Она - он

Потихоньку осматриваясь, привыкая к новой обстановке, Юлия без Сергея почти не скучала. Хотела конечно его хотя бы услышать, вот только… по рассеянности мобильник дома забыла, а попросить — стеснялась. Да и номер не помнила. В первый же день ближе к вечеру — началось. Сначала ярка оягнилась, потом мама Сергея потянула её в сарай: показав кто где находится; рассказав кого как зовут, стала учить корову доить, и ей волей-неволею, а пришлось приноравливаться и повторять. Сначала и руки уставали быстро, и выходило медленно, но через пару дней привыкла: уже сама вставала в шесть, брала ведро и шла доить Польку — молодую светло-коричневого окраса с белыми пятнами корову. Полька хоть и была спокойной, но первые дни от неё шарахалась — все-таки незнакомый человек и пахнет иначе… Послушавшись совета, всегда надевала принадлежащую Александре фуфайку и, взяв с собою полбулки хлеба — и Польке всё вкуснее, чем сено жевать, и самой кормить животину с рук приятно — Юля шла в сарай. Всегда любила животных, а Полька такая теплая, с огромными карими глазищами, в которых порою казалось вся вселенская печаль сокрыта… А вернувшись в дом, она молча наблюдала за тем, как Шура процеживает молоко. И все бы ничего, да только ко вкусу парного молока всё никак привыкнуть не может. Первый раз её вообще вытошнило. Но мама Сергея, игнорируя это, все равно заставляла её его выпивать по целому стакану… Холодное и отстоявшееся еще ничего, но свежее — пенное и теплое пила чуть ли не из-под палки. Всё удивлялась — зачем? но Александра, ничего не объясняя, глазами из-под бровей сверкала так, что ноги сами подгибались.       Благодаря тем же животным, Юля практически сразу подружилась с близнецами и с постоянно при них находящейся Настей. Старшая сестра Сергея оказалась не такой уж и пугающей, а уж когда она узнала, что та вышла замуж в семнадцать, невольно потеряла дар речи. Вот это любовь! а не то, что у её матери…       И если б не частые перебранки между негнушающимися крепкого словца мужчинами, можно было б подумать, что в доме царят мир и согласие. Было и то, что очень расстраивало: никак не могла подружиться со Светой. Главная причина крылась в Тиме, который невероятно собою пугал. Было в этом псе что-то… что-то необъяснимое, что-то очень знакомое и слишком человеческое. Собственническое. Мужское. Хозяйское… Он порою так смотрел на Светлану, словно хотел её… съесть! Замирало всё в груди от этого взгляда и сразу вспоминался Сергей. Злой и ревнующий. Сергей… В воскресенье просто отсыпался. Придя с работы на следующий день, ощутил противную пустоту, когда не увидел на кухне привычной картины… К вечеру Юлии стало не хватать все сильнее. И если в армии было чем заняться: там он хотя бы уставал, да и в то время был сильно зол на Юлю, а потому с ненавистью откидывал от себя все мысли о ней, что начинали мучить его каждый раз, когда он оставался наедине с самим собой, то сейчас, когда между ними всё хорошо, метался по дому, совершенно не зная, чем себя занять. И если в понедельник, все еще помня плаксивую мину, он ничего делать не стал, то во вторник — позвонил. Хотел если не голос услышать, так хотя бы извиниться за то, что оставил в поселке одну, да мама сказала, что Юля спит и будить её ради его прихоти никто не станет. Оставшись ни с чем, он перезвонил через час, да услышал то же самое. После позвонил еще и, выйдя из себя к концу разговора, просто разорался, да только… На его гневную тираду мама отрезала: «Пишите письма», и бросила трубку. И сколько бы номер не набирал — скидывала! У отца телефон оказался вне зоны, а дед… видимо глухим прикинулся, а потом тоже отключился.       Лютуя, Сергей пинал дома все подряд, однако… выбора особого не было: мать на порог не пустит, даже если он лично заявится, а потому, перебесившись, пошел в среду подавать заявление в военкомат: взял с собой характеристику с места работы, заранее составленную автобиографию, аттестат и его копию, ну и фотографии конечно. Сидя перед кабинетом, долго смотрел в потолок, а когда вызвали, впервые усомнился в выборе: готов ли пожертвовать счастьем их обоих ради мечты, даже, собственно, не своей, а деда? Обговорив все вопросы, молча переписал автобиографию: составлял её еще тогда, когда не собирался жениться, а теперь он совершенно точно несвободный мужчина. Ему есть, о ком заботиться. Его будут ждать и почем зря… волноваться о нем. В пятницу он сорвался с самого утра: быстро развез почту и даже мотоцикл в гараж загнал, однако уехать так и не смог. Вадим то ли ногу подвернул, то ли еще что — так и не понял — а у Никиты была назначена деловая встреча: не мог без проверенного человека куда-то ехать. Ни Матвея, ни Глеба под рукою не оказалось и вся надежда оставалась только на него. Не мог же он Никите отказать, учитывая то, что тот ни чем-то там занимается, а фирмой отца, которая, по идее, всю их семью кормит и его в том числе. Вот только он никак не ожидал, что придется лететь в другой город. Шанс забрать Юлю домой в эти выходные медленно таял: что-то там не срасталось. В итоге домой он вернулся поздним вечером — в воскресенье.       Находясь в полном раздрае, написал маме сообщение: «Ты мне хоть скажи, как она там? В порядке?» Та долго не отвечала, и он, плюнув на все, ушел в ванную, где, развалившись в теплой воде, уставился в одну точку… В себя пришел только, когда чуть не захлебнулся. Отплевываясь и матерясь, вылез из ванны, переоделся и пошел спать. Сердце едва от волнения не остановилось, когда увидел две смски с разницей в полчаса. «Перестала плакать, начала кушать. Улыбается даже иногда. Все с нею нормально. Приедешь на следующих выходных — заберешь». «Напиши ей письмо. Не будь придурком. Она обрадуется».       Раньше он, наверное, даже посмеялся бы над таким предложением, но не сейчас. Бумажные письма — это круто. Вот только о чем написать? Включив свет, Сергей снял со шкафа коробку. О чем мама писала? Да ни о чем: пара строк о том, как ветер за окном шумит и дождь моросит уже не первый день, как папа поленья в камин подбрасывает, а после — Есененское: «Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым…» Вытерев накатившие на глаза слезы, спрятал листок обратно в конверт и побрел в кабинет. Понял наконец, что на самом деле совсем не важно, что конкретно напишет. Главное, что Юля будет часто перечитывать адресованные ей строки. Вспоминать о нем и, быть может, плакать. Но и это не важно, ведь так она совершенно точно будет знать, что он думает о ней, а не забыл. Ведь у неё появится неоспоримое доказательство того, что он любит её, скучает и хочет видеть; что всё, что происходит между ними — вовсе не сон…

