Тайна на троих

Ученье — свет, а неученье — тьма. Часто ли вы убеждаетесь в этом? Может, полученные знания для вас ничего не значат, ведь так и не сумели пригодиться, но, возможно, всё-таки ещё не время? Всё, что было когда-то изучено, не будет напрасно; час, потраченный на учёбу, — время, проведённое с пользой. Никто не говорит о школьной или институционной программе, ведь мы учимся для себя и делаем это постоянно. Задача школы заключается не в том, чтобы дать вам информацию, а в том, чтобы научить самим находить и пользоваться ею грамотно. Не любить какую-то науку — ваше право, никто не может вас заставить знать это, если вы того не хотите. Вы сами идете к тому, что вам нравится, чувствуя, как это легко даётся, потому что делая это, вы получаете удовольствие. Чья-то страсть — математика, чья-то — ботаника; кто-то связывает свою жизнь с медициной, а его самая сильная сторона — литература. Общение с покойным дедом пошло на пользу. Силой и долгими нотациями Империи удалось привить любовь России к этой замечательной отрасли искусства, которая навсегда осталась в его сердце как самая светлая память о некогда могущественной стране, какой он, как и отец, не мог не гордиться. Вместе с ним они прочитали почти всю библиотеку, начав от сказок Андерсона и закончив самыми нежными стихами Пушкина; вместе с ним они познакомились с чудесными комедиями зарубежных писателей и узнали много интересных историй и средств высказывания, которыми теперь и пользовался молодой правопреемник. Благодаря литературе его речь была спокойна, мысли никогда не витали в голове, образуя ураган; у него на всё был готов ответ, он не боялся цитировать фразы знакомых и незнакомых нам авторов и всегда смеялся с лица его собеседника, когда тот не понимал его слов. Чаще всего в его речи можно было встретить метафору, ведь обидеть Россия никого не хотел, но поставить наглеца на место не будет лишним. Америка всегда с него смеётся, называя глупым. В таком случае Федерация ничего не отвечает, сочувствуя Штатам, ведь дураку только и можно посочувствовать. Книги развили в нем воображение и красноречивость, указали правильный путь, и именно они стали лучиком света в царстве тьмы. В душе Украина всегда завидовал брату. Образованием младшего занимались наемные учителя, но от учёбы он сбегал, за что корил себя. Он упустил свой шанс — в этом нет сомнений. Российская Империя увидел в старшем внуке стремление и явный потенциал, просто мальчик был немного задирист и упрям. Немного напорства и терпения, и из него получился приличный и достойный человек. К сожалению, ничто не вечно, и великая Империя пал, оставив своего единственного сына и пятнадцать родных и неродных внуков. Стоит упомянуть, что дети его любили, и он их любил; для него все были свои, за каждую республику он был готов отдать жизнь, ведь это и его цветы тоже, которые пока ещё не расцвели. Смерть его оплакивали, долго нельзя забыть о таком, но всё же — жизнь продолжается. Для России это было ударом под дых, ведь он потерял кого-то очень дорогого и не менее любимого, чем его отец. Насыщенные будни сменились меланхолией и пьянством, своё горе он заливал невкусным вином, травясь, но продолжая глотать его большими порциями, словно это действительно могло ему как-то помочь. Ничего, кроме болезней и бед, оно не принесло, потому он решил забыть о прошлом и продолжать жить, снова уйдя в книги. — Плоды на деревьях растут высоко для того, чтобы их не достали хищники, — задумчиво сказал Россия, покусывая розовый ластик карандаша, уткнувшись в книгу. — Что? — не понял Украина, обрывая вишни с дерева, под которым и сидел Федерация. — Хах, ну конечно. Всё самое вкусное всегда наверху, какой пример бы я не использовал. Это касается и твоих вишен. Видишь те, что высоко от тебя? Они самые спелые и сладкие. Они уже не красные, а бордовые. Сейчас их самое время срывать, — сказал Россия, указав на небольшую связку крупных шариков веткой выше, до которой дотянуться не так просто. Украина потянул к ним руку, демонстрируя, что он не может их достать. — Да, это сделать нелегко. Зато потом можно будет вкусить этот самый плод. Вкусным он ещё и будет оттого, что достался тебе не просто так. Это, скажем так, прибавит ему плюсов. Конечно, ты можешь сдаться и есть эти кислые вишни и кинуть в меня на свой страх и риск косточку. Мы всё равно в одном доме живём. Бывшая республика нахмурился, спустившись вниз к старшему брату. Сев с ним рядом, он гордо поправил венок, придвинув к себе корзинку, куда складывал свои ягоды. — Знаешь, почему все считают Чацкого, Печорина и Онегина похожими? — Россия пожал плечами, сделав заинтересованную гримасу. — Потому что из-за их слишком богатого ума люди не желали с ними общаться. Мы для тебя — фамусовское общество, не так ли? Недостойные тебя, низкие. Тебя отличает от них только то, что ты не пытаешься нас унизить или