Из прошлой жизни

Я ревную тебя - не имея малейшего права, Я боюсь потерять то, чего никогда не имел. Улыбаешься мне - чуть игриво, немного лукаво. Под моими ногами крошится последний предел. Я тебя отпустить не могу, не хочу, не согласен. Я привык слишком верить - что руку могу протянуть И приникнуть к тому роднику, что смертельно опасен, Но содержит кристально-больную текучую суть. Я устал от игры, от интриги, от слова и жеста, От того декаданса, что ты вечно носишь в себе. Я устал до того, что уже не найду себе места, Если только не в нашей - особенно-общей - судьбе. Я сжимаю ладони, и ногти впиваются в кожу - Я болею тобой, и молю всё, что есть, за тебя. Я с тобой разделил бы имущество, дело и ложе... Ни минуты, ни дня и не года тебя не любя. Только доводов - нет, обоснуй тихо корчится в муках. Почему я с тобой должен быть, я не знаю и сам. Я хотел целовать эти бело-прохладные руки, Только всё же, ma belle, паутина предписана нам... Я отнюдь не из тех, кто умеет срываться навстречу, И, ломая устои, сказать так, как есть, обо всём... Или, может, из тех? Только это - напрасные речи, Если снова не я там гуляю с тобой под дождём... Если снова - не я... я не стал, исключён, неуместен. Грудь сжимает, и я вновь не слышу, что ты говоришь. Это больше, чем тело. И больше, чем строчки из песен. Ниспадает последняя, горько-напрасная тишь. Если снова - не я... Да, я знаю, ты счастлива будешь. Только что-то в реальности этой фатально не так. Ты... призналась бы, может, тогда... Но тебя - не осудишь. Подбираю подачку, как с улицы ржавый пятак. Я остался один, в пустоте, между верой и страхом. На земле нет надежды, и глухо молчат небеса... В пальцах крошится глина. Предел рассыпается прахом. И лукавая бездна мне пристально смотрит в глаза.