Я всё помню

Я умер год назад. Вернее, я убил себя год назад. Даже не так. Год назад я просто перерезал вены, а убил себя я гораздо раньше – четыре года назад. Я убил себя тогда, когда познакомился с тобой. Я отлично помню тот день. Если бы мне дали возможность изменить дату смерти, выбитую на моём надгробном камне, то я бы написал там совсем другое число, другой месяц, другой год - дату нашего знакомства. И тогда я бы официально умер в возрасте восемнадцати лет, а не в двадцать один, как это написано на моём надгробии. Я ни о чём не жалею, как бы то ни было, те три года были самими значимыми в моей жизни. Ты очень многое для меня сделал. Правда. Ты не побоялся сблизиться с человеком не своего круга. Ты познакомился со мной, с моей совсем неправильной жизнью, со всеми моими наркотиками и вредными привычками. Ты заставил меня чувствовать. Ты не позволял своим приятелем, всему этому «высшему обществу» отпускать в мой адрес оскорбительные комментарии. Поначалу почти все считали, что я с тобой из-за денег. Я боялся, что так считаешь и ты. Я боялся быть всего лишь твоей игрушкой. Я боялся сделать что-то не так, боялся тебя разозлить. Я боялся думать, что когда-нибудь ты выкинешь меня из своей жизни. Я боялся, что однажды ты скажешь, что я всего лишь твоя вещь. Я боялся. Я мёртв, но я всё помню. Я помню, как в клубе ко мне начал приставать твой выпивший приятель, прижимая меня к стене и спрашивая, сколько я возьму за ночь. Я помню, как пытался увернуться от его рук, а он лишь сильнее вдавливал меня в стену. Кроме нас двоих в этом зале не было никого, так называемая «приватная зона». Я помню, как внезапно ворвался ты. Я помню, как яростно сверкнули твои глаза, когда ты увидел, что происходит. Помню тот удар в лицо, которым ты отшвырнул своего приятеля к противоположной стене. Помню, как ты подошёл к нему, отплёвывавшемуся кровью, и сказал, что убьёшь его, если он ещё раз приблизится ко мне. Помню его жалкий кивок и тихое «никогда, обещаю». Тогда я подумал, что значу для тебя больше, чем просто очередная мимолётная связь. Помню, как ты мне пообещал, что никогда больше до меня не дотронется ни один мужчина, кроме тебя. Ты сказал, что убьёшь любого, кто посмеет попытаться затащить меня в постель. И ты сказал, что убьёшь меня, если я сам дам для этого повод. Ты сказал это абсолютно ровным голосом и я понял, что ты не шутишь. Через десять дней ты предложил мне переехать жить в твой роскошный дом. После этого никто не решался говорить, что я просто твоя игрушка – ты никому ещё не предлагал совместное проживание. Это было через четыре месяца после нашего знакомства, через четыре месяца после того, как я добровольно умер, сказав тебе «привет» и взглянув в твои глаза. Мне хотелось посмотреть, что будет с тобой, если я умру. Признаюсь, такие мысли меня посещали ещё задолго до того дня, когда у меня перестал прощупываться пульс. Ты ведь никогда всерьёз не задумывался о том, как порою ранишь меня своими словами и поступками. Ты никогда не узнаешь, как я страдал, когда ты срывал на мне свою злость и избивал из-за каких-то мелочей. Ты избавил меня от наркотической зависимости, но привил мне новую, гораздо более сильную зависимость. Зависимость от тебя. Ты заставил меня завязать с кокаином, но заставил привязаться к тебе всей моей сущностью. Ты был сильнее всех наркотиков этого мира и ты также мучительно медленно и сладострастно убивал меня по малюсеньким кусочкам. Я помню всё. Я помню наш первый поцелуй через две недели после нашего знакомства. Помню вкус твоих губ и тепло твоего дыхания. Я сказал, что это был лучший поцелуй за всю мою жизнь. Я тебе не врал, но ты едва ли мне верил. Я помню наш первый секс. В твоей нью-йоркской квартире, в