***
Зеленые листья блестят на солнце, громко шелестят, колышась на ветру. Тополя, высотой с пятиэтажку, хотя, даже выше, кажутся Игорю невероятно красивыми — он стоит, запрокинув голову, и дивится тому, как листва имитирует движение морских волн. Пройдя немного, юноша улегся на стопке строительных плит, оставленных здесь хозяином лет двадцать назад; прохладный ветер протекал по обнаженным рукам, чем побудил задрожать от мурашек, но не встать. Парень закрывает глаза, чтобы веки прогрелись под лучами: приятное тепло гуляет по телу, и, когда Акинфеев распахнул ресницы, все вокруг стало голубым — он любил проделывать этот трюк. Вдруг, кто-то запрыгнул на бедра к Игорю, закрывая ладонью глаза. — Угадай, кто, — голос такой знакомый, даже родной. Этот загадочный человек навалился сверху, все еще держа руку на чужих веках, и медленно провел языком от яремной впадины до уха, после чего аккуратно, почти без усилия, прикусил мочку. — Вась, слезь, — сдерживая стон где-то в горле, произнес Акинфеев. — Да как ты это делаешь? — недоумение отчетливо слышалось в голосе Березуцкого; он отпрянул, ожидая ответа на, казалось бы, риторический вопрос. — Секрет, — ласково прошептал на ухо Игорь, прижимая так бесцеремонно сидящего на себе парня. — Где твой брат? Или что-то случилось за время моего такого непродолжительного отсутствия? — Он в доме, — отвечал гость, — просил найти тебя. Обед готов. Совсем немного отстранившись, Акинфеев, наконец, заглянул в глаза Василия: голубая, даже ближе к белому, радужка у самого зрачка, а оттеняла эту белизну темно-синяя полоска по краю. Игорь может часами, лежа на сочной, зеленой траве, всматриваться в глаза близнецов, и каждый раз парень безошибочно понимает, кто перед ним. Акинфеев берет в руки лицо Березуцкого и целует в скулу, нарочно игнорируя приоткрытые пухлые губы; поцелуй получает светлая бровь, затем красноватый от долгого пребывания на солнце нос — Вася еле выдерживает, но все равно ждет, пока младший с ним наиграется. А тот замечает, как первый нетерпеливо закусывает губу, делая тем самым ее влажной и еще более красной, проходится по ней языком, а затем снова закусывает. Игорь хотел, было, впиться в манящую плоть, так, чтобы ощутить вкус чужой крови на языке, но, вот только, Березуцкий оперативно слез и направился по тропе к летнему домику. — Еда остывает, — не оборачиваясь, предупредил парень, — поторопись, юный ловелас, — смеясь, ёрничал он. Резво спрыгнув с плит, Акинфеев нагнал сбежавший предмет обожания, смелым движением развернул к себе и впился в столь желанные губы, кусая до крови, как и хотел. Василий не возражал, демонстрируя это шумными стонами в поцелуй, как-никак, сам этого желал, чтоб была у него метка, какой у брата не будет. Но это только пока, ведь Игорь специально оставлял на близнецах совершенно одинаковые следы: синяки и засосы на одних и тех же местах, даже намеренно царапал спину тому, у кого она была целая — галочка в голове на этот счет была особая, в общем. Держась за руки, шли парни по аллее: Акинфеев ловил взглядом птиц, называя вид каждой, а спутник его все пытался вникнуть, поддержать орнитологическую беседу, но вскоре оставил эту затею, лишь только глядел на такое красивое, любимое лицо. Внезапно Березуцкий прервал увлекательнейший рассказ о сойке пересмешнице тем, что остановился, ненароком дернув замечтавшегося Акинфеева. Близнец услышал кошачий писк в реденьких кустарниках и, оставив рассказчика с кучей вопросов, полез через оградку, чтобы проверить источник звука. Спустя мгновение Вася вылез из кустов с черным котенком на руках и репьем в волосах. — Смотри, какое чудо! — словно маленький ребенок, которому только что подарили давно обещанную игрушку, восхитился юноша. — У него, наверное, мама там. Верни, — аккуратно вытаскивая колючку из густых волос отросшей челки, предположил Игорь. — С цветком в волосах ты был бы больше похож на Василек, — довольно заметил он, пока разглядывал фиолетовый репей. — Да нету там никого, — фыркнул близнец, — выбросил кто-то у дороги, а этот бедняжка в укрытие побежал, — он сильнее прижал котенка к себе, явно намекая на то, что животное должно остаться. — Ну, раз так. Берем, — по-родительски снисходительно дал согласие Акинфеев. Счастью Березуцкого не было предела — он все говорил, какую