Достучаться до сердца

      В помещении приятно пахло какими-то маслами и травами, было темно и сухо, даже как-то душно. Пьер наслаждался этими запахами, пытаясь угадать их происхождение. Он вдохнул сильнее, невольно прикрывая глаза. Он чувствовал себя свободно и легко, даже не слишком заботясь тем, где он находился.       Пьер не ориентировался в плохо освещённом помещении. Хоть на нём были очки, но он продолжал щуриться, пытаясь разглядеть обстановку вокруг. Ему казалось, что свет исходит от свечи, которая стояла возле дивана. Он узнал об этом точно, лишь когда подошёл ближе к маленькой, тонкой, словно церковной свече.       Эта свеча чем-то напомнила ему его прелестную жену. Он закрыл глаза на пару секунд, и образ её — Наташи — предстал перед ним. Её голос зазвучал в голове, Пьер словно почувствовал прикосновение её мягких рук, он увидел её прекрасные глаза и представил её улыбку, и сам невольно улыбнулся. Он закружился по комнате с закрытыми глазами, вспоминая, как танцевал с ней.       Полёт его мыслей был прерван резким скрипом, который обычно издают непрочные деревянные кровати. Пьер вздрогнул и машинально обернулся в сторону источника звука. Оказалось, что он был не один, и это изрядно его напугало. Ничего не видевший как следует, он был ещё более беспомощным, чем обычно. Пьер стал крутиться по сторонам, вслушиваясь в приближающиеся, мерные, как звуки капающей воды, шаги. — Кто здесь? — безнадёжно прошептал он, продолжая озираться.       Шаги приближались — медленно, ровно, но шумно, и они будто эхом отдавались от стен. Судя по всему, это место было длинным коридором, но достаточно широким, чтобы создавать эхо. Вскоре Пьер стал различать силуэт — широкие плечи и низкий, по сравнению с его, рост, не давали точного понятия, кто перед ним находился, но одно стало совершенно ему ясно — это не была женщина, и уж тем более Наташа, которую он так хотел видеть.       Неизвестный, наконец, вышел из тени, и его лицо стало различимо. Сухие, но правильные и приятные черты лица заставили мысли забегать, воображение заиграть, а воспоминания ударить молнией — перед Пьером был Андрей.       Гробовая тишина ещё долго стояла в помещении, и никто из них не решался нарушить её, то молча озираясь по сторонам, то встречаясь взглядами друг с другом. Им, кажется, было, что сказать, но они оба не могли подобрать слова, чтобы полно выразить мысли. Первым не выдержал Пьер, заговорив шёпотом: — Я, признаться честно, не думал, что увижу тебя, — неуверенно начал он. — Здесь или вообще? — вслух спросил Андрей. — А здесь — это где? — в ответ задал вопрос Пьер. — Здесь — это место, где встречаются души, которые должны были быть вместе при жизни, но которые по тем или иным причинам так и не смогли воссоединиться. Здесь эта ошибка судьбы исправляется, души, которые должны были быть друг с другом, живут вместе, — медленно и доходчиво объяснял Андрей, слегка жестикулируя. — Родственные души? — Да, — спустя какое-то время он добавил, — и, если хочешь, можешь называть это место загробным миром. Так будет понятнее.       Пьер немного помолчал, обдумывая то, что рассказал ему Андрей, а потом стал задаваться вопросами. — Так значит, здесь каждый человек встречает свою родственную душу, с которой не мог жить вместе при жизни, но должен жить с ней сейчас? — Если я сам правильно понял устройство этого мира, — спокойно ответил он. — Получается… — Мне тоже трудно в это поверить, но похоже на то, что ты и я — эти самые родственные души, — перебил его Андрей. — Но как ты понял это? — не унимался Пьер. — Это довольно сложно объяснить в условиях этого мира, но, впрочем, я попробую, — он вздохнул и подошёл ближе к Пьеру и единственному источнику света. — Когда я появился здесь, эта комната не была такой, какая она сейчас. Как я понял, она изменилась под влиянием моих мыслей, но не прямых, а каких-то тайных, словно взятых из закоулков разума. Я был здесь один довольно долгое время, не зная, что делать. Я много думал и вспоминал тех людей, которых знал. Вот тогда я и понял, что не должен быть один в этом огромном мире, о котором ещё не догадывался. В комнате спустя какое-то время появилась дверь, и я, наконец, смог выйти. Представь себе моё удивление, когда я увидел огромное пустое белое пространство вместо других людей. На самом деле, как оказалось потом, комнаты, где живут другие души, спрятаны от чужих глаз и, чтобы их найти, нужно постараться, — рассказ Андрея прервался странным резким шумом откуда-то сверху, сразу после него комната озарилась ярким, почти дневным светом, из-за которого обоим пришлось зажмуриться. — Что произошло? — потирая глаза, спросил Андрей. — Не знаю, но, кажется, в комнате появилась люстра, — Пьер попытался взглянуть на потолок, прикрываясь ладонью. — Ты думал, что хочешь больше света в помещении? — Не… не знаю. — Пьер! Это важно! Попробуй вспомнить. — Кажется, я задумывался, почему здесь темно. — Теперь всё ясно.       