которой ты до этого почти никогда не жил. Помню, как ты спросил, как мне больше нравится. Помню укол обиды где-то глубоко внутри меня после этого вопроса. Я ответил «не знаю, не пробовал», но в твоих глазах было что-то такое, что заставило меня подумать, что ты мне не веришь. Конечно, трудно поверить, что у восемнадцатилетнего смазливого мальчишки-наркомана, посещающего дешёвые ночные клубы и рок концерты, не было толпы любовников. По крайней мере, трудно поверить тебе, когда под тебя ложились все, кого ты подманивал пальчиком догадываясь, сколько денег у тебя на банковском счету. Ты, наверное, думал, что я отдавался всем желающим за сотню долларов или за дозу, как многие наркоманы моего уровня. Потом ты меня разубеждал, но я уверен, что хоть раз, но тебя посещали такие мысли. Тогда от обиды я едва не заплакал. Впервые в жизни мне действительно стало страшно. Я испугался не физической боли, о которой ты меня предупредил. Я испугался, что после секса ты прикажешь мне убираться вон из твоей квартиры и больше никогда не вспоминать о твоём существовании. Мы были слишком разные для того, чтобы иметь серьёзные отношения. Ты был слишком роскошен для того, чтобы влюбиться в малолетнего наркомана, живущего в съёмной квартире в самом дешёвом районе. Я был слишком свободолюбив, чтобы жертвовать своей абсолютной свободой и подстраиваться под чьи-то требования. Мне было страшно и хотелось уйти. Но согласись, поздно думать обо всём этом, когда я уже нахожусь в твоей квартире и говорю, что до тебя у меня не было секса с мужчинами. Я знал, на что я иду. Я помню, как ты сказал, что постараешься причинить мне как можно меньше боли. Я поверил тебе. Я поверил, что ты не сделаешь мне больно и не скажешь потом, что я тебе нужен только для удовлетворения твоих сексуальных желаний. Я всегда тебе верил. Я помню, как ты меня раздевал, попутно целуя в губы. Я помню все твои прикосновения и движения. Я помню ту раздирающую боль внутри, от которой непроизвольно мои глаза наполнились слезами. Помню, как мне не хватало воздуха и казалось, что я задыхаюсь и теряю сознание. Я помню каждую секунду этого действа, каждое новое ощущение, заполняющее мою плоть. Каждой частичкой своего тела я принадлежал тебе. Каждый удар моего сердца принадлежал тебе. Я боялся, что окажусь хуже твоих любовников и любовниц, но после секса ты сказал мне, что тебе было очень хорошо. Я уже готовился услышать, как ты выгонишь меня в ночь, но ты поцеловал меня в губы и предложил принять душ. Ты спросил, смогу ли я сам дойти до ванной комнаты. Ходить было довольно больно, но я справился и пять минут, которые мне казались бесконечно долгими, стоял под струями холодной воды, думая, что же будет дальше. А дальше ты позвал меня лечь спать рядом с тобой. Ты меня не выгнал. Ни той же ночью, ни на утро, ни через неделю. Ты это помнишь? Перед тем, как ты пожелал мне спокойной ночи, ты сказал, что точно знаешь, что не дашь мне уйти. Никогда. Ты не мог этого видеть в темноте, но тогда я счастливо улыбнулся. Я мёртв, но я всё помню. Я помню, когда ты впервые ударил меня. Тогда я ещё не жил в твоём доме, а был всё тем же бунтовщически настроенным свободолюбивым фанатом кокаина. Ты спросил, где я был вес день. Я огрызнулся, что это не твоё дело. Ты сквозь зубы, очень зло прошептал, чтобы я не смел так тебе отвечать. Воздух рассекся взмахом твоей ладони, которой ты отвесил мне сильную пощёчину. Было больно. Никто не смел поднимать на меня руку. До тебя. Я разозлился и, не подумав, сказал, что ты никто, чтобы бить меня и никто, чтобы я перед тобой отчитывался. Как только я договорил, ты со всей силы ударил меня кулаком по лицу, отбрасывая в угол комнаты. Ты разбил мне губу, и я никогда не