием стало только то, чтобы ее оставили в покое. Но, естественно, каждый считал своим долгом высказать свое необычайно важное мнение касательно ситуации, дать советов или…       — Звонили из твоей школы, рассказали о всех твоих выходках. Объяснись.       … или обвинить во всех смертных грехах. Высветившийся на телефоне входящий звонок от отца не предвещал ничего хорошего, но и не ответить на него Майя не могла. Было бы только хуже.       А как она могла объяснить этому человеку свое поведение? Ему ведь ничего не нужно было, кроме признания и победы. Его не волновало состояние дочери — никогда — только список ее заслуг. Вместе с матерью, они растили — хотелось бы назвать это «выращивали» — ее как идеального питомца для собачьей выставки. Им было все равно.       Им не понять.       — Чего молчишь, Майя? Ты серьезно так сильно сдала позиции из-за смерти партнерши?       — Отец, я…       Снова этот мерзкий ком в горле, вместе с удушающим гневом. Слова отца звучали так пренебрежительно, что хотелось бросить трубку в сию же секунду. Она терпела. Из последних сил, но терпела.       — Что «ты»? Подумаешь, какая-то там Сайджо, таких, как она - тысячи! Что ты за нее зацепилась, найдешь себе еще более достойную!       «Замолчи!» — кричало все ее сознание. «Да как у тебя язык поворачивается!» — от количества подавляемого гнева у нее начала кружиться голова.       — Такая трагедия, будто мать твоя умерла!       — Лучше бы мать.       Слова сами сорвались с уст, не давая даже малейшей возможности одуматься. Это привело в леденящий ужас, но ошеломленно-разгневанные звуки, что издавал потерявший дар речи отец на другом конце провода, заставили даже ухмыльнуться. Наконец-то хоть в чем-то она смогла быть сильной. Впервые она высказала свою позицию прямо, не прогибаясь под мнением и волей родителей.       — Да ты!.. Ты вообще в своем…       — Да, я в своем уме, отец. И ты не смеешь решать, как мне реагировать на чью смерть. Ты вообще не смеешь решать, как я должна проживать свою жизнь.       Произнесено все на удивление твердо и хладнокровно. Без эмоций, которые постепенно умирали в ней — за непригодностью.       Майя сбросила звонок и выключила телефон, параллельно чувствуя, как ее накрывает очередным нервным срывом. Прикрыв лицо руками, она в очередной раз заплакала. Который раз за последнее время? Когда уже запасы слез иссякнут? Или это все, что в ней скопились за долгие годы воздержания?       За столь короткий промежуток времени она разрушила все, что создавалось с таким усердием много лет подряд. Чувствовала ли она разочарование? Печаль? Сожаление?       Ничего этого не было, кроме съедавшей изнутри боли утраты.       — Почему они так не ценят тебя, Клодин?..       Коснувшись рукой подушки на своей кровати, Майя начала медленно водить по ней пальцами, поглаживая мягкую ткань, стараясь вобрать в себя ее «воспоминания». Ведь когда-то на этой подушке золотой волной были раскинуты волосы Клодин, чьи глаза в ту ночь горели ярче всех звезд на небе. Раскрасневшаяся и тяжело дышавшая, она улыбалась, искренне, переполненная счастьем.       — «Я так счастлива, Майя. Хочу, чтобы ты была рядом со мной всю жизнь...»       Воспоминания постепенно начали сменять друг друга, прокручиваясь перед глазами короткометражными фильмами, одно за другим. Здесь они вместе репетируют новый «Старлайт», здесь вместе гуляют по залитой лучами закатного солнца набережной, а вот незабываемая совместная поездка во Францию во время каникул… Во всех воспоминаниях Клодин была разной, то сосредоточенной, то наигранно обиженной, то нежной, но везде такой живой и светящейся от счастья…       Майя мечтала уснуть и больше не проснуться, так и затерявшись навсегда в лабиринте воспоминаний.       — Лебедь считается символом безграничной верности…       Аппетит вновь никак не желал приходить, оставляя Майю наедине с палочками, к которым, однако, в отличие от того скандального раза она даже не притронулась. Где-то на фоне шумел телевизор, откуда радостный пожилой мужской голос вещал о мире животных.       — Вы наверняка слышали о том, что потерявший свою пару лебедь от невыносимого горя утраты разбивается о скалы.       Совершенно не интересовавшаяся происходившим до того момента Майя резко выпрямилась в струнку и замерла. В голове вдруг начал складываться пазл.       — Действительно, лебедь не зря считается символом любви, однако...       Лебедь. Она всю жизнь была лебедем — лебедем в тесной клетке, чьи крылья были прочно связаны. Лебедем, которому посчастливилось встретить свою судьбу, выбрать себе партнера на всю жизнь — своего спасителя, что избавил от пут одиночества.       Теперь же его не было. И представить себе кого-то другого на месте Клодин было абсолютно немыслимым. Майя — тот самый лебедь, что потерял свою пару и теперь от горя не может найти себе места в этом мире.       Этого места… больше нет.       В голове будто что-то щелкнуло, заставило привычный механизм развернуться на 180 градусов, заработать в противоположном направлении. Слова диктора из передачи о животных эхом отдавался в голове, постепенно заполняя собой всю черепную коробку, не оставляя места здравому смыслу. «Парами. Вместе. Замены нет и никогда не будет».       В один прекрасный момент она все для себя решила.       Майя думала, что ей будет страшно. Может быть, где-то в глубине души даже надеялась на то, что инстинкт самосохранения отрезвит ее, заставит открыть глаза, вспомнить, как раньше подобное ей казалось нелепостью. Но сколько бы времени ни проходило, черная дыра внутри лишь росла в размерах, поглощая все на своем пути и не оставляя взамен ничего. Жизнь с ощущением полной пустоты внутри себя казалась куда более абсурдной идеей. Зачем это нужно? Кому принесет счастье это бессмысленное существование?       Зато теперь у нее были крылья — и их до сих пор не успели связать и упрятать их обладательницу за решетку клетки. Свободу крыльям подарила Клодин, что ждала ее там, в небе. Она ведь просила всегда быть рядом — и Майя не могла позволить себе заставлять ее ждать еще дольше.       Сделав глубокий вдох, она закрыла глаза. Теплый летний ветер развевал длинные волосы Майи, помогая яснее ощутить вкус свободы, почувствовать распахнутые за спиной крылья. Ветер нежно перебирал каждое перышко и игриво зазывал пойти ему навстречу. Где-то снизу слышался приятный размеренный шум волн, вдалеке бодро кричали чайки.       «Восхитительное чувство. Правда, Клодин?»       «Oui. Птицам ведь даны крылья, чтобы летать. Наконец-то ты снова сможешь ощутить все волшебство полета».       Впервые за долгое время Майя улыбнулась. Действительно, наконец-то. Наконец-то она может расправить свои крылья и сделать первый шаг.       И Тендо Майя смогла взлететь.