Между ними вновь воцарилась тишина — тяжёлая и какая-то безнадёжная. Пьер хотел спросить о многом, но мысли спутались, и он не смог выговорить ни слова. — Я, кажется, рассказывал тебе об устройстве этого мира, — непринуждённо начал Андрей, садясь на диван.       Пьер только тогда начал осматриваться, когда Андрей жестом пригласил его подсесть к себе. Комната действительно оказалась длинной и широкой, но не была бесконечным коридором, как в темноте показалось Пьеру. Стены были тёмно-красного цвета, и на них висело множество картин, в основном изображающих пейзажи. В конце комнаты стояла огромная кровать, заправленная белым бельём, вид которой заставил мужчину слегка вздрогнуть и машинально задать первый пришедший в голову вопрос: — Почему кровать одна? — Было бы уместнее, если бы ты спросил, зачем вообще она здесь, потому что души не испытывают потребность во сне, — голос Андрея был каким-то вымученным, словно всё об устройстве этого мира Пьер уже должен был знать. — Ты говорил о том, что на обстановку влияют мысли. Должно быть, ты думал о спальне, вот она и появилась, — Пьер сел на диван, куда ему указывали жестом.       Внутренне смущённый, Андрей отвернулся в сторону от Пьера, рассматривая картины на стенах. Эта догадка про кровать сконфузила его от того, что говорил эти слова его друг, которого увидеть в одной комнате с собой он никак не ожидал. — André, — обратился к нему Пьер, — ты говорил, что здесь видел и другие души, — продолжил он, — а кого именно ты видел? Кого-то знакомого? — Я видел Lise, — медленно произнёс мужчина, всё ещё не глядя на Пьера. — Правда? — искренне удивился он, — И… она не с тобой в комнате, — добавил он шёпотом. — Да, правда, — игнорируя второе предложение, отвечал Андрей. — И что же? Ты говорил с ней? — Она счастлива. Она заслужила это. Можешь о ней не беспокоиться, — за этим вновь последовало тяжёлое молчание.       От этого холодного тона Пьер стал чувствовать себя крайне неуютно и обеспокоенно — таким тоном Андрей говорил с ним перед Бородинским сражением. На него нахлынули неприятные воспоминания, а в сердце отдавалось тупой, тягучей болью, он не выдержал и вскочил с дивана. — Андрей! Что происходит с тобой? Ты вновь закрылся от меня, как и тогда… — тихо добавил он последние слова. — Мне нужно подумать обо всём что случилось. — А что такого случилось? Я мешаю тебе здесь? Привык к одиночеству? — Я жил с ним всегда. — И в загробном мире собираешься это продолжить? — А что мне остаётся делать? Мою натуру не заменить теперь. Такой, какой я сейчас — таким я буду всегда. Души вечны и неизменны. — Я… Я не позволю себе совершить эту ошибку во второй раз! Я отпустил тебя тогда, теперь — не отпущу! — Пьер говорил горячо, не обдумывая и активно жестикулируя. Андрей ничего не ответил, но посмотрел на него как-то сухо, что тот невольно напугался. — Души не могут умереть, — невпопад сказал Андрей, видно, задумавшись. — А тебе хотелось бы? — немного озлившись, спросил Пьер. Другой мужчина вновь промолчал. — Мы никогда не говорили откровенно. Я всегда боялся лезть далеко тебе в душу, но теперь я не собираюсь оставлять это на произвол судьбы. Я надеюсь, что ты последуешь моему примеру и будешь говорить честно. Первым начну я, — Пьер немного помолчал, собираясь с мыслями. — Задумывался ли ты когда-нибудь о том, что ты сам навлёк на себя вечное одиночество? Ты говорил с кем-нибудь по душам о своих чувствах? Пытался рассказать о том, что чувствуешь? — Андрей ничего не отвечал на эти вопросы Пьера. — Прекрати скрываться от меня! Я всё равно достучусь до твоего сердца! Знал ли ты, как мучился я, когда долго не видел тебя и понимал, что не увижу, и не буду знать, что с тобой? Знал, что я чуть с ума