забуду, с какой ненавистью в голосе ты назвал меня сукой. Ты помнишь? Прошло так много времени, но я до сих пор как наяву слышу твой вопрос «так значит я для тебя никто?» и чувствую, как очередная пощёчина заставляет меня зажмуриться, лишь бы не заплакать. Я шепчу «нет» и ты отрывистым резким движением поднимаешь меня с пола и вжимаешь в стену, одной рукой держа за подбородок и заставляя смотреть тебе в глаза. Опять спрашиваешь, где и с кем я был. Ревнуешь. Тогда я ещё не был самоубийцей, чтобы опять огрызнуться тебе в ответ. Я сказал, что был со своими друзьями и если ты не веришь, то можешь позвонить им и спросить. Мы просто играли в бильярд. Я даже не надеялся, что ты поверишь. Ещё десять секунд ты держал меня за подбородок, а затем отпустил, позволив мне стечь по стене на пол. Помнишь? Тогда ты что-то переломил в глубине моего сознания. Ты просто вышел из комнаты, оставив меня с пылающими щеками и с глазами полными слёз сидеть в одиночестве. Я слышал, как ты хлопнул дверью и как заводил мотор своей машины. Но всё это я слышал на заднем плане, отчётливо и болезненно в мозгах звучало одно: «сука». Я помню всё это не потому, что хочу помнить, а потому, что просто не могу забыть. Хорошее, плохое, травмирующее и разрушающее – я помню всё. Я помню свой девятнадцатый день рождения и подаренную тобой красную “Ferrari”. Машину, в которой позже ты чуть не отправил нас в ад. Я был невероятно счастлив этому подарку, но когда через три месяца ты, находясь под действием сильных наркотиков, вопрошал, хочу ли я умереть вместе с тобой, я вообще пожалел, что ты купил эту машину. Ты знал, что я хотел бы. Умереть вместе с тобой мне казалось романтичнее, чем умереть без тебя. Ты буквально приказал мне сесть на пассажирское сидение, а сам сель за руль. Ты с трудом держался на ногах, у тебя тряслись руки, но ты завёл мотор. Твой не самый удачный день. Мне уже не было страшно. Спидометр давно зашкалил, машину заносило, но ты упорно жал на газ. Я даже не просил тебя притормозить, сбросить скорость, одуматься. Ты был неадекватен. Мне оставалось лишь наслаждаться последними секундами моей, нашей жизни. Я был уверен, что за следующим поворотом мы навсегда исчезнем в ночи. Это было нереально не разбиться при таком вождении. Но нам это удалось. Ты домчал нас до круглосуточного кафетерия, остановился и сказал, что тебе жизненно необходимо выпить кофе. На обратном пути машину вёл я. За всю эту безумную поездку мы не обменялись ни словом. А следующее наше утро началось с обоюдных признаний в любви. Я это помню, а ты? Я умер отчасти и для того, чтобы сделать тебе больно. Чтобы ты хоть раз испытал это чувство. Я надеялся, что ты будешь хоть немного страдать. Я знал, что ты будешь винить себя в моей смерти. Знаю, что это звучит эгоистично, но мне действительно хотелось посмотреть, как ты будешь вести себя, обнаружив моё бездыханное тело. Я посмотрел, и я не жалею. Нет, я не виню тебя, всё и так рано или поздно закончилось бы трагично. Вся твоя нескончаемая безумная ревность, вся моя боль. Наши отношения были балансированием на грани. Но всему приходит конец. Рано или поздно. Главное вовремя уйти. Хочешь узнать подробности дня, когда меня не стало? Не думаю, что покойники часто излагают свою версию их собственной смерти. Но ты особенный. Всегда был и всегда будешь. Я мёртв, но я тебе расскажу. Твои приступы неконтролируемой ревности обычно заканчивались рукоприкладством, грубым сексом, твоими оскорблениями, моими слезами. Болью. Всегда. Я любил, я терпел, я прощал. Бесконечные синяки, ссадины, пощёчины, унижения, кровь и слёзы. Ты слетал с катушек и попросту терзал меня. За полгода до дня моей официальной смерти твоя ревность довела меня до больницы. В