— Ты готов?
Немецкого Николай ещё не знал, даже не хотел понимать, но по интонации, кажется, смог разобрать, чего именно от него хотят: поскорее бы вышел, представился и скрылся с глаз. Он одел нацистскую форму, но солдатом армии из-за этого не стал, и никогда не станет. Предатель — он, как крыса, прибившаяся к стороне, где можно найти спасения. Но только вот неудача, разумеется, не покинет Николая. Никогда. — Narr, — шикнул Тиллике, сжав сильнее ствол немецкого револьвера. Это оружие следует отдать новому солдату, но мало ли что тот может сотворить. Стрельнёт в спину? Начнёт угрожать? Изобьёт прикладом и пристрелит в голову, вдоволь до этого помучив? Руку пробрала дрожь от подобных мыслей, взгляд начал бегать по комнате на случай, если предположения окажутся верны, однако, поборов себя и мгновенный приступ трясучки, Тиллике всё-таки подошёл к Николаю и без слов положил пистолет на туалетный столик.— Глупец.
По телу вновь пробежалась дрожь. Мужчина не раз принимал новичков в штаб, но этот… Он был другим, сам был застенчив, молчалив, но внутри его разгоралась буря, которая вот-вот должна была вырваться наружу. Громко сглотнув и дёрнув головой, Тиллике посмотрел на Ивушкина, опустив взгляд, пробрался им по каждой складке одежды и по каждому оголённому от формы отрезку тела. Его кожа была покрыта испариной, но русский до сих пор молчал, смотрел на себя, немец не сомневался в том, что тот украдкой поглядывал на бродящего вокруг него мужчину. Частое нервное сглатывание слюны не услышит лишь глухой или невнимательный. Нервозность Николая чересчур заметна и для невооружённого глаза. Наконец Николай развернулся и, стиснув зубы из-за чего скулы стали видны сильнее и отчётливее, бросил взгляд на помощника штандартенфюрера. Сказать, что он готов, Ивушкин не сможет по причине незнания немецкого, поэтому лишь кивнул и, положив руку на пистолет, тут же был остановлен Тиллике. Тот прикоснулся к ладони солдата, но потом сразу одёрнул её, развернувшись и громко пройдя к двери, распахнул её и вышел за дверь, напоследок что-то невнятно бросив перед тем, как скрыться из виду. Нахмурив брови, Николай протёр перчатку местом до куда мгновение назад дотронулся Тиллике о форму и, наконец без помех взяв пистолет и положив его в кобуру, громко выдохнул и прошёл к двери, опустил кисти рук на дверные ручки. «Это последний шанс повернуть назад. Больше его не будет. Ничего больше не будет», — подумал Ивушкин, громко сглотнув. Мысли о том, что через несколько минут он предстанет перед множеством немецких солдат, среди которых будет Клаус. Рука невольно опускается на рукоять пистолета, но потом страшная мысль резко оборвалась тем, что в комнату, громко распахнув дверь, быстрым шагом зашёл Клаус, недовольный и рассерженный долгим отсутствием новичка. На штандартенфюрера уже успел накричать высший по званию, что задерживает отряды, оставив заключённых без присмотра. Перед Ягером в проходе стоял Николай, тот чудом не ударил русского, когда в спешке открывал дверь. Оба замерли на мгновение, смотря друг на друга, но потом резкое появление Тиллике прервало их контакт. — Alles fertig, Standartenführer, — мужчина оторопел от увиденного, но потом, дёрнув головой, обратился к Ягеру, протягивая начальнику документ о готовности отрядов и сборе всех новичков. Тиллике бросил взгляд на Николая и, развернувшись, не дождался ответа, прошёл дальше по коридору.— Всё готово, штандартенфюрер.
Николай переводил взгляд то с документа на задумчивое выражение лица Ягера, то обратно на непонятный почерк какого-то немецкого солдата. Взгляд Клауса, когда тот спускался глазами всё ниже по строчкам доложенного рапорта, становился мутней. И к концу текста в глазах штандартенфюрера вспыхнул огонёк ярости. Тот заметно искривил губы в оскале и, сжав в ладонях письмо, поднял взгляд на Николая. Ягер смотрел с укором, с таким чувством, будто сожалеет, но это было не так. Холодный взгляд выдавал натуру штандартенфюрера. Тот участвовал во многих сражениях, видел столько крови, боли и смерти, что, казалось, чувства светлые для него никчёмны. Слишком уж много ужаса он видел. Однако внутри, в его сердце таится то, что так хочется скрыть — одновременно ненависть и любовь. Привязанность к этому одинаково наглому и милому личику, к этим глазам, которые блещут неопределенностью, к губам, что сейчас тихо бормочат невнятно фразы на русском. Но больше тянуло узнать историю этого человека, почему он стал таким, из-за чего решил покинуть своих, перейдя на сторону врага. Ягер осторожно прикоснулся рукой к плечу Николая, как будто дотронулся до нежного женского плеча, но тот резко скинул ладонь, угрожающе смотрел наверх — Ягер был на полголовы выше Ивушкина. Тот смотрел на него с хитрой улыбкой, но как только заметил на себе взгляд русского, сразу же сделал равнодушное выражение. — Wir müssen gehen, — шёпотом проговорил Ягер, отступая назад, дал место, чтобы Николай смог выйти из комнаты и проледовать за ним. И правда, они заговорились. Наверху их уже ждут. Нечего тянуть.— Нам пора.