подстилку для него сошьет, какую свою чашку под воду, а какую под еду отдаст, как из фантика и нитки игрушку сделает, на дверь повесит, и как этот кот будет мышей отменно ловить. До дома осталось только ручей перейти, и уже чувствовался запах чего-то вкусного, но Игорь пока не знал, чего, а Василий и не говорил. Только они взошли на крыльцо, как с кухни раздался крик: «Ай, блять, ебаная сковородка!». Леша обжегся, тут и гадать нечего о том, что там такого случилось. Положив котенка на плетеную скамейку, старший Березуцкий бросился к брату, причитая о технике безопасности на кухне. — Только под моим присмотром с тобой все хорошо, а? — бурчал Вася, осматривая обожженные пальцы. — Да хотел кунжут в салат пожарить, но что-то не получилось, — виновато опустив глаза, оправдывался Алексей. — Тебе повезло, что волдырями не пошло, — продолжал старший. — Знаю я один способ, чтобы боль поубавить, — сверкнув глазами в сторону Акинфеева, дабы удостовериться, что тот смотрит, интриговал Березуцкий. Он поднес пылающие невидимым огнем пальцы ко рту, а спустя мгновение вобрал их в рот, до конца. Парень играл языком с подушечками, им же раздвигал пальцы внутри рта, затягивал до костяшек, выпускал полностью. Леша сбивчиво дышал, тихо постанывал, не отрывал взгляда от умелого рта брата, смотря глазами, полными абсолютного желания. Наблюдая за любимыми, Игорь вспомнил, как впервые столкнулся с их безгранично сильным чувством. Это был вечер у Широкова, тогда там все были: Дзагоев, Щенников, Набабкин, парни постарше, такие, как Игнашевич, Семак с Гончаренко, — всех их Акинфеев отлично знал, но вот Березуцких тогда представили ему впервые. Два совершенно одинаковых брата, их одежда, голос, прически, — все было единым. Этот аспект так приятно поразил Игоря, что он не мог заставить себя перестать любоваться этими двумя весь чертов вечер, а когда братья замечали трепетный взгляд на себе, то лишь синхронно, довольно ухмылялись. Ближе к полуночи, то есть, ко времени высшей точки опьянения и счастья, юный наблюдатель так-таки потерял из виду близнецов, что побудило отправиться на поиски. Благо, квартира Ромы была не такая уж огромная, чтобы в ней заблудиться и с концами потерять что-то или кого-то — так и Акинфеев, без труда нашел своих, теперь уже, возлюбленных. Одинокий торшер, светящий розовым, разрезал клубок тьмы, который скопился в узком коридоре, где стояли лишь комод да широкое кресло, чей цвет было не разглядеть. А вот, что творилось на кресле, было видно прекрасно: близнецы упоенно, совсем не по-детски, целовали друг друга, зарывались тонкими пальцами в волосы, один до бледных костяшек сжимал бедра другого, сидящего сверху, задирал его рубашку, широко облизывая рельеф пресса, чем добился еле сдержанного стона брата в ладонь. Зрелище это настолько впечатлило Акинфеева, что он, нисколько не думая, пошел тяжелой походкой прямо к ним. — Блять, Лех, слазь, — завидев приближающегося юношу, останавливал спускающегося к ширинке партнера Вася, — этот с бровями идет. Игорь подошел вплотную и все еще ничего не говорил, только глядел в глаза, вопросительно смотрящие снизу вверх. — Вы, — наконец начал он, запнувшись на первом слове от волнения и тянущего возбуждения, — такие, сука, красивые, — он вновь замолчал, после чего развернулся к близнецам спиной, чтобы не пялиться на обнаженную грудь одного из них. — Пожалуйста, приходите к нам почаще. Акинфеева вытянул из воспоминаний легкий поцелуй Леши в щеку. Он шел на террасу, неся в руках салатник, наполненный листами айсберга, тонкими полосками огурца и цуккини, кольцами синего лука, поджаренным Васей кунжутом, а заправлено это все было оливковым маслом, смешанным с соевым соусом и горчицей, посолено кристаллами морской соли. Что ж, вид у блюда, и вправду, шикарно аппетитный. Игорь подсаживается за стол, вслушиваясь в разговор братьев, когда те говорят об имени для котенка. Троица коллегиально решает назвать его Маркизом; конечно, без угроз вилками, и даже ложками, не обошлось, но ведь по-другому — никак. — Маркиз, кис-кис-кис, на кусочек рыбки, — подозвал детеныша старший Березуцкий, — нравится? Мой брат приготовил, — котик с громким, свойственным только оголодавшим животным, звуком убежал с куском под лавочку. — Я только сегодня все убрал здесь, — возмутился