не сошёл, когда ты так холодно простился со мной перед Бородинским сражением? Да я места себе не находил после того, как осознал, что уже не смогу поговорить с тобой! Не смогу ничего исправить, наладить, изменить! Это было отчаяние… — Пьер хотел сказать ещё что-то, но неожиданно прервался. — Отчаяние? — процедил сквозь зубы Андрей, злобно смотря на него. — Ты знаешь, кто помог избавиться мне от него, — не обращая внимания на интонацию Андрея, ответил Пьер. — Да, конечно, знаю, как не знать, — проговорил тот уже спокойно, откинувшись на спинку дивана. — Скажи честно, — начал Пьер после короткого молчания, — и даже после всего, что ты пережил, ты до сих пор не можешь простить её? — Я простил. — А знаешь, что я понял? То, что при жизни ты мог юлить и врать, а душа теперь не может! Я говорю всё, что думаю и даже не могу остановить себя сам. Речь льётся сама по себе. Теперь я почти всё увидел, что ты скрывал от меня тогда. Ты даже имени её произнести не можешь. — Наташа, — сказал Андрей, а спустя какое-то время добавил с особой злобой, — Доволен? — Твоим состоянием — нет, а тем, что я понимаю тебя больше, чем при жизни — очень, — Пьер вновь сел на диван, но приблизиться к Андрею не решился. — И что ты понял? — Твоя хандра сломала тебя. Сделала твоё счастье невозможным, потому что ты сам для себя решил, что ты недостоин его. — Я был счастлив и мог быть, но меня окружали не те люди. Меня никто не понимал. Даже ты. — Но сейчас-то! Я стал понимать тебя больше, чем когда-либо до этого. Могу ли я помочь тебе? — Теперь уже поздно. И почему только ты при жизни не говорил мне этого? — Ты не был так откровенен. — Был, точнее, пытался, но, когда понял, что люди не слышат меня и не понимают мои чувства, я оставил попытки достучаться до них. Я и тебе рассказывал, да только ты тоже не слышал. Или не понимал. — Я ведь сказал, что исправлю ошибку! Пожалуйста, не отворачивайся от меня и моих попыток помочь тебе. Пожалуйста, Андрей, — Пьер немного придвинулся к нему, в надежде расположить его к себе искренностью. — Ничего изменить уже нельзя, слишком поздно. — Андрей, — сказал Пьер и замолчал, надеясь, что мужчина поднимет на него взгляд. — Андрей, — повторил он громче. — Что? — несколько недовольно спросил Андрей, всё-таки посмотрев на Пьера. — Смотри на меня. Это важно, чтобы ты привык к человеческому общению и ко мне, в частности. — Зачем? Чего ты пытаешься добиться от меня? — Взаимности. Искренности. Проявления чувств, в конце концов. Хватит прятаться за масками. Ты устал от них при жизни. Здесь они тебе не нужны. Здесь ты можешь быть тем, кем являешься на самом деле. — Я перед тобой сейчас тот, кем являюсь на самом деле. — Не буду спорить. Возможно. Но проглядеть эту истину сквозь твоё безразличие и напускную злобу очень трудно. Ты давно изменил ко мне отношение, и сейчас это заметно более всего. Такое ощущение, что я тебе мешаю. Что причина этому?       После этого вопроса Андрей почувствовал, что ему становится хуже с каждой секундой, проведённой с ним. Почему он здесь? — Почему ты здесь? — повторил он вопрос, который крутился в его мыслях, игнорируя то, что говорил Пьер. — Я? Почему? — Пьер опешил от этого, не найдя больше, что сказать. — Да. Ты сам хоть видишь в этом какой-то смысл? Зачем мы снова встретились?       Пьер вздохнул и ответил: — То, что я снова вижу тебя и могу говорить с тобой — настоящий подарок от судьбы для меня. Мучения моей души, наконец, прекратятся, и я смогу чувствовать себя спокойно. Ты мне, наверное, не веришь, но я действительно счастлив, что могу видеть тебя и говорить с тобой. На душе мёртвым грузом лежало осознание того, что есть ещё что-то, что я не успел тебе сказать, что не успел рассказать ты мне. Андрей, я очень скучал по тебе, буду честен, — Пьер неуверенно протянул к нему руки, чтобы обнять, и всё это уже было растопило заледеневшее от одиночества сердце Андрея.       