приступе несдерживаемой ярости ты сломал мне два ребра. Я ни в чём тебя не обвинял, но когда я лежал в палате, ты мне кое-что пообещал. Помнишь? Ты пообещал, что больше никогда не ударишь меня. Никогда. Помнишь?! Потом были полгода идиллии. Полгода идиллии и один день смерти. Ты видел, что я разговариваю на улице с парнем. О, ужас, я посмел ему улыбнуться. Это был просто мой давний знакомый. Человек, с которым мы вместе курили травку, когда нам было по шестнадцать лет. Люди довольно часто улыбаются, разговаривая с друзьями детства. Но ты, конечно, всё воспринял по-своему. Я ему улыбнулся, значит, между нами что-то есть. Бред. Какой же это бред. Дома ты мне закатил сцену ревности. Как раньше. Я бы хотел забыть, но не могу – ты опять назвал меня шлюхой. За что?! Ты меня ранил. Опять. Сквозь душащие изнутри слёзы я поклялся, что никогда ни с кем тебе не изменял. Никогда ни с кем не флиртовал. Никогда. Ни с кем. Я поклялся. Ты не поверил. Ты не захотел поверить, хотя на уровне подсознания ты и сам это знал. Я прошептал, что люблю тебя. Ты слышал, но услышать не захотел. Надо было остановиться. Но ты меня ударил. Со всей силы и со всей ненавистью. Несмотря на то, что я тебе поклялся. Не смотря на то, что ты обещал меня не бить. Ты убил меня. В очередной и последний раз. Удар за ударом, оскорбление за оскорблением. Мой приговор был подписан. Дело не в том, что ты меня ударил, и даже не в том, что нарушил обещание. Больно то, что ты не верил мне, даже тогда, когда я клялся срывающимся от обиды голосом. Когда ты понял, что ты сделал, было уже слишком поздно. Когда твой приступ прошёл, ты вышел из квартиры, вновь оставив меня наедине с моей болью. Просто не мог посмотреть мне в глаза. Ты ведь не думал, что я могу что-то с собой сделать. Я смог. Может быть, если бы я не поклялся, то всё было бы не так. Может быть, если бы ты меня не ударил, я был бы жив. Может быть. Если бы. Перерезать вены - это не сложно. У меня не дрожали руки, когда я вырезал на своём запястье сердце. У меня не дрожали руки, когда над сердцем я вырезал твоё имя. Идея с сердцем пришла спонтанно. Я сам не до конца понимал, что хочу сделать, когда лезвие уже вырезало на моём запястье мой последний штрих рисунка. Мои руки не дрожали и до этого, когда на белом листе бумаги чёрной гелиевой ручкой я написал тебе предсмертную записку. Всего два предложения. «Я никогда тебе не изменял. Я люблю тебя». У меня не дрожали руки, когда я наполнял горячей водой ванну. Я вздрогнул лишь тогда, когда кровь из вырезанного на запястье сердца тонкими струйками начала стекать в прозрачную воду. Вместе с ней стекала вся боль, вся обида, вся моя жизнь. Мой последний шрам. Шрам, который никогда не заживёт. Дальше было совсем легко. Всего на всего перерезать вены. Было ли больно? Наверное. Когда ты вернулся, я уже не дышал. Не ожидал вернуться домой к трупу? Я увидел то, что хотел увидеть – твою боль. Всё остальное я видел, будучи уже мёртвым. Я умер, но я всё помню. Я мёртв, но я тебе расскажу. Ты открыл дверь своим ключом. Позвал меня по имени. Нет ответа. Ты не нашёл меня ни в спальне, ни в гостиной, ни на кухне. Когда ты подходил к двери ванной комнаты, твоё лицо потеряло краски. Ты вошёл и увидел моё тело в окровавленной ванне, оставленную для тебя записку и упавшее на пол лезвие – всё в лучших традициях самоубийц. Ты закричал. Не мог поверить. Дальше всё было так, как и должно было быть в подобной ситуации. Ты подлетел ко мне, пытался прощупать пульс, схватил за запястье и увидел вырезанное на нём сердце и твоё имя над ним. Я не ожидал такого, но ты заплакал. Знаю, это жестоко, но я наслаждался твоей болью. Ты вытащил из кармана мобильный телефон и позвонил своему лучшему