автор блюда, — потом сам за ним убирать будешь, — он смиренно хмыкнул, увидев нулевую реакцию на свое замечание, и с улыбкой посмотрел на черный, подрагивающий от счастья хвостик. Наблюдатель сей сцены, то бишь — Акинфеев, всего только умилялся, подперев голову руками, и думал, что ему несказанно повезло, ведь близнецы взяли его «к себе», пустили в свой маленький рай, где воплощаются в жизнь любые желания. Иногда парень чувствует себя третьим лишним — это чувство помогают прогнать сами Березуцкие, не давая Игорю даже вдохнуть полной грудью, когда все его тело атакуют поцелуи, настолько нежные, что по чуть загорелой, бархатной коже волнами пробегают мурашки, заставляющие прогнуться всем телом, с тихим хрустом в спине. Ночь опустилась на город, зажигая в домах и на улицах свет, который она не может победить. Акинфеев, сидя между близнецами, по-хозяйски расположил ладони на бедрах каждого из них и мерно поглаживал. А Василий с Алексеем, будто не замечали, смотрели себе фильм, только приобняв слегка младшего с обеих сторон. Тот, воспринимая все, как намек, переместил руки выше, несильно сжимая у самой ширинки. Но и тут почти никакой реакции не последовало, только синхронные, громкие вдохи. — Я, что, — поворачивая голову то к одному, то к другому Березуцкому, начал возмущаться парень, — зря к вам на дачу приехал? Или так и будем без конца продолжать ютиться в каморках и подворотнях, закрывая рот рукой и сдерживаясь? — Уже сильнее сжимая бедра братьев, продолжал он. — Так вот, я приехал сюда, чтобы сорвать голос и с трудом ходить завтра утром. Я могу хотя бы, блять, надеяться, что вы двое обеспечите мне незабываемую ночь? — Игорь резко встал, скрестив руки на груди и развернувшись лицом к близнецам. Они поднялись, пробрались руками под футболку партнера, оглаживая любимое тело, и одновременно впились с оголенную шею, как и хотел Акинфеев, совсем не сдерживаясь. Как только Березуцкие отстранились, на коже проступили алеющие пятна, а обладатель сих меток единственно издал стон, затерявшийся в горле еще с полудня. Леша подхватил под бедра Игоря, мокро целуя, и решительно понес по направлению в спальню. На мгновение в голове последнего возник вопрос: «Куда делся Вася?», но он быстро забылся, как только юное тело рухнуло на мягкие, податливые простыни, такие же, каков сейчас Акинфеев. Без лишних промедлений, Алексей освободил от одежды партнера, попутно влажно, глубоко целуя; язык Березуцкого бесцеремонно проталкивался в рот, издающий тихие, такие сладкие стоны, сплетался с чужим языком и собирал капли недавно проступившей крови. Сильные руки оплетали тело, не оставляя без внимания ни единую его часть, покрасневшие, зацелованные губы впивались в уязвимые места: участки кожи, натянутые на ребрах, косые мышцы живота. Леша спустился ниже, проводя кончиком языка вдоль пресса, чем заставил умоляюще всхлипнуть Игоря. Как только в комнате почувствовалось присутствие еще одного человека, младший Березуцкий оторвался от своего занятия, и тут же был утянут в еще более сильный и властный, чем у него самого, поцелуй-укус. — Что ж, дорогой Игореша, — оторвавшись от брата и наклонившись ближе к Акинфееву, произнес Василий, — ты хотел чего-то незабываемого. Мы приготовили для тебя это, — он показал руку, спрятанную за спиной: в ней старший держал портупею-бандаж и кожаные, широкие наручники, соединенные тонкой цепочкой. Юноша тяжело сглотнул, но страх не испытывал, только поднялся на локтях, с вызовом смотря на обоих братьев — он настолько доверял этим двум, что готов был решиться на все ими предложенное. Вася переместился ему за спину, затягивая тонкие кожаные ремни, что так хорошо оттеняли загорелую кожу, принося эстетическое удовольствие каждому из близнецов. Спустя считанные мгновения Леша уже зафиксировал руки Игоря чуть выше головы, чтобы ненароком их мальчику не было больно или неприятно. В этот момент сознание постепенно начинает покидать светлую голову Акинфеева, и он всем телом выгибается, заставляя черные ремни натянуться еще сильнее, чем вызвал восхищенные улыбки на лицах Березуцких. В четыре руки они ласкали молодое, бархатное тело, искусно закованное в плен; два жарких рта пытались сделать как можно приятнее, накрывая все доступные участки кожи; два ловких языка оставляли