Прошу тебя… закрой глаза… Представь… что за окошком ночь… Льет ливень… молния… гроза… Все мысли… улетели прочь… Представь… что мы сидим вдвоем… Вдвоем… и нету никого… Горит свеча… накрытый стол… Мы говорим… и пьем вино… Представь… я подошла к тебе… Слегка… дотронулась рукой… А ты… прижал меня к себе… И прошептал… побудь со мной… Представь… я обняла тебя… И села на твои колени… Своею ласкою… пленя… Чуть-чуть оттягиваю… время… Представь… что я тебе шепчу… Касаясь губ твоих… слегка… О том… что я тебя хочу… Хочу с тобой… на облака… Ну, а теперь… глаза открой… Мечта пропала… меня нету… Ты хочешь??? приезжай за мной… И мы продолжим сказку эту… (Татьяна Многоликая)

В понедельник утром, развезя почту, Сергей отправил заказное письмо к родителям в поселок. Сказали, что дойдет в течении двух дней, раз не за пределами области, а это значит, если не считать сегодняшний день, письмо Юлия получит не раньше среды. Оставалось только надеяться, что почта России не подведет, и он приедет в поселок не раньше, чем она письмо прочитает. Все-таки он всю ночь писал и кучу бумаги перевел.       До среды дожил более менее счастливый и вдохновленный, а придя домой в среду, все мерил шагами зал: лицо горело — он внезапно осознал, что написал полную муть, а потому стало стыдно, но письмо уже не вернуть!!! Не выдержав напряжения, Сергей просто напился. Проснувшись с квадратной головой в кресле перед телевизором, долго не решался заглядывать в телефон: Если Мама Это Видела и Читала — будет выстегивать над ним всю оставшуюся жизнь! Жуть как стремно, однако никаких смсок не обнаружилось, зато висел один пропущенный… от отца. Перезванивать не стал — струсил.       В пятницу Сергей не нашел в себе сил вообще что-либо делать: по городу ползал, как муха. Чем ближе становился конец рабочего дня, тем меньше становилось его желание ехать в поселок. И дело не в том, что он не хочет Юлию видеть — никак не мог справиться со смущением и в тоже время жутко хотел, чтобы она Сто Процентов Получила и Прочитала это чертово письмо, которое его уже несколько дней с ума сводит! А еще поймал себя на мысли, что мечтает получить хоть какой-то ответ, поэтому дотянул до последнего и никуда не поехал. И все выходные провалялся в постели, не имея ни сил, ни желания что-либо делать.       В понедельник он поднялся ни свет, ни заря и, приняв холодный душ, наконец-то побрился и привел себя в порядок. После работы занимался уборкой — даже полы помыл. Во вторник перестирал все вещи. В среду сходил в магазин и забил до отвала холодильник. А посмотрев на календарь, с прискорбием обнаружил, что уже двадцать пятое января. Не сумел найти в себе сил даже поржать над собственным идиотизмом. Так его это письмо из колеи выбило, что напрочь про своё двадцатилетие забыл. «Могли бы сейчас поужинать, потом вместе ванну принять и лечь в постель. Какой же я Дебил!» Конечно же глупо надеяться на то, что вот сейчас раздастся звонок и на пороге окажется именно Юля, а ведь папа запросто мог её привезти, да только это все раньше надо было с ним обговаривать! Тем не менее… звонок в дверь и вправду раздался. — Здорóво! — навалившись плечом на косяк, глумливо оскалился Глеб. — Здорóво… — Танцуй что ли, — войдя, прикрыл за собою дверь. — В смысле? — Танцуй