другу-врачу. Зачем? Неужели, ты на что-то ещё надеялся? Пока ты ждал врачей, ты прижимал мою руку к губам и судорожно сжимал пальцами записку. Твой друг приехал через пять минут, но он мог бы и не торопиться. Я был окончательно и бесповоротно мёртв. Твой душераздирающий крик, твоё белоснежное лицо, твои слёзы, беспомощность на лице твоего друга, твоя растерянность – я всё это видел. Я всё это помню. Я помню свои похороны. Толпа людей в траурной одежде. Преимущественно твой круг общения и мои приятели, сбившиеся в кучку и потерянно озирающиеся по сторонам. Мои ребята безо всякой жалости смотрели на тебя, прекрасно понимая, почему я наложил на себя руки. Роскошные венки, соболезнования, сочувствие, слезливые речи. Ты был абсолютно потерян. Ты ненавидел себя. Ты не хотел жить. Для тебя не существовало этих людей. Только ты и мёртвый я. Откуда я знаю? Я видел. Когда закапывали мой гроб, ты плакал. Спасибо, что ты не оказался бездушным. Если бы я знал, что ты так будешь страдать, то, возможно, повременил бы с самоубийством. Хотя, вряд ли. Куда бы мы не сбегали, рано или поздно пришлось бы перейти финишную черту. Когда могила была закопана, ты ещё долго в одиночестве стоял перед ней на коленях и слёзы стекали по твоим щекам. Никогда не забуду, как ты прошептал «прости меня». Твои друзья не могли бросить тебя одного, и безропотно ждали около вереницы припаркованных машин. Но ты даже не обратил на них внимания, когда вышел с кладбища. Они пытались не позволить тебе сесть за руль, а ты лишь отмахнулся от них. Тебя нельзя было отпускать в таком состоянии, но и удержать не представлялось возможным. Ты уехал. Как тогда, когда ты на невероятной скорости гнал по улицам “Ferrari” к кафетерию. В этот же день ты вырезал лезвием такое же сердце на своём запястье. Такого же размера и точно в том же месте, где вырезал я. Правда, без моего имени. Я был поражён, но сердце было идентичное. Ты не поехал в квартиру, в которой мы так редко находились и в которой я расстался с жизнью. Ты поехал в наш, вернее, в твой загородный дом. Там ты отправился в алкогольно-наркотический ад на ближайший месяц. Ты наплевал на свою работу, на все свои дела, на своих друзей. С ночи до рассвета ты напивался и нюхал кокаин. Нюхал кокаин и напивался. И плакал по ночам. Я был мёртв, но всё это видел. Я был мёртв, но чувствовал, как тебе больно. Я был мёртв, но хотел вытащить тебя из этого ада. Я был мёртв, но я всё это помню. Шеренги пустых бутылок от виски и абсента, куча прозрачных пакетиков от наркотиков, бесчисленные блоки сигарет – что ты с собой делал? Когда ты за один вечер опустошил две бутылки виски, смешивая их с марихуаной и водкой, я испугался за тебя. Ты достал последнюю бутылку со спиртным, опять виски и как-то подозрительно посмотрел на ключи от машины. Ну уж нет. Бутылка выскользнула из твоих рук. Ты не мог этого знать, но ты её выронил не потому, что у тебя тряслись руки. Это даже не ты её уронил. Если бы ты выпил ещё хоть каплю, то ты, наверное, не дожил бы до утра. Ночью всё видится по-другому. Ты опустился на пол рядом с осколками, взял один и провёл им по очертаниям вырезанного на твоём запястье сердца. Остатки виски на бутылочном осколке, струйки крови из вновь заболевшего шрама, дорожки слёз на твоих щеках. Если бы я был жив и ты полоснул бы меня лезвием по бьющемуся сердцу, то болевой эффект был такой же. Привидениям тоже бывает больно, когда те, кого они любят, загибаются с каждым новым вздохом. Я ненавидел себя за то, что заставил тебя так страдать. Я ненавидел тебя за то, как раньше меня заставлял страдать ты. Я ненавидел нас за то, что мы сделали друг с другом. Сильнее всего я тебя любил. Утром ты был спасён. Проснулся и понял, что больше не