Лучезарная улыбка озарила лицо Пьера, когда он увидел проблески взаимности со стороны Андрея, но тот, увидев его, светившегося от счастья, неожиданно для себя подумал, что так же Пьер улыбался и Наташе. Андрей тут же отпрянул от него, устремив взгляд в пол. В нём закипело какое-то смешанное чувство из ненависти, смущения и отчаяния. Он вновь обрёк самого себя на страдания размышлениями, а Пьер, увидев эту резкую перемену, сидел, недоумевая и желая узнать, что произошло. — Андрей, ты можешь объяснить, что ты чувствуешь? — заботливо начал он. — Нет. Я не обязан рассказывать тебе это. — Позволь, — говорил он шёпотом, — мне помочь тебе, — Пьер медленно приблизился к нему и обнял за плечи. Андрей хотел отогнать его от себя, но отчего-то не был в состоянии пошевелиться. Он не знал, сколько они просидели — вот так, вдвоём, но каждый из-за мыслей, словно вдали от другого — в этом мире не было понятия времени. Андрей вскоре уже перестал замечать присутствие Пьера, полностью погрузившись в раздумья. Беспричинная хандра, необъяснимая тоска и тяга к свободе от надоевших и навязчивых мыслей вновь захватили его, заставив потерять все ощущения. Пьер снова «вытащил» его из раздумий своим шёпотом: — А теперь ты можешь рассказать, что мучает тебя? — А ты уверен, что хочешь услышать ответ? — Ты ещё спрашиваешь! — довольно воскликнул Пьер. — Как тебе угодно. Теперь ты должен узнать, что я обо всём этом думаю. Я видел, как ты был счастлив с Наташей. Через это окно, — Андрей сделал полуоборот к занавешенному бордовой длинной шторой окну и указал на него рукой, — я наблюдал за тобой и за всеми, кто волновал меня при жизни. Я видел всё — видел, как хорошо тебе было с ней, видел, как счастлива была она, и как счастлив был ты. Ты не должен был быть со мной в одной комнате. Ты должен был быть с ней, а не со мной. Теперь ты понимаешь, понимаешь, наконец? То, что ты оказался здесь со мной, не более чем ошибка судьбы, её очередная бездушная прихоть, а не подарок, как ты до этого выразился, — речь Андрея была болезненно горячей, наполненной какой-то невыразимой тоской и безнадёгой, что сердце у Пьера забилось сильнее, и забилось больно. Он, наконец, понял, что мучило Андрея — его убивало чужое счастье, которое для него было недостижимо, как он считал. — Андрей! — жалобно воскликнул Пьер, рывком подсев к нему ещё ближе и стиснув его в своих объятиях. — Андрей, ну почему же ты раньше мне ничего не рассказывал? — Пьер был готов разрыдаться, сжимая чужие плечи. — А какой смысл рассказывать? Даже сейчас. Это изменит что-то? — мужчина пытался выбраться из объятий, но Пьер крепко держал его. — Не пущу! Даже не пытайся! — горячие слёзы потекли по его покрасневшим щекам, а голос надорвался.       Андрей смирился и спокойно сидел, слушая бессвязные бормотания Пьера. Ему стало заметно легче несмотря на то, что сначала он противился близости, такой непривычной ему с давних пор. Почувствовав себя лучше, он даже обнял мужчину в ответ, на что тот, кажется, разразился ещё большим плачем. — Я думаю, что должен попросить у тебя прощения, — сказал Андрей. — Что? Зачем? За что? — Пьер выпустил его из объятий, смотря ему в глаза. Они показались Пьеру уже не такими пустыми и безнадёжными, как в тот момент, когда он увидел их при свете одинокой свечи. — Я расстроил тебя. Ты не должен был так близко к сердцу принимать мои слова. В конце концов, зачем тебе эти лишние волнения и проблемы? — Нет, ты, верно, совсем издеваешься надо мной! Что ещё мне нужно сделать, чтобы вновь завоевать твоё доверие? Что мне сделать, чтобы достучаться до твоего сердца? — А зачем? — Андрей перебил горячую речь Пьера вопросом. Долго скрываемое, тяжёлое, невыносимое отчаяние выразилось в одном этом коротком вопросе. Безнадёжность, которой был пропитан голос Андрея, ударила Пьера, как молния. Мужчина вдруг понял, что проблема засела в сердце Андрея так глубоко, что решить её, если и будет возможно, то только спустя достаточно большое количество времени. — Я бы ответил тебе на вопрос, если бы был тем, кем при жизни, но теперь… Теперь я другой, я изменился, понимаю больше, но не отвечу, — отрезал Пьер, вновь стиснув мужчину в объятиях. — Прекрати, — вымученно простонал Андрей, будто сам до этого не был рад этой спасительной близости. — Ты хочешь? — Да, — после его ответа Пьер выполнил просьбу. — Ты хочешь, чтобы я не говорил с тобой? — спросил он.       Андрей тут же приоткрыл рот, намереваясь сказать: «Да», но отчего-то стал колебаться и не сказал ничего. Пьер был рад этому, хотя старался внешне не выдать своего счастья и волнения. Он переживал за Андрея, и это чувство чуть ли не толкало его с места, до того оно было в нём сильно.       