Давай по имени?

      Он называет его Кагеяма, когда Шигео без сознания валится перед ним на пол. Руки помнят форму чужой шеи, её конвульсии под пальцами и призрачное течение вдохов и выдохов — немногих из тех, что позволил себе Моб, уверенный в том, что он не должен применять свою силу против людей.       Теруки говорит: "Эй, Кагеяма, очнись! Не оставляй меня!", но Шигео лежит ни живой ни мёртвый, но пугает даже не это. Пугает возможность собственной неправоты, иллюзорность взглядов и убеждений, проигранных без боя, пускай и достойному противнику.       Он кричит "Ты сделал это, Кагеяма! Ты использовал силы против человека", когда живая, грубая, необузданная сила ощущается вокруг, как разреженный воздух после грозы — всё внутри скручивается. Со стыдом поверженный, на грани смерти, Теруки всё равно счастлив: он проиграл в силе, но не в идее, и он продолжает смеяться, не вызывая у Кагеямы ничего, кроме недоумения.       Всё становится по-другому, когда они друзья. Чопорное, неказистое "Кагеяма" превращается в до боли ласковое и благодарное "Кагеяма-кун". Хотя, казалось бы, за какие заслуги? Всё, что сделал Шигео, это убедил Теруки в его обыкновенности. Спустил с небес на землю, давая понять, что все его привилегии, по сути, лишь буффонада. Но для Теруки ничто в жизни не было так важно, как этот переломный момент, когда он наконец увидел кого-то кроме себя — семью, друзей, одноклассников. Кагеяму... куна. Иногда он нечаянно забывает про суффикс, потому что всё ещё не считает себя достойным дружбы с Шигео. Но он обязательно станет лучше, чтобы заслужить её. Тем более что Шигео самому приятно, когда его называют именно так. Именно он.       Следующее время, достаточно долгое — с год или больше — "Кагеяма-кун" не прекращается, но приобретает всё новые и новые оттенки:       "Что нового, Кагеяма-кун?" — по дороге домой из школы, любопытствующее и с толикой усталости.       "Хочешь мороженое, Кагеяма-кун? Твоё любимое — ванильное, я помню!" — в парке аттракционов вместе с Рицу и Шо на выходных, стеснительное и робкое, когда говоришь и позволяешь себе больше, чем следовало бы.       "Ты ещё не дома, Кагеяма-кун?" — заботливо-взволнованно, когда Шигео задерживается на работе, хотя Теруки знает, что рядом взрослый, который не даст его в обиду. Да что там: Шигео и сам сможет постоять за себя. И всё равно Теруки беспокоится и строчит одно сообщение за другим с примерно одинаковым посылом: приехал? А теперь? А сейчас? Ну, хорошо. Поужинал? Ох, уроки не успел сделать? Сфотографируй, я сделаю, а ты ложись спать, устал, наверное. Нет, мне не трудно. Не за что. Спокойной ночи, Кагеяма-кун.       "Привет, Кагеяма-кун!" — во время летних каникул, проезжая мимо его дома на старом велике, как будто попал в их район совершенно случайно, а не ехал сюда за три квартала с вероятностью встретить Шигео, равной почти нулю.       "Кагеяма-кун?" — сипло и простуженно, ранней осенью, когда Шигео без предупреждения наведывается к нему домой (так на него не похоже) со вкусным сиропом от горла, апельсиновым соком и скромной открыткой "Поскорее выздоравливай".       "Поздравляю, Кагеяма-кун" — с напускной радостью, но на самом деле грустно и обиженно, когда Моб радуется тому, что для работы над проектом их с Цубоми поставили в пару. Теруки не стыдно, что он не может разделить счастье Моба: он разделяет с ним куда более глубокие чувства — неуверенность, страх, тоску. Секундная эйфория — ничто по сравнению со всеми теми демонами, которых Теруки познал рядом с Шигео. Обида и ревность — лишь сотая доля от них.       "У тебя красивые глаза, Кагеяма-кун" — совершенно спонтанно, не надеясь на отдачу и искренне довольствуясь обыкновенным "Спасибо, у тебя тоже". Теруки Ханазава впервые в жизни по-настоящему влюблён, и это пугает его даже больше, чем самый сильный в мире эспер.       В один из жарких дней старшей школы между ними происходит немая сцена. Кагеяма подаёт ему бутылку только что купленной прохладной воды, и Теруки говорит, смеясь:       — Спасибо, Моб.       — Прости? — немного удивляется Шигео. На вопросительный взгляд Ханазавы он уточняет, но без претензии, а совершенно спокойно: — Почему ты назвал меня Моб?       — Эм, ну... — Теруки теряется, не понимая, что он сделал не так. — Тебя ведь так Рейген-сан называет, вот я и...       — Да, так меня называет учитель. Я бы не очень хотел, чтобы, — запинается Шигео, выдерживая невыносимо долгую паузу. Пока он думает, как изловчиться, Теруки успевает вспотеть ещё больше, чем прежде. Сердце его заходится от неловкости. — Не очень бы хотел, чтобы меня называл так кто-то ещё.       И хотя сердце успокаивается, какое-то неприятное чувство всё же оседает в нём. Уже не ревность, не обида — скорее безнадёга с её горьким привкусом.       Глядя на поникшего Теруки, Шигео добавляет:       — Просто работа — это работа. А друзья — это друзья, — улыбается он, и на секунду Теруки готов поверить ему. Но секунда эта пролетает слишком быстро.       Им девятнадцать, когда они живут в разных префектурах и учатся в разных университетах на разных факультетах. Переписываются они чуть больше, чем пару раз в неделю, и почти всегда по инициативе Теруки, которого каждый раз бросает в паранойю от мысли, что он слишком навязчивый и приставучий. Может, Шигео это вообще не нужно — переписываться с ним. Только вот Теруки без этого уже жить не может: он слишком скучает и впервые хочет не просто взглядов, а прикосновений. Не просто рукопожатий, а чего-то большего, хотя и понимает, что большего не будет. Наверное, никогда.       "Извини, что так долго не отвечал, Кагеяма-кун. Я был на работе" — в час ночи, только-только вернувшись в общагу и поужинав какой-то быстрорастворимой лапшой, заваренной заботливой одногруппницей. Странно или нет, бывший в сети четыре часа назад Шигео тут же набирает сообщение. Долго набирает: Теруки даже страшно становится. Вдруг он пишет что-то в духе "хватит писать мне так поздно, придурок, я сплю, мне рано вставать" (хотя он прекрасно знает, что Шигео никогда так не напишет).       Вместо этого — короткое, явно написанное после большого стёртого сообщения "Ох, да? Я волновался. Предупреждай в следующий раз". И снова молчание.       Спустя полчаса Теруки, уже прикорнувший, ощущает вибрацию под рукой: он уснул, не раздеваясь, прямо на телефоне. Часто моргая от неприятно яркого света, он читает: "Я просто хотел сказать, что всё нормально, если ты будешь называть меня по имени. То есть, просто Шигео. Мы ведь уже не школьники, ахах".       Теруки невдомёк, что Шигео собирался почти двадцать минут, чтобы это написать, а ведь вставать ему действительно рано.       "Поздравляю, Каге... Шигео!" — в том же году, на дне рождения Моба, приехав на праздничный семейный ужин, нелепо теребя затылок и ловя на себе взгляд так же приглашенного Рейгена: тот ухмыляется, как будто что-то знает. И знает уже очень давно.       После двух или трёх праздничных тостов, вручения подарков, танцев с разгоряченной мамой, Шигео, который, кстати, не выпил ни грамма, ловит Теруки за руку и ведёт в свою спальню. Ханазава, как и всегда, не знает, что творится у Моба в голове. Но скоро узнает.       — Я так рад тебя видеть, Теруки, — он осторожно прижимает его к стене, как только дверь в комнату закрывается. Теруки впервые замечает, что Шигео не просто подрос, а вырос, и стал даже чуть выше него, и что годы тренировок не прошли для него даром: мускулистое и подтянутое, его атлетически сложенное тело невольно давит на него, и он совершенно не против этой власти над собой. Кроме этого, у него беспощадно кружится голова, но не от шампанского, а от близости. Он не верит в неё, хотя и очень хочет.       Шигео целует его первым. Сначала детски, безобидно, а потом съехав с катушек, как будто пытается отомстить за все те годы привязанности, которые они промолчали, не признаваясь друг другу. И откуда в нём столько страсти, Теруки не знает, ведь Моб абсолютно трезв.       Теруки предлагает присесть на кровать и там, наконец, осознаёт, что происходит. Его любят. Причём так же сильно, как любит и он сам. Если, конечно, не сильнее... Он обнимает Кагеяму, готовый плакать, кричать и злиться от радости. Ему очень, очень хорошо.       — Боже, Кагеяма-кун...       — Нет, давай по имени? — тот улыбается, заглядывая в глаза.       — Да, Шигео, — задорно кивает счастливый, плачущий Теруки, не зная, что уже через пару лет Шигео превратится в Ханазаву Шигео, заставляя все формальности, существовавшие до этого, исчезнуть навсегда.