Исключение из правил

      — Джунна-чан, давай помогу?       С этой фразы все чаще начинались их не совсем обычные вечера, в которые прилежная староста группы собиралась учиться, но училась по итогу совершенно другому. Тому, что проходить можно только во внеурочное время.       Нана чуткая и нежная, но в то же время очень настойчивая. Джунна не знает, что больше стоит винить — свою мягкость и отсутствие сил, чтобы отказать, или то, что она сама хочет близости не меньше своей девушки.       Нана усаживает ее к себе на колени, прижимается со спины и зацеловывает шею, параллельно шепча настолько смущающие вещи, что кажется, будто вот-вот сгоришь от стыда. Она водит руками по телу, медленно, не спеша, внимательно изучая его, словно делает это впервые.       Интересно — мысленно задается вопросом Джунна — трогала ли ее Нана раньше, в других параллелях. И так странно испытывать мигом вспыхивающее чувство ревности к... самой себе.       — Джунна-чан…       Судя по тому, с какой нежностью Нана перекатывает на языке ее имя, смакуя его — она явно очень любит его звучание. Это заставляет сердце радостно трепетать, а осознание того, что ее вполне обычное имя для кого-то кажется особенным, вызывает легкое счастливое головокружение. Она все еще не привыкла к такому и боится, как бы Нана ее не разбаловала.       Когда шейных позвонков касается влажный язык, Джунна резко выдыхает — от неожиданности и от чувств, от всех этих постыдных эмоций, что затягиваются тугим узлом внизу живота. Ладони так сильно вспотели, что карандаш невольно выскальзывает из рук, но Джунна все еще предпринимает попытки сосредоточиться на учебном тексте и уловить его суть.       Бесполезно. Перед глазами все плывет.       — Нана, это не называется помощью… — подает она слабый голос, в ответ на что получает тихий довольный смешок.       — Ты можешь заниматься, пока я делаю тебе приятно.       — Нет, не могу!.. — возмущается Джунна.       И тут же вновь резко выдыхает, стоит рукам Наны заскользить по ее груди.       Нана бесконечно нежная и это заставляет забыться настолько, что порой даже сложно сразу осознать, что ты собиралась до этого сделать и какое сейчас вообще число. Она ведет себя совершенно неподобающим образом и нарушает личные правила Джунны, ее сформированную годами дисциплину. Можно сказать, она ее портит — и к огромному стыду, Джунна не так уж и против.       Пока взгляд старательно фокусируется на странице, а пальцы крепче сжимают карандаш, Нана успевает расстегнуть ее блузку, забраться пальцами под косточки бюстгальтера и укрыть одеялом из поцелуев всю шею.       «Главная роль была...» — последнее, что успевает запомнить Джунна перед тем, как зажмуриться.       Ее грудь более ничто не скрывает и Нана абсолютно бессовестно пользуется этим, играя с сосками, нежно пощипывая их. Джунна тяжело дышит и чувствует в ответ рваные вздохи на своей шее — будто уровень их желания синхронизирован и Нана ощущает его так же хорошо, как чувствует это она.       Где-то среди тумана наслаждения она различает, как падает ленточкой вниз развязанный бантик, чувствует, как стягивают пиджак вместе с блузкой. Нана жадно целует ее спину, скользя одной рукой вниз, под мягкую ткань юбки. Джунна невольно сводит ноги вместе, сжимает карандаш еще сильнее и сама не замечает, как проводит безобразную жирную линию прямо в книге, стоит указательному пальцу Наны несильно надавить на ее промежность.       — Джунна-чан такая старательная, усердная, — шепот продолжает приятно обжигать уши, — Джунна-чан самая лучшая…       Джунна сводит ноги еще сильнее и не сдерживает тихий стон, когда Нана начинает гладить ее через тонкую ткань белья. Как же хочется надеяться, что оно еще приемлемо-сухое...       Буквы окончательно слились в одно огромное нечитабельное слово, на котором она, демонстрируя свое исключительное упорство, все еще пытается сконцентрироваться. Благо, читать пытается она про себя, не вслух, как иногда ее просит Нана. Которой, несомненно, приносит огромное удовольствие слушать, как дрожит голос ее девушки, как срывается, не окончив фразу.       Все-таки Нана — ужасная извращенка.       И Джунна с этим уже смирилась.       — М-м-м!..       Когда ловкие пальцы пробираются под ткань трусиков и касаются ее напрямую, Джунна сдается и бросает с самого начала обреченные на провал попытки осознать текст. Не отдавая себе более отчета, она срывает с переносицы очки и оборачивается, насколько хватает возможности, к Нане. Она наконец видит ее, видит блестящие от возбуждения глаза, теплую улыбку, за которой мастерски скрыта хитрая ухмылка. Джунна тянется за поцелуем, в надежде приглушить постыдные стоны (только ли за этим?..) и окончательно теряет голову, когда Нана вводит пальцы внутрь.       Изящные, длинные, такие любимые. Только сейчас она может тихо себе признаться в том, насколько сильно ей нравится ощущать их в себе. ***       Когда на утро приходится в спешке доделывать невыполненное задание, Джунна злится на все на свете — на Нану, на себя, даже на недочитанную статью. Она упирает руки в бока и крайне недовольно смотрит на Нану, готовясь сделать выговор.       А в ответ щенячьи глазки, противостоять которым совершенно невозможно. Нана извиняется и делает вид, что ей стыдно, хотя Джунна на девяносто девять процентов уверена, что это не так. Обещает, что больше не будет отвлекать — в это верится еще меньше.       Но Джунна продолжает прощать.       Если у Хошими Джунны и есть исключение в собственных строгих правилах, то им, без сомнений, является Дайба Нана.