Отчего-то вдруг Пьер стал понимать, каким-то внутренним чувством ощущать, что испытывает в тот или иной момент Андрей. Он попытался подумать о природе этих ощущений, но поток мыслей смешался, и он не смог остановиться на чём-то конкретном. Пьер, вроде бы, всё понимал, даже сопереживал Андрею, а всё-таки чего-то ему не хватало для полного осознания того, что происходит с другим мужчиной. Пьер нашёл ответ на это в том, что Андрей «закрылся четырьмя стенами» от него, ничего конкретно не рассказывал и внешне проявлял к его инициативам помочь полное безразличие, сухость и испытывал какое-то явное раздражение.       Конечно, с одной стороны, всё это объяснимо — отчуждённость Андрея вызвана его продолжительным одиночеством. Он уже утратил способность полно и понятно выражать свои эмоции, вечно скрывая их. Однако, с другой стороны, как казалось Пьеру, ничего особого не мешало мужчине хотя бы попробовать открыться, попытаться объясниться и поговорить по душам, ведь они так давно не видели друг друга. — Я задал такой вопрос, потому что понял, что, по-видимому, слишком давлю на тебя. Мне не хотелось сделать тебе хуже, правда, — объяснил Пьер. — Я… понимаю тебя, — с видимым усилием выдавил из себя Андрей.       Совершенно неожиданно и резко у него на душе появилось какое-то невыносимо гадкое, болезненно острое чувство тяжести бытия. Он не видел дальнейшего смысла, искал его, но не находил ни в чём. Это мучило его сильнее и сильнее, из раза в раз заставляя повторять в голове уже осточертевшие едкие мысли. Навязчивость этих мыслей убивала его изнутри. Он страдал, внешне пытаясь скрыть от Пьера эту тяжесть. Однако от чуткого взора другого мужчины было не уйти. Он увидел эту скрытую в потёмках души Андрея глубину его страданий и страстно желал помочь, но слабо представлял как. Пьер внимательно всматривался в Андрея, но тот сидел неподвижно, пустыми глазами смотря в пол и опустив голову.       Андрей понял вдруг, что не только моральные, но и физические силы его истощились. Мысли мучительно крутились в его голове, он страстно хотел что-то сказать, но осознал, что даже не в состоянии пошевелить губами.       Горячие, безнадёжные слёзы покатились по его щекам. Глаза его стали словно стеклянными, и в них выразилась ужасная, бесконечная и долго скрываемая мука. Пьер мельком глянул на Андрея, сердце его сжалось от сострадания. Андрей зарыдал, закрыв лицо руками. Ему было стыдно за свою слабость, но он уже не мог терпеть. Плечи его мелко задрожали, он согнулся, опёршись локтями на колени.       Пьер смотрел на Андрея, не в силах приблизиться к нему. Он понимал, что в этих слезах — всё отчаяние, всё горе, все страдания, всё, что накопилось при жизни и, возможно, впервые выражается таким образом. «Как… долго он, должно быть, мучился, пока не дошёл до точки, когда терпеть уже было невозможно. И как только оставался он всё это время в полном, казалось бы, здравии, особенно при жизни? Как мог он держать все чувства в себе и даже не пытался помочь себе, найдя способ их выразить?»       Поток мыслей Пьера прервался из-за того, что Андрей резко выпрямился и сел ровно, чинно, даже с каким-то аристократическим высокомерием. Пьер смотрел на его лицо — слёзы на его впалых щеках высохли, ресницы слиплись. Ничего в нём не дрожало, он вновь принял положение уверенного в себе человека, по крайней мере, внешне.       Однако это изменение никак не отразилось на внутреннем состоянии мужчины. Он резко, в один момент понял, что перестал чувствовать что-либо в принципе. Ничего. Абсолютная пустота в душе пришла на смену долгим, мучительным страданиям. Андрей силился высказать Пьеру всё, что накопилось в окутанной туманом голове, но бессмысленно продолжал смотреть в какую-то точку на полу. Пьер неуверенно помахал рукой перед его лицом, надеясь на ответную реакцию, но мужчина сидел неподвижно. Тогда Пьер начал говорить ему что-то, но слух словно отнялся у Андрея — с ним, очевидно, пытались завести диалог, но он ничего не мог разобрать, будто слова были на неизвестном ему языке. Андрей чётко видел, как шевелятся губы Пьера, но не понимал ничего, ничего не слышал и не мог ответить.       