сможешь так жить. Ужаснулся увидев, что по всему дому валяются пустые бутылки из-под алкоголя. Я умер, но ты жив. Я хочу, чтобы ты жил. Ты собрал с пола осколки и выкинул их в мусор. Следом отправились шеренги пустых бутылок и остатки кокаина. Ты снова начал жить. Я рядом с тобой. Я лишился плоти, но осталась моя душа. Можно жить и без тела. Душа осталась со мной. С тобой. Ты поставил мою машину в свой гараж и положил ключи от неё в сейф. Туда же отправилась и оставленная мною перед смертью записка. Ты запретил всем приближаться к моей комнате и дотрагиваться до моих вещей. Твои друзья не осмелились тебя остановить, когда ты на целый день поехал на кладбище. Ко мне. С роскошной охапкой алых роз – ну зачем они покойнику? Спасибо. Никогда не понимал, зачем люди привозят на кладбище цветы. Надеются, что покойники их видят и способны наслаждаться их ароматом и красотой? Я-то видел, чего не могу сказать обо всех моих соседях-мертвецах. Ты просидел у моей могилы до самого вечера. Потом поехал в квартиру, в которой я покончил жизнь с самоубийством. В квартиру, в которой мы жили пару дней в месяц, сбегая сюда из огромного загородного дома. В ванной, естественно, не было никаких следов крови, всё давно было вымыто до белизны. Ни одна уборка не смоет дух смерти, когда ты видел её собственными глазами. Ты прекрасно помнил, как выглядела ванна в тот день. Твоя кожа приобрела болезненно белый оттенок, почти как тогда. У тебя задрожали руки. Ты на едва сгибающихся ногах обошёл всю квартиру и напоследок зашёл в спальню. Ты лёг на кровать и уставился в потолок. Ты пролежал так довольно долго. Я знаю, что ты вспоминал всё то, что здесь происходило. Наш первый секс, наши последующие скандалы, твои оскорбления, мои кровоточащие от наручников запястья, твои садистские поцелуи, мои крики боли, твои крики ненависти. Мои нежные поцелуи, твои ласковые слова, мои слёзы, твои улыбки, мои разбитые в кровь губы, твои яростно сверкающие глаза, наши признания в балансирующей на грани любви. Столько всего было в наших отношениях. Дерзость, жестокость, ревность, любовь. Мы рассказывали друг другу о своих мечтах, многие из которых нам удалось осуществить. Пили кофе в постели и кормили друг друга с ложечки. Стояли у окна с бокалом шампанского в руках и любовались расстилающимся под нами городом. Мы были безумцами, разгуливающими над бездной, в которую могли сорваться в любой момент, сделав лишь один неосторожный шаг. Три сумасшедших года ты трахал не только меня, но и мою душу. Я до сих пор не могу понять, почему я тебе всё это позволял. Целых три года. Для меня это очень долго. Три невероятных года. Я ни о чём не жалею. Я умер, но я всё помню. Постепенно ты вернулся к привычной жизни. Я был этому рад. Я видел, как на тебя вешаются довольно симпатичные девушки. Я видел твоё безразличие. Я видел, как ты целовал кого-то из них, даже не спросив имени. Позволял себя обнимать, а потом отталкивал, говоря, что тебе всё равно. Иногда трахал кого-то прямо в клубе, за закрытой дверью зала Ви-Ай-Пи. Я просто смотрел, и мне тоже было всё равно. Через полгода после моей смерти ты познакомился в клубе со смазливым восемнадцатилетним мальчишкой. Я видел. Вы поехали к нему. Я помню, как ты был с ним жесток. Я видел, как ты его избивал. Я видел, как ты беспощадно его насиловал. Я знал, почему ты был с ним так груб, но я не одобрял твоего поведения. Мальчишка был виноват перед тобой лишь в том, что был жив. Ты ненавидел его за то, что он дышал. Ненавидел за то, что мог его трахать. Ненавидел за то, что он был не я. Мне не было больно видеть, что ты с кем-то спишь. Мне было больно видеть, как ты жесток с теми, кто этого не заслуживал. Девушки из клубов не виноваты, что я