втоптать в грязь. И это делает тебя ещё умнее. — Быть героем очередной комедии мне не хотелось бы. Или романа? Как думаешь? — Скорее романтической комедии. Ты был бы лучшим творением Лермонтова. Ну или Грибоедова. Это смотря кто тебе больше нравится. — Больше мне нравится серебряный век. А автор… Ох, их так много, и все они уникальны. Я бы даже если захотел, не смог бы запомнить их всех, но… среди них я бы выделил Блока и Тютчева. Поэзия… Она как музыка — идёт из души, передаёт настроение, воодушевляет. — У меня нечем похвастаться перед тобой, всё самое лучшее досталось тебе. — Гоголь, отчасти, был и твоим писателем. Ведь…такой быт больше присущ тебе, братец. Признаться, его произведения всегда вызывали у меня к тебе интерес и даже… страсть. — В каком смысле? — В хорошем. Читая его, я понял, что мы с тобой не такие уж и разные. Мы… похожи. Ощутимые отличия есть, но мы всё равно не далеки друг от друга. Одинаковые проблемы и положения, мы не враги, и никогда ими не станем. Ты можешь пообещать мне это? — Украина опустил голову, поджав к губы. — Почему вы называете меня бывшей республикой? Отец ведь…ещё жив. — Прозвучало так, будто тебе от этого плохо. Он дал тебе свободу и свою территорию. Теперь ты имеешь право называть себя страной, отдельным государством. — С республиканской формой правления, — с улыбкой сказал украинец, ложась на колени брата. — А, не сыпь мне соль на рану со своей конституцией, — фыркнул Россия, поглаживая голову на его ногах, аккуратно убирая ленточки с глаз, чтобы тот мог видеть. Никто не имеет права отобрать у вас свободу. В какой бы вы стране не жили, закон существует для всех. Не важно и то, какого вы пола. Патриархат и матриархат падают на колени перед моралью. Физическую свободу потерять легко, а душевную — невозможно. Это только ваше, и ничто не отберёт это у вас. Почувствовав на себе все трудности ограничений, вы поймёте, как важно дорожить свободой. Если посадить человека одного в комнате, лишив социума, что с ним будет? Он уже покойник. Оболочка останется, а разум погибнет. Будучи республикой, Украина никогда не чувствовал себя ущемленным в правах; даже наоборот: это позволяло ему не думать над своим будущем, живя на широкую ногу. Союз принуждал их к труду, чтобы выработать в своих наследниках самостоятельность и умение трудиться на пользу. СССР не стал бы перегружать их или заставлять делать что-то выше их возможностей, словно богиня Астерия дала каждому то, что было ему по силам. — Мальчики, — позвал Союз. Две страны вздрогнули, выйдя из нахлынувшей их дремоты, поднимаясь и идя к отцу. Уже время обедать, а они совсем забыли. Они последние остались, остальные уже сытые занимались своими делами. Усадив сыновей за стол, он подвинул к ним две тарелки горячего супа, затем сел напротив, выпивая чай. — Папа, — сказал Украина, черпая ложкой наваристый бульон. — А ты кого больше любишь: меня или Россию? — Это глупый вопрос. Выбрать одного из вас равносильно выбору «какую руку себе лучше отрезать». Я не левша, но я не могу без неё, мне будет сложно пожертвовать своей конечностью или обделить одного из вас любовью. Вы ещё так глупы и молоды. Довольно уже задавать такие вопросы, ешьте. — О, мы как всегда последние. — разочарованно сказал украинец, оперевшись на руку. Старший брат помотал головой, приступив к своей трапезе. Под палящими лучами солнца росли крупные ягоды, подставляя ему свои сочные бока, краснея. Как только опадут лепестки, и спадёт зелёный цвет, на грядки прибегут дети, чтобы съесть её, даже не помыв. Отец всегда наказывал мыть еду и руки, но они много раз пренебрегали этим правилом и ни разу не отравились. Пока спела клубника, дети отдыхали в саду под деревом. Большинство бывших республик с сегодняшнего дня уедут в лагеря и санатории, чтобы отдохнуть вдали от родного дома. Конечно, из-за их уезда в доме тихо и спокойно, но на душе тоскливо. Россия и Украина никуда не едут, им просто некуда. В лагерь под строгий режим они не хотят, в санатории скучно, а друзей, к которым можно уехать на каникулы, у них нет. Казахстан, например, поедет к старшему брату Америки, Канаде. Они неплохие друзья, и старший отпрыск часто бывал тут и вполне устраивал Союза, так что он без проблем отпустил сына к нему на месяц или больше. — Все уехали, только вот мы с тобой, — сказал Россия, захлопнув недавно открывшую им книгу. — М? Почему ты не читаешь? — удивленно спросил Украина, рукодельничая на своей части пледа, на котором они сидели. — Я не хочу её читать. Она напоминает мне о дедушке… всё же, как бы давно то ни было, мне больно вспоминать об этом. — А расскажи мне тот отрывок из Лермонтова. — полувопросительно произнёс украинец. — Ну, который мне нравится. — Он такой короткий, мог бы и выучить. — Тебе сложно что ли? Россия вздохнул. — Как страшно жизни сей оковы Нам в одиночестве влачить. Делить веселье все готовы, Никто