Андрей в тот момент наглухо был «отрезан» от Пьера. Что было причиной этому — неизвестно, но Пьера это поведение другого мужчины беспокоило и, можно сказать, пугало. С тем было бесполезно пытаться контактировать — он молча смотрел пустыми глазами в пол, никак не воспринимая действия вокруг себя. Пьер, сам уже чуть ли не в безумном припадке, взял руки Андрея в свои. Похолодевшие кончики пальцев касались его ладоней, и ему вдруг захотелось согреть эту ледяную душу сначала снаружи. Пьер приблизил руки другого мужчины к своим губам, обдавая пальцы горячим дыханием. Это странное действие «оживило» Андрея, он в недоумении перевёл взгляд с пола на Пьера, не понимая, что произошло.  — Что… ты делаешь? — медленно, словно разучившись говорить, спросил Андрей. — Ничего, — шептал Пьер, отстраняясь от рук, но будто не желая делать этого, — ничего.       Андрей долго и вдумчиво смотрел в глаза Пьеру, надеясь осмыслить этот неожиданный поступок с его стороны. В голове Андрея зароились странные мысли, но он отгонял их, стараясь не обращать внимания. Однако что-то отчаянно не уходило из его воображения — это слегка покрасневшее лицо Пьера, когда он задал ему вопрос. Сейчас этот румянец исчез, но в памяти остался отпечаток этого необъяснимого смущения. — Зачем ты пытался… Что ты пытался сделать? — проснувшийся в Андрее интерес обрадовал Пьера, ему показалось это хорошим признаком. — Я хотел согреть тебя, ведь очевидно, — непринуждённо ответил он. — Согреть? — в недоумении переспросил Андрей. — Ты стал совсем как лёд, и твоя бледность… Она какая-то мертвенно-болезненная. Это ненормально, — Пьер легко провёл пальцем по щеке Андрея. Тот резко отстранился. — Я всегда был бледным, если ты уже успел забыть, — мужчина несколько испуганно посмотрел в ответ на Пьера.       Физической близости Андрей чуждался ещё больше, чем эмоциональной. Прикосновения были ему в тягость, он боялся их, но, скорее, пугался человека, который касался. Он не считал это в себе недугом или чем-то неправильным, ему просто было трудно переносить чужое внимание. Живя в загробном мире, в совершенном одиночестве, он отвык от мысли, что у него всё ещё есть физическая оболочка. Он жил душой, одними мыслями и рассуждениями, потому что здесь у тела не было потребностей, и Андрей успел забыть о том, что может воспринимать что-то телом.       Прикосновение Пьера привело движения души в смятение больше не от того просто, что оно было, а от того, что в нём чувствовалось что-то тайное, скрытое, интимное и откровенное. Было в этом движении Пьера что-то такое, от чего Андрею стало не по себе, он почувствовал и даже словно понял, что движет Пьером в его стремлении помочь, как тот выражался. Андрей напугался этой мысли, хотел не думать так о друге, но мысль показалась ему до того правдивой, что она так и продолжила крутиться в его голове.       Андрей вновь посмотрел на Пьера, а тот пристально наблюдал за ним в ответ. Их взгляды встретились, но Андрей напряжённо отвёл глаза в сторону. — Почему ты делаешь это? — спросил он, немного отодвигаясь от другого мужчины. — Делаю что? — с оттенком игривости переспросил Пьер. — Прикасаешься ко мне. — Ты так остро на это реагируешь, что мне становится ещё страшнее за тебя. Ты совсем отвык от людей. Ты разве не помнишь, что это было обычным для нас? — Пьер аккуратно взял Андрея за запястье. Тот резко повернул в его сторону голову и впился в него злобным взглядом. — Такие… худые руки, — как-то отстранённо начал Пьер, игнорируя негативно настроенного Андрея, — Ты ужасно извёл себя, от тебя будто совсем ничего уже не осталось. — Моё тело сохранило такую форму, какая была незадолго до смерти, — отрезал Андрей, рывком отстранив руку от Пьера. Тот тяжело вздохнул, поникнув головой.       Замечание Пьера было достаточно правдивым. Андрей действительно был очень худым и измождённым в отличие от того, каким Пьер его запомнил. Сам же он почти совсем не изменился, по крайней мере, так ему думалось. — Ты ничего не хочешь рассказать? — напрямую задал вопрос Пьер, надеясь хотя бы так расположить к разговору мужчину.       