Ночь перед грозой

Летняя жара не желала спадать уже несколько недель, мучая даже привыкших к теплу жителей Страны Огня. И, будто мало было изнуряющего зноя, раскалявшего камни мостовых едва ли не до красноты, небо затянуло тяжелыми темными тучами. Оно нависало над землей так низко, что, казалось, облаков можно коснуться рукой. Плотный серый покров не давал солнцу пробиться на землю, но жара и духота не ослабевали, становясь с каждым днем все невыносимее. Над столицей Страны Огня мучительно собиралась, никак не желая разразиться, медлительная летняя гроза. Влага, скопившаяся в воздухе, не давала дышать, и, быть может, именно поэтому Мэй проснулась посреди ночи, ощущая смутную тревогу, совершенно иррационально усиливавшуюся в темноте. Все произошло внезапно: только что она видела сон, а мгновение спустя уже лежала, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь отдаленным шелестом листьев на ветру, и пыталась понять, что именно её разбудило. Она прислушалась, безучастно разглядывая едва заметные в окружающем мраке узоры на пологе, казавшемся черным в темноте комнаты. Звуки вокруг были совершенно привычны: редкий шорох случайно задетых ветром занавесей на окнах, слабое поскрипывание пола, дыхание спящего рядом Зуко... Мэй сосредоточилась на этом звуке, тут же улавливая в нем что-то неправильное. Она знала, как он дышит во сне: глубоко, спокойно, почти бесшумно, только она одна и могла услышать и безошибочно угадать изменения. Сейчас ритм дыхания изменился: рваный, почти судорожный, какой бывает на высоте тяжелой лихорадки, не предвещающей ничего хорошего. Мэй повернула голову, чтобы в неверном свете ночника разглядеть лицо любимого, и увиденное заставило её нахмуриться. Зуко спал, раскинув руки, и на лице его застыло почти мучительное напряжение: брови сведены к переносице, губы прикушены. Мэй заметила, что он неосознанно цепляется пальцами за простыню, ощутимо сминая темную ткань. Она знала это состояние, знала и сны, которые он видел — одно время он пересказывал их, но потом перестал: снилось одно и то же, и, похоже, ему казалось, что Мэй незачем беспокоиться лишний раз. Но Мэй знала, что в этих снах Зуко неизменно оказывается один — против отца, друзей, обернувшихся врагами, один против всего мира. Оставленный в одиночестве, без союзников, покинутый всеми, кому только мог довериться... Он не знал, что с тех пор, как они разделили свадебное вино и ложе, она просыпается каждый раз, когда ему снятся кошмары: отчего-то её спящий разум воспринимал его срывающееся дыхание как угрозу. Мэй со вздохом выпростала руку из-под одеяла, легким движением откинула до локтя широкий рукав ночного платья и осторожно, почти невесомо коснулась щеки Зуко, провела кончиками пальцев по скуле до виска, убирая от глаз растрепавшиеся волосы. Мягко, всей ладонью скользнула по голове, отвела со лба ещё несколько прядей, внимательно следя за его лицом. Нередко он засыпал, даже не успевая понять, что именно происходит с ним. Но не сейчас. Только чуть меньше напряжены сомкнутые веки, только чуть-чуть... — Тише... — низким, чуть вибрирующим голосом говорит Мэй. — Я здесь. Все хорошо. Ты не один... Высвободив вторую руку, Мэй осторожно подводит её под голову Зуко, так, чтобы касаться ладонью его виска, и продолжает осторожно гладить — по волосам, по скулам, по напряженным плечам и чуть взмокшей от жары и метаний спине. Она слушает, как выравнивается его дыхание, и чувствует, как напряжение отпускает его. Медленно разжимаются бессознательно сжатые пальцы, выпуская простыни. До утра ткань разгладится. Мэй слегка отстраняется, напоследок проведя рукой по волосам Зуко. Слабо улыбается своим мыслям, понимая, что любуется его лицом, его строгой и неправильной, чуть надломленной красотой. Спит... как же все-таки хорошо он спит... В глубокой предрассветной тишине едва слышен тихий шепот ветра за окном. Мэй смотрит мимо головы Зуко, не видя за окном ничего, кроме беспросветного мрака, изредка разрываемого крохотными огоньками уличных фонарей. Самый темный час перед рассветом, последние минуты перед грозой... неудивительно, что в такое время снятся самые страшные сны. Темно, душно, невозможно дышать... Мэй медленно расшнуровывает воротник ночного платья, отводит от горла тонкое полотно. Поднимается ветер. Где-то вдалеке хлопают ставни, и длинные занавеси вздуваются парусами, и прорвавшаяся волна воздуха треплет волосы Зуко, и он вскидывает голову, приоткрывает глаза, не понимая, что разбудило его. Тонкая рука Мэй касается его плеча. Повинуясь её мягкому жесту, Зуко медленно опускается обратно на постель, глядя удивленно и немного обеспокоенно. — Мэй? Она смотрит ему в глаза, чуть заметно улыбаясь. Он надеется, что сны прекратились, вернее, что она прекратила просыпаться из-за них. Ему уже нечего бояться, и не стоит лишний раз напоминать обо всем плохом, успевшем произойти за эти годы. — Дождь собирается, — тихо говорит Мэй. — Ничего страшного. — Мне снился шторм... — почти в тон ей откликается Зуко. — И ветер был такой, что корабли переворачивало, как скорлупу... а людей смывало в море... Слабая, едва уловимая тень пережитого страха ложится на его лицо, истаивая меньше чем через мгновение — здесь слишком тихо и тепло для таких мыслей. — Меня не унесет, — спокойно произносит Мэй, придвигаясь ближе. Зуко обнимает её одной рукой, закрывая от налетающей грозы своим телом. Шепчет, уткнувшись носом в её распущенные волосы, пахнущие пряной гвоздикой и розой: — Я знаю... Воздух становится свежее, духота постепенно отступает, и первые капли долгожданного ливня разбиваются о подоконник. — Я хочу, чтобы ты запомнил кое-что, — ворчливо мурлычет Мэй. — Запомнил на всю жизнь. Что бы ни произошло, ты никогда не останешься один. У тебя есть друзья. Союзники. Аанг, Катара, Сокка. Про Айро даже не говорю. Ты знаешь, без меня знаешь, стоит тебе позвать — и они придут. Даже Тоф. Ты не предашь их доверие, и они не предадут твое. Твои друзья будут с тобой. Всегда. Что бы ни случилось. — А ты?.. Мэй закатила глаза. — Если я сейчас скажу, что предам тебя двадцать раз, наведу банду кровожадных убийц, а потом насыплю тараканьих усов в чай, это будет совсем не оптимистично, тебе не кажется? В ответ — беззвучный, расслабленный смех. — Мэй... — А я буду первой, кто придет к тебе на помощь. Тихий, почти неслышный шелест дождя становится громче. Капли стучат по стенам, разбиваются о крышу. Дышать все легче и легче. Зуко прижимается виском к груди Мэй, прикрывает глаза, слушая, как медленно и спокойно бьется её сердце. Её ровный голос вплетается в шум дождя и сливается с ним. — Я всегда буду с тобой. Спи... Он засыпает, совершенно успокоенный, убаюканный шелестом дождя и голосом любимой. Мэй усмехается своим мыслям, зарываясь лицом в ткань его рубахи. — И откуда ты взялся на мою голову... — шепчет она, закрывая глаза. Они спят спокойно, и даже раскаты грома не тревожат их. Над городом наконец разражается гроза.