перерезал вены. Этот мальчишка не виноват, что я мёртв. Тебя я тоже не виню в своей смерти. Твоя агрессия по отношению ко всем этим людям была лишена всякого смысла. Через пару часов ты оставил истерзанного мальчишку на полу его собственной квартиры, в крови и без сознания, с пачкой купюр на полу. Жестоко. Странно, что покойник заботится о любовницах и любовниках своего любимого? Странно, что заботится о любовницах и любовниках или странно, что покойник вообще знает обо всём этом? Ничего странного. Я просто доброе приведение. Я мёртв, но я не разучился чувствовать. Ты, конечно, этого не знаешь, но однажды я был всего в нескольких сантиметрах от тебя. Ты лежал на кровати в нашей спальне и, не шевелясь, смотрел на стену. На ту, о которую однажды со всей силы ударил меня головой. Смотрел и, вероятно, вспоминал именно этот эпизод. Я лежал рядом с тобой. Ты смотрел сквозь меня. Я потянулся к тебе, но не дотронулся. Даже если бы я дотронулся, ты всё равно бы этого не почувствовал. На мгновение мне показалось, что ты меня увидел. Но это невероятно, невозможно. Ты лишь мог почувствовать на уровне подсознания. По крайней мере, ты прошептал «прости». Я мёртв, но я всё помню. Ты особенный. Правда. Тебе удалось ранить меня даже после того, как я умер. Я всё помню. Мне нравилось, что ты живёшь полноценной жизнью. Пока ты не привёл в нашу, в твою квартиру девушку. За пару часов до этого ты курил травку, много травки. В одну из ночей, когда ты напивался и бился в истерике по поводу моей смерти, ты пообещал, что никогда никому не позволишь приближаться к спальне, в которой я спал с тобой. Прошло одиннадцать месяцев после моей смерти – за это время ты ни разу не занимался сексом ни в нашем доме, ни в нашей квартире. За что я был тебе безгранично благодарен. Но через одиннадцать месяцев ты разрушил покой, царящий у меня внутри. Ты занимался сексом с девушкой на нашей кровати, в нашей спальне. В квартире, где я умер. Где ты меня убил. Я не виню, но ты сделал это опять. Ты во второй раз нарушил своё обещание. Ты меня убил. В очередной раз. Снова и снова. Ты убил мёртвого меня. Какая же ты сволочь. Зачем? Зачем ты привёл её туда? Ты же расстался с ней на следующий день. Зачем надо было трахаться именно на нашей кровати? Снял бы другую квартиру или купил новый дом. Тебе бы это не составило труда. Ты даже её не любил. Опять хотел сломать меня? За что ты так со мной? Ублюдок. Ненавижу. Думаешь, раз я умер, то я ничего не знаю? Думаешь, если я мёртв, то мне не больно? Думаешь, если я мёртв, то я тебя не люблю? Почему бы тебе тогда не продать мою машину, выкинуть из дома все мои вещи, порвать мою записку? Почти год ты всё это оберегал. Я надеялся, что ты сдержишь это обещание. Нет, ты не смог. Неужели я не заслужил? Всего лишь одиннадцать месяцев - и ты меня предал наихудшим образом. Можешь гордиться собой – тебе удалось сделать больно мертвецу. Хотел бы увидеть слёзы привидения? Так вот, я плакал. Если бы у привидений были человеческие слёзы, то мои бы остались на полу спальни. Но я сомневаюсь, что ты бы смог увидеть и их. Тебе бы и в голову не пришло, что это слёзы. Мои слёзы. Я доброе и израненное привидение – я имею право плакать. Шрам в форме сердца на твоём запястье – всё, что осталось в память обо мне. Исполосованное шрамами сердце, истерзанная душа, вскрытые вены – твои подарки мне на память. Я умер, но я всё помню. Мне было больно. Очень больно. Все раны начали кровоточить с новой силой. Я не сделал тебе ничего плохого, ты отобрал всю мою свободу, все мои наркотики, всю мою жизнь. Я от тебя зависел. Я тобой жил. Ты мне делал больно. Ты бил меня, обвиняя в том, чего я никогда не делал. Я терпел. Я клялся, что это неправда. Ты не слушал, не