влажные полосы, которых касался воздух, чем заставлял дрожать, вызывал толпу мурашек. Игорь отвечал громкими, как и хотел, несдержанными, стонами, подавался навстречу изобретательным ласкам, цеплялся за цепь наручников, натягивая, и ни разу не отвел взгляда от светлых макушек, гуляющих языков. В таком состоянии Акинфеев уже перестал пытаться как-либо различать братьев — лишь стонал имена, по очереди — он теряет рассудок с каждой секундой, пока тонет в омуте сильных рук, мягких губ и искусных языков. Беззащитность добивает с каждым разом, когда в порыве чувств Игорь дергал руками, чувствуя сопротивление. Василий и Алексей плавно переместились к давно стоящему члену Акинфеева, запирая в горячем плену своих губ. Братья оставили две влажные нити вдоль всей длины, чем заставили связанного от неожиданности дернуться навстречу и умоляюще всхлипнуть. Они поочередно брали в рот до основания, а после стонали, передавая вибрацию горла на покрасневшую головку, языками очерчивали основание, как по спирали, рисовали влажный след к уздечке. — Я сейчас… — захлебываясь в чувствах и эмоциях, Игорь пытался выдавить из себя хоть пару слов. Близнецы не сразу, но, все же, отстранились, после чего пламенно поцеловали друг друга, закусывая и оттягивая губы. Связанный восхищался этим зрелищем из раза в раз, возбуждался от него так сильно, что был не в силах держаться. Леша потянулся за смазкой, лежащей где-то у изголовья, и невесомо коснулся губ Акинфеева, после чего подал тюбик брату, а сам устроился рядом с юношей. Вася обильно смазал пальцы, после чего ввел сразу два, чем вызвал недовольное шипение Игоря прямиком в поцелуй, который вел младший Березуцкий. Старший растягивал тщательно, попутно кусая щиколотки лежащих на его плечах мускулистых ног, крепко придерживал связанного за ремни, не давал совершить лишних движений. Леша не позволял вдохнуть полной грудью, целовал сильно, полностью доминировал над Акинфеевым, но не забывал о принесении удовольствия, путем ласк жаждущего внимания члена последнего. Каждый в этой комнате ждал большего, продолжения — хотелось, чтобы от жара их тел искрился воздух, чтобы он укрыл тяжелой завесой — поэтому Василий вынул пальцы и щедро смазал головку, прежде чем начать входить. Игоря будто прошибло электрическим разрядом: он дернулся, пытаясь убежать, но крепкая рука старшего все также намертво зафиксировала тело за ремни. Алексей принял крик в поцелуй, не давая его разорвать — он держал связанного за подбородок так, что нельзя было им даже дернуть. Акинфееву, на самом деле, было комфортно в сильных руках Березуцких, но изобразить из себя беспомощную жертву тоже хочется, особенно, если это так заводит братьев. Освободившись из крепкой хватки Леши, юноша от удовольствия стонал, срываясь на абсолютно неконтролируемый крик, лишь только Вася задевал простату, вколачивался так сильно, что аж звезды в глазах скакали из правого угла, в левый. Но тут крик заглушил внезапно появившийся во рту Игоря член младшего Березуцкого — теперь во весь голос стонал уже он, когда парень расслаблял глотку и впускал орган так глубоко, что носом касался гладкого лобка. Стимулируя Акинфеева в такт себе, старший довел себя и его до точки высшего наслаждения, после, даже не выходя, принялся слизывать сперму с пальцев — Алексей кончил следом, как только Игорь зажал головку в горле настолько сильно, что, казалось, уже не выпустит. Младший благодарно его поцеловал, а после упал рядом; так же поступил Вася. Отвязав руки Акинфеева, но оставив на нем портупею, близнецы заключили в крепкие объятья своего мальчика и положили головы ему на плечи. — Можно теперь один вопрос? — отдышавшись и успокоив сердцебиение, поинтересовался Игорь. Двойное, усталое мычание, выражающее согласие, послышалось у обоих ушей парня. — Что это вообще было, тогда, в гостиной? — он просто смотрел в потолок за неимением сил шевелить даже головой. — Мы хотели услышать, как сильно ты хочешь, чтобы мы взяли тебя, — ответил один из братьев. Акинфеев не хотел сейчас различать их, потому что в этом нет смысла, ведь любит он их одинаково сильно. Игорь лишь тихо ухмыльнулся, после чего троица заснула, прямо так, в обнимку. Завтра на молодой груди останутся красно-синие полосы, голос будет севшим, и Игорь сядет с трудом, как и хотел.***