говорю, а то не отдам, — покрутив перед носом шурина конверт, он едва не засмеялся, когда тот, «выкинув» руку, ухватился за письмо. — Э-э-э, братец, так не честно, — покачав головой, выдернул уголок. — Да хорош прикалываться. Верни! — Ладно, раз у тя седня днюха, мучить не буду, — передав послание, залез в карман. — А это от нас от всех — пользуйся. — От всех — это от кого? — Да все скидывались: Матвей, я, родители. Никита вот тоже. Кстати, Вадим сам выбирал, так что колеса надежные. — Ясно, — слабо улыбнувшись, протянул ладонь. — Спасибо большое. — Лан, я пошел — не скучай! Тачка кстати в соседнем с моим гараже. Слева. Ключ на связке. Не забудь. — Спасибо, Глеб. — Все, ушел, — подняв, махнул рукой, переступая порог. Пытаясь задушить волнение, он, убрав ключи, принялся крутить письмо: ни штампа, ни адреса. Лишь в уголке аккуратным почерком выведено «Сергею» — и все. Распечатав конверт, достал сложенный напополам лист — развернул. — Твою мать…       Вот уже январь почти закончился, а Сережка так за нею и не приехал… зато на прошлой неделе получила от него письмо: уже до дыр его затерла и наизусть выучила, и каждый вечер перед тем, как спать лечь, перечитывала и не могла унять волнения и дрожи — понятия не имела, что он может быть настолько романтичным. Здравствуй, как твои дела? Сидел и думал: как же жить мне без тебя? Здесь всё напоминает о тебе: мне кажется, что вот войдешь и мир, и радость в дом мой принесешь, но нет и нет тебя. Где Ты, Желанная Моя? Едва завидев в темноте твой стройный силуэт, мне кажется, что вот: настал конец беде. Но ты, потупив взгляд, проходишь мимо. И если «Здравствуй», я скажу, кидаешь мне «Привет», неторопливо. И всё молчишь. Молчишь. Скажи Хоть Что-Нибудь, О Скромная Моя! Порою улыбнусь, твой смех услышав, а сердце бьётся так, что я боюсь: вдруг кто-нибудь услышит… Услышит и поймет, какой секрет в душе храню, а ведь его я очень долго берегу. Быть может я не прав и нужно мне сказать, что я Устал с тобою встреч искать? что надоело, тебя не видя, умирать — Я так хочу тебя по имени позвать, но замираю, видя я тебя…

Вернись ко мне, Любимая Моя!!!

Конечно, после Такого она сразу захотела ему целую поэму накатать в ответ, да только мама Сергея идею не одобрила. Так и сказала: — А жирно ему не будет? Он ведь, если мне память не изменяет, за год, что в армии был, тебе только два раза написал. Вот и дай ему от ворот поворот, пусть узнает, что это такое: бредить сутками и фигу в ответ получать. Юля была вынуждена с этим согласиться. Никогда не забудет душившего разочарования: она ему такие стихи писала, что на новый год, что на его день рождения, что на двадцать третье февраля: по нескольку дней сочиняла — всю душу вкладывала, а он отправлял открытки с уже готовыми стихами и только подписывался кратко: «Поздравляю. Сергей». Зла не хватало на это! Вспомнив собственные чувства, она долго думала, чтоб ему такого ответить, чтоб и не отстать — все-таки он ей целый стих написал, за который она ему вообще сразу все простила — и подразнить одновременно. Сочиняла, сочиняла и написала: О этот странный блеск в глазах — опять его я вижу. О эта глухость, хрипота в словах — её опять я слышу. Я знаю — дрожи не унять. Тебя желать, я буду вечно… Надо полагать)))

С любовью Юля.