слышал, не хотел слышать. Но я знаю так же, как это знаешь и ты – всё, в чём ты меня обвинял, было вымыслом. Злым и уничтожающим вымыслом. Я бы не посмел сделать что-то поперёк тебе. Не потому что тебя боялся, а потому что тебя любил. Ты же это прекрасно знаешь. Я знаю и то, что ты тоже меня любил. Садистски, собственнически, хозяйски, но любил. Мне было восемнадцать лет, я был свободолюбивым малолетним наркоманом и даже представить себе не мог, что когда-нибудь буду жить с человеком типа тебя. Я не думал, что меня можно сломать. Но тебе это прекрасно удалось. Многие люди так превозносят чувство «любовь». Мечтают его испытать, видят в нём всё лучшее, что только возможно в жизни, всеми силами стремятся найти свою любовь. Я никогда об этом не мечтал, но получил сполна любовь и все её атрибуты. Любовь – это не только реки счастья, но это и озёра боли и страданий. Все видят лишь то, что хотят видеть, поэтому о минусах любви предпочитают молчать. Может быть, если бы я был жив, то я бы тоже молчал. Но я мёртв и совсем по-другому могу оценивать это чувство. Я умер, но это не значит, что меня нет. В своём мире ты просто меня не видишь. Мне кажется, что мы с тобой существовали в разных мирах даже тогда, когда я был жив. Но это не мешало мне тебя любить. Так что же мне может помешать сейчас? Банальная фраза «пока смерть не разлучит нас». Не соглашусь с ней. Нас с тобой смерть не разлучила. Я как любил тебя, так и люблю. Если ты не можешь взять меня за руку - это вовсе не означает, что меня нет рядом с тобой. Я рядом, ты просто меня не видишь, не можешь увидеть. Если есть искренние чувства, то даже смерть не способна их победить. Я знаю, о чём я говорю. Я через всё это прошёл. Я мёртв, но я всё помню. Я умер год назад. Официально. Но умер я уже тогда, когда впервые увидел тебя. Четыре года назад. Месяц назад ты опять меня убил. Уже официально мёртвого. Но я всё ещё тебя люблю. Мне тяжело после того, что ты сделал. Но я доброе привидение и я тебя прощаю. Многие живые не умеют прощать тех, кого любят. А я мёртв, но всё тебе простил. Я знаю, что ты жалеешь о том, что сделал месяц назад. Утром ты приехал на мою могилу. Ты смотрел на мою фотографию и на годы моей жизни, смотрел и молчал. Всё можно было понять по твоим глазам. Ты был потерян, загнан. Ты раскаивался. Ты смотрел на мою могилу, где покоился не я, а лишь моё тело. Я же стоял перед тобой и смотрел в твои глаза. Я чувствовал твою боль - она притупляла ту, которую ты мне причинил ночью. Я мёртв, но я всё помню. Сегодня годовщина моей смерти. С раннего утра ты здесь, на кладбище. Светит солнце, которое я когда-то не любил, но которое очень любил ты. Едва заметная дорожка слёз на твоих щеках. Сердце на твоём запястье. Я не имею к этому никого отношения, правда, но из вырезанного лезвием сердца внезапно просочилась кровь. Ты непонимающе посмотрел на свою руку, потом на ярко светящее солнце, на мою могилу, на море алых роз, которые ты вновь мне принёс. Тоненькая струйка крови скатывалась от твоего запястья к ладони. Ты дотронулся до неё, ещё раз взглянул на солнце и улыбнулся. Я рядом. Ты повернулся и посмотрел туда, где я и стоял. Со стороны твоё поведение показалось бы странным – ты улыбался и смотрел на красивое дерево. Но я-то знал, что ты смотришь не на дерево, а на меня, стоящего в тени его ветвей. Ты смотрел на меня, я улыбался тебе в ответ. Ты меня не видел, но чувствовал. Ты знал, что я рядом. Просто нельзя дотронуться рукой. Я умер, но это не значит, что я не могу улыбаться. Я умер, но я чувствую. Я умер, но я всё помню. Я умер, но я тебя люблю. Я умер, но я в твоём сердце. Я умер, но я всегда буду с тобой. Если ты улыбаешься, когда думаешь обо мне – значит, я живой.