не хочет грусть делить. — Лермонтов был любимым писателем отца. Он читал мне на ночь его рассказы. Я ничего не понимал, но на сон это наводило, — сказал Союз, присев рядом с мальчиками. Империя любил читать своему маленькому сынишке или рассказывать наизусть стихи. Однажды, когда СССР был сильно болен и не хотел спать, монархист лег к нему и стал наизусть, с чувством, с толком, с расстановкой рассказывать Онегина. Мальчик заснул быстрее, чем ожидал Империя, но главное, что теперь он мог спокойно спать. — Ты тоже читал нам книжки, папа, — сказал Россия, упав на ноги Союза, устроившись поудобнее. — Да, но это было совсем не то. Мой отец любил чтение, а чтение любило его. Он всегда лучше всех читал, я так не умею, да и не люблю, но вас же надо было укладывать. А от колыбельной с моим голосом вы скорее заплачете, чем заснёте. Россия засмеялся, притянув к себе отца, впившись в его губы. СССР обнял сына, прижав его ближе к себе, укладывая на себя, как когда-то в детстве, когда тот не хотел спать и лез на папу. — Хватит лобызаться. Или иголкой в глаз заеду, — фыркнул Украина, выводя на куске ткани картинку. Отстранившись от губ отца, Россия поднялся, схватив за руку брата, выхватив иголку вместе с пяльцем, отложив рукоделие и притянув к себе хохла. Уложив его на себя, Федерация снова лёг на СССР. Простые объятья слишком скучные. Украина заявляет, что хочет большего, как у России с СССР, когда те остаются наедине. Или думают, что наедине. За шпионаж он уже получил по шапке и был отправлен в дом — достать из холодильника баночку вазелина. Сделав непонимающее лицо, он ушёл за мазью, пожав плечами. Вскоре он понял, зачем она нужна. Конечно, вазелин не лучшая смазка, но вьетнамская звёздочка — это высший садизм. Россия помог отцу раздеть брата, хоть тот и уверял, что и сам может справиться. Лёгкая летняя рубашка, обшитая красной ниткой, сползла с его девичьих плеч, оголяя красивые ключицы и узкую талию. От малейшего прикосновения его кожа покрывается небольшими холмиками, как у общипанной курицы, а сам он себя ведёт как под самым сильным наркотиком, остро воспринимая касание на любом участке кожи. Отцовские руки бесстыдно водили по его телу, губы касались тонкой шеи, оставляя еле заметные покраснения. Он больно восприимчив, точнее, его тело. После приступа зуда у него остаются пугающие полоски от ногтей, которые долго не сходят. Стянув с Украины брюки, старший брат сделал весьма лестный комплимент насчёт его бедер. У мальчиков они уже, а у девочек наоборот — шире, и не составит особого труда догадаться, какие же достались его младшему брату. Но это даже плюс, ведь во время занятия любовью хочется хоть за что-то подержаться. Ещё у хохла шикарная задница, если учесть то, что для этого он ничего не делает. Это, пожалуй, ему просто дано. Дальше в помощи Союз не нуждался, предпочитая самостоятельно раздевать младшего сына. Жар исходил от советского гражданина, как от натопленной печки, в то время как Украина был холоден, как декабрьский вечер, но так же, как и его отец, возбужден. По узкому колечку прошлись белые, блестящие от мази пальцы, входя внутрь. Податливое тело изогнулось, издав протяжный стон. Это оказалось очень неприятно, но останавливаться хохол не собирался. Ведь отец и брат занимаются этим при каждом удобном случае, и он просто обязан выяснить почему. Подготовка заняла где-то не больше десяти минут. Украина упирался и долго не мог решить, хочет ли он продолжения или нет. А вдруг ему не понравится? Россия на это ответил, что он не узнает, если не попробует. Итог был оглашен, и решение принято неоспоримое. От него пахнет лекарствами… так приятно. Набухший от ожидания член входит тяжело, пытаясь не порвать девственное нутро. С ним оказалось труднее, чем с Россией, но всё равно приятно. Тугой анус плотно обхватывал его, пытаясь не пустить дальше, но тщетно: благодаря слабой силе трения он смог войти глубже и, не доходя до конца, начать двигаться. Украина всё ещё не понимал, почему брату так приятно, когда отец делает это с ним, но стоило стволу СССР поменять направление и задеть ту самую сладкую точку, как все сомнение отпали, а вслед за ними и боль с дискомфортом. Почувствовав на своём члене теплую ладонь, он жалобно заскулил, стиснув зубы. …Солнце с каждой минутой уходило всё ближе и ближе к земле, готовое скрыться, оставив после себя лишь золотистую каёмочку на облаках. Вечерело, но никто не собирался уходить с улицы. Наоборот: местные уже заняли все беседки и лавочки, обсуждая, как прошёл день и как хорошо стало на улице. — Теперь ты понимаешь, почему мы делаем это с отцом? — спросил Россия, складывая их плед, чтобы отнести в дом. — Понимаю. И если вы меня в следующий раз не позовёте — обижусь, — сказал Украина, наблюдая за тем, как закончился ещё один летний день, хотя прошло, казалось бы, всего ничего с того момента, как они пришли сюда.