Андрей замялся и отвернулся, скрестив руки на груди. Он глубоко вздохнул, словно собираясь начать долгую и проникновенную речь, но упорно молчал. Пьер с надеждой ждал и мог бы прождать сколь угодно долго, пока Андрей не будет готов сам начать исповедь, но тот не начинал. — Тогда, — после продолжительного молчания Пьер заговорил шёпотом, — можно я задам вопрос? — Андрей слабо кивнул. — Что ты чувствуешь по отношению ко мне? — Андрей напряжённо выпрямился в ответ, разомкнув руки и смотря в глаза Пьеру. В этом вопросе было ещё больше откровенности, чем в прикосновениях. Это был тот вопрос, который бы Пьер лучше не задавал совсем, потому что Андрей не мог на него ответить. — Я перестал что-либо чувствовать уже давно, — мужчина начал издалека, не касаясь сути вопроса. — Прошу тебя, хотя бы на этот вопрос ответь мне! — взмолился Пьер, придвинувшись к Андрею, тем самым прижав его к подлокотнику дивана. — Я не могу, — откровенно сказал тот. — Тогда скажи, ты ведь не ненавидишь меня? — Пьер вновь взял Андрея за руки.       После недолгого молчания Андрей прошептал, отвернувшись: — Сил не хватит на то, чтобы ненавидеть такого, как ты, — голос его как будто немного смягчился. — Как я? — проникновенно, удивлённо и одновременно с огромной надеждой прошептал Пьер. — Я вижу, как ты мучаешься из-за меня, я страдаю сам и заставляю страдать и тебя. И самое главное, я не понимаю, почему именно ты обречён на это вместе со мной, а не находишься с той, с кем ты прожил до конца своих дней? Тебе легко почему-то не думать об этом, а я… А я всё это время, пока ты здесь, задаюсь одними и теми же вопросами, на которых нет ответа. Я не ненавижу тебя, и вряд ли когда-нибудь смог бы делать это. Теперь твоя очередь быть откровенным со мной. А что ты чувствуешь по отношению ко мне? — его же словами задал Андрей вопрос, особенно ударяя на слово «ты». — Я на самом деле не знаю, — выпалил Пьер, не задумываясь, — Я испытываю много чувств и даже не думаю над этим. Наверное, самое главное — это стремление помочь, назови это состраданием, милосердием, как угодно. Всё смешано в одно что-то странное и труднообъяснимое, поэтому мне тяжело ответить конкретно. — А ты хотел, чтобы я ответил тебе, когда так же, как ты, не понимаю, что чувствую. Теперь, побывав в моём положении, ты понимаешь, что всё не так просто, как кажется. — И всё-таки наши необъяснимые чувства отличаются, — прошептал Пьер, немного сжимая чужие ладони.       В голове Андрея вновь пронеслась молнией догадка о том, что на самом деле движет Пьером, и она, кажется, стала ещё более правдивой, чем до этого. — Чем? — Не знаю, — опустив глаза и прижав чужие руки к сердцу, ответил шёпотом Пьер.       Андрею больше не нужно было ни слов, ни действий со стороны рядом сидящего человека. Он всё понял, всё осознал, и та догадка перестала быть простой догадкой, она стала величественной, открытой и свободной правдой во всей своей красоте и могуществе. — Прости меня, — как-то неуверенно начал Андрей, повернувшись к Пьеру. — За что? Ну, ответь мне, за что ты просишь уже во второй раз прощения? — мужчина, кажется, прижал чужие руки к себе ещё сильнее. — Если бы я знал… — Да если бы мы оба знали! — перебил его Пьер, — Если бы мы оба знали, что чувствуем, были бы внимательнее друг к другу, прислушивались, находились рядом, когда это нужно было, а мы не знали, быть может, жизнь бы наша была совсем другая. — Только нет совсем толку говорить о прошлом, ворошить воспоминания, от которых невыносимо больно. Я устал от мыслей о том, что было до этого. Устал помнить всё это, устал, надоело, не могу больше. Я бегу от самого себя, но это бегство бессмысленное, бесполезное. От себя не убежишь, ведь так? — уголки губ Андрея немного поднялись, но в глазах его снова появилась та ужасная и тягостная тоска, которая была до этого. Пьер мягко освободил его руки. — За что ты продолжаешь винить себя? Прошлое не вернуть, ты и сам это понимаешь. Ты уже ничего не можешь исправить, ты был прав, когда сказал это, но вот, в чём ты ошибся — ты всё ещё в состоянии сделать свою дальнейшую судьбу немного лучше. Да, я не спорю, ты можешь сделать и хуже, но можешь и лучше, вот что я хочу сказать. Ты как-то странно прокручиваешь одно и то же в голове и травишь себя этим изнутри. Зачем, Андрей? Я хочу ответить тебе на твой, якобы, неразрешимый вопрос. Я здесь, потому что справедливость в мире есть. Счастье существует для всех, я могу им поделиться, могу помочь тебе обрести покой и равновесие в душе. Назови это моей целью, как хочешь, судьба послала меня к тебе затем, чтобы я сделал тебя счастливым, ведь я не смог сделать это при жизни. Я возьму на себя ответственность за твои печали, я виноват, что не помог тебе, когда был нужен, не был рядом, когда ты мысленно взывал ко мне. Прости меня за мою бездеятельность, и я обещаю, что теперь не допущу такого, — на последних словах Пьер перешёл на шёпот — странно проникновенный, будто звучавший отовсюду и западавший сразу в душу. Мужчина аккуратно приблизился к Андрею, накрывая его руки своими ладонями. — Ты веришь мне? — продолжал шептать он почти на ухо Андрею, который поёжился от этого.       