Запечатав, отдала послание Александру, который как раз в город за продуктами ехать собирался. И только спустя неделю, когда заглянула в календарь, поняла, что сделала глупость. Не надо было никого слушать, а от души написать. Плевать сколько бы вышло страниц, зато с теплом и любовью. Всё, что было тогда в сердце — всё! надо было вылить на бумагу до самой последней капли. Мало того, что фигню всякую написала, так еще и про его день рождения напрочь забыла. «С его двадцатилетия уже два дня прошло»… Расстроилась она. Впервые за долгое время захотелось покурить. Вот только Матвей уехал в прошлое воскресенье и курящих, кроме деда, в доме не осталось, а тот не то, что не даст, а вообще сигареты без присмотра не оставлял ни разу.       Поджав губы, Юлия всхлипнула; одевшись, включила свет в сараях и поплелась на улицу: настало время вечерней дойки. Спустившись с крыльца, поправила шаль, как вдруг открылась калитка. Как следует рассмотрев стремительно приближающуюся фигуру, она, уронив ведро, бросилась навстречу. — Сережка! Вскоре оказалась сдавленной в объятьях. — Вечно желать, говоришь, будешь? — Буду! — притянула его к себе, но поцеловать не успела — Сережка поскользнулся, и они шлепнулись посреди тропинки. — Тц, — простонал он, морщась. — Ситуация повторяется, только в этот раз мне очень даже больно. — Что ж ты в такой скользкой обуви ходишь до сих пор? — улыбнулась она, нежно целуя в подбородок. — Да потому что я падаю только с тобой! — возмутился Сергей и, коснувшись румяной щеки, просипел: — Я так соскучился… — А я не могу. Мне корову надо подоить, потом на стол накрыть, всех позвать… — А потом? Приподняв голову, улыбнулась: — А потом, делай со мной все, что хочешь. — Ловлю на слове, — развернувшись и быстро поднявшись, помог Юле встать. — А может тебе помочь? — шепнул на ухо. — Не надо, сама справлюсь! — смутившись, снова поправила сбившуюся шаль. «Меня и так всю трясет». «Красивая!» Подняв валяющееся у крыльца ведро и подав его Юле, растерялся окончательно. «Мне кажется, или она и вправду изменилась?» Он далеко не Матвей, или Глеб, которые с первого взгляда видели малейшие изменения в его сестрах: вес, прическа, родинка или лишняя морщинка — ему всегда было чихать на все эти детали. Юля навсегда для него останется красавицей. Не важно: кило, два, три или все десять. Не важно какая прическа: модельная стрижка или воронье гнездо с утра. Все не важно: даже если она постареет и морщинками вся покроется. В Юле его не внешность совсем привлекла. Ни её яркие волосы и симпатичное лицо, даже не фигурка и уж тем более не характер. Четыре года назад… Да нет, больше времени пролетело. Лето на дворе стояло. Он тогда впервые самостоятельно вел. Она на углу стояла — взглядами встретились. Всего на секунду ведь встретились, и всё перевернулось кверху дном. Она ревела, размазывая макияж по лицу и вдруг улыбнулась. Слабо. Совсем чуть-чуть — для него — и он пропал. Это потом уже все остальное рассмотрел и влюбился еще сильнее, но все началось именно с её улыбки.       Проводив взглядом Юлию до сарая, он мотнул головой, пытаясь взять себя в руки. Три недели. Целых три!!! Даже голоса не услышал ни разу. И запах её с подушки выветрился давно. А получив то чертово письмо едва рассудка не лишился: так откровенно намекала… «Раз так хочется, то не по барабану ли мне быть должно? Она ведь тоже этого хочет. Не пойду — получится, как всегда… Ломаться будет конечно же, мол, не место и не время. Да не плевать ли?» — закусив губу, следом ринулся. Искать долго не пришлось: поглаживая морду, корову вроде бы кормила. А он уже не видел ничего кроме рыжих волос: все лишнее скрылось в тумане возбуждения. Юля приняла его как и обычно: целуя в ответ, расстегнула на нем куртку и, ловко расправившись с ремнем, забралась рукою в плавки… Укусив в шею, он глухо застонал, передергиваясь. «Вау! Быстро ты… Словно в первый раз». Готов был сквозь землю со стыда провалиться. Кто же знал, что «он» т-а-к отреагирует на е-ё прикосновения в этот раз? — Я все равно хочу еще, поэтому заканчивай скорее — дома тебя жду. — Есть, сэр! — улыбнулась она.