Обстановка и то настроение, которое было между ними, смущали Андрея своей странностью, необычностью и откровенностью. Он не помнил, что такое когда-либо бывало у них, да и вообще с кем бы то ни было. Никогда и никто не проникал в глубины его души, никто не стремился увидеть тёмные уголки и осветить их своей … любовью?       Как только это слово пронеслось в голове Андрея, он вздрогнул, как будто его окатили ведром холодной воды. Он догадывался, а потом понял, что это была не просто догадка, но почему-то это слово не мелькало в его мыслях. Он думал об этом чувстве, осознавал, но не говорил себе чётко, что это оно. Но ведь это оно.

«‎Надо жить. Надо любить. Надо верить»

      Чужие слова вихрем пронеслись в его голове. «Кто сказал мне это? Где я слышал эти слова? И почему я вспомнил их в такой момент?» — подумал Андрей напряжённо. Память его немного притупилась. — Андрей? — заботливо спросил Пьер, увидев, как вздрогнул мужчина. — Я, — с паузой ответил он, — вспомнил кое-что. Что-то очень странное и знакомое. — Расскажешь? — нежно проговорил Пьер, гладя пальцами выпирающие костяшки на чужих руках. — Я могу только спросить, это и будет моим рассказом: Пьер, ты, — Андрей запнулся, чувствуя себя крайне неловко, — ты любишь меня? — Конечно! Как не любить? Всех люблю, каждого человека, живущего и жившего! Весь мир держится и живёт благодаря любви, жизнь без любви невозможна. Нужно жить и любить, любить всех, понимаешь? Я всегда старался донести эту мысль до тебя. Ты — никто, пока не любишь. В любви смысл, в ней одной! — Пьер говорил громко, уверенно и ясно, как объяснял давно решённое дело.       «А вот и ответ на мой вопрос, вот и отгадка тайны!» — подумал Андрей, жадно рассматривая лицо Пьера. — А ты, верно, подумал, что я способен одну лишь Наташу любить? Да нет же! Нет же, я тебе говорю! Любить надо всех, всем помогать по возможности, любовь — такое прекрасное чувство! — как в бреду твердил Пьер.       «И ведь точно, словно помешался рассудком!» — воскликнул Андрей про себя. — Да как же можно не любить? Ведь я был бы тогда самым ничтожным из людей, если бы не любил тебя и других!       «Ну, это точно, так и есть» — думал Андрей. — Да, Андрей, я тебя люблю! — гордо и громко воскликнул Пьер.       «Помешанный!» — тут же про себя проговорил Андрей, даже почему-то радуясь, что тот помешанный. — Я и не думал, что услышу от тебя какой-то другой ответ, — мужчина едва заметно усмехнулся. — И замечательно, что ты знал это! Тогда я тоже спрошу тебя об этом: а ты меня любишь? — глаза Пьера засветились от удовольствия, что он вновь мог говорить о волнующих его вещах с Андреем. — Я? Любить? — Андрей вздохнул, переводя дух, — я давно забыл, что это такое, я уже и не знаю, что оно значит — «любить», — он остановился, видя, как недавно вспыхнувший огонёк в глазах Пьера медленно меркнет с каждым его словом. — Но ты заставил давно угаснувшее чувство в моём сердце возродиться, — сказал Андрей, слегка улыбнувшись.       После этих слов Пьер весь просиял от счастья, сдавившего его душу, уже не сдерживая своих порывов, он со слезами на глазах бросился обнимать мужчину: — Андрей, — радостно прошептал он, прижимая его к себе за плечи.       Одно мгновение перевернуло все те устои и порядки жизни, которыми они жили до этого. Для них началась новая эпоха, новое время, когда они уже не будут скрывать то, что чувствуют. Маски, которые они носили при жизни, сняты. Теперь всё, что было до этого, если и имеет для них значение, то лишь в качестве воспоминаний, которыми они всё-таки дорожат по-своему.       Они много и долго говорили и не могли наговориться. Всё, что терзало обоих, наконец, нашло отклик в сердце другого. Их диалоги были очень длинными, но не утомляли их, они им радовались и хотели, чтобы они были такими. Они нашли отдушину друг в друге и ни на что на свете бы не променяли теперь эти чувственные беседы. Для разговоров у них теперь много времени и, впрочем, ещё целая вечность впереди…