Доппельгангер

Это невыносимо - ждать кого-то, зная, что этот кто-то не придёт. А что ещё хуже - знать, что вернуться он может, с небольшой вероятностью, но хоть с какой-то. Из-за этого Данте почти не спит по ночам. Он вздрагивает от любого звонка, он прислушивается к каждому скрипу, и ему чудится, что Вергилий вдруг появится. Либо на пороге, либо решит вообще залезть через окно, либо просто возникнет из воздуха. Живой, невредимый, подумавший и пересмотревший всё в себе и вне себя. И Данте знает: это просто невозможно. Даже если Верг выживет (в этом он, кстати, не сомневается. Это же... Верг), то вряд ли пойдёт прямиком к своему младшему брату. Но Данте так хочется этого!.. И с каждым днем он все яснее понимает - этого не произойдёт.             - Лучше уж мне думать, что ты умер, ха, - он говорит это собственному куску холодной пиццы, подняв его над головой. В этот день в агентстве пусто и одиноко, как и во все другие дни, в общем - отвратительно. Даже есть не хочется, но Данте всё равно опускает кусочек пиццы в рот и жует, покачивая ногой в воздухе. Он прекрасно умеет делать вид, что всё в порядке. И даже сейчас, когда парень в агентстве совершенно один и не перед кем не притворяется, он продолжает это делать. Шутит в пустоту, смеётся, и лишь иногда прижимает руку к груди - там печёт, скребётся. Однообразно, без перерыва, бесконечно. Данте царапает подушечками пальцев голую грудь - рука холодная, но боль это не ослабляет. Он глубоко вдыхает, вгоняя в легкие немного пыльный, сухой воздух, но это действует никак, совершенно. Значит, плевать. Данте вдруг думает - от этого он никогда не спасётся. Даже если Вергилий вдруг возникнет перед ним, Данте продолжит прижимать руку к горящей груди впустую. У него в памяти всё равно будет бережно, хоть и не желанно, храниться всё, что произошло. И... И ничто это не уберёт. Он вдруг опускает ноги со стола и ставит их на пол. Наклоняет руку с пиццей и смотрит на неё, смотрит, как кусочек салями, держащийся лишь на добром слове и на широкой нитке сыра, падает прямо на пол. Данте рассеянно, запоздало вытягивает руку, чтобы поймать его в полёте, но тот давно на пыльном, грязном полу.             - Нужно убраться, да... - Данте снова возвращается к поеданию пиццы и монотонно жуёт, даже не чувствуя вкуса любимейшей еды. Это все равно пройдёт со временем. Может, совсем скоро, ему станет совершенно всё равно. Он перестанет думать о Верге, перестанет ждать его, перестанет видеть редкие сны о нём, почти все из которых - кошмары. Ему будет просто плевать. И, чёрт возьми... Как Данте этого ждёт. Правда. Он сжимает левую руку в кулак, а потом поспешно расслабляет её. Он не хочет больше скучать. Данте идёт в душ. Без смутного желания смыть с себя все эти ужасные, тяжелые чувства - просто он больше не знает, чем заняться. Заказов нет всё равно, а на улице давно вечер. Горячий же душ если не помогает, то хотя бы отвлекает. Из-за того, что время подходит к ночи, одиночество ещё сильнее давит на парня, поэтому он спешит как можно скорее оказаться в душевой кабине, под струями воды. Теперь вода стекает по его плечам. Всё тело намокает и Данте откидывает с лица прилипшие ко лбу, тяжёлые от влаги волосы. Приглаживает их, незаметно для себя повторяя прическу Вергилия, - но ничего, просто немного похоже. Просто для того, чтобы отросшая чёлка не мешала. Хоть парень и не спал долгое время, ему кажется, что с этим он легко справляется. Глаза не болят, тело полно сил, а голова всего лишь немного тяжёлая. Данте пытается вспомнить, сколько он не спал, но это в любом случае пустяки - он ведь полудемон, и даже без сна чувствует себя хорошо. Хотя, он обманывает самого себя. Тело было слабым и тяжёлым, и больше всего сейчас ему хочется просто сесть, прямо в кабинке, а, может, и уснуть на этом самом месте - в замкнутом, тесном и душном пространстве он чувствует себя хорошо. Он посмеивается, когда думает, что ему было бы хорошо даже в аду. Он ведь Данте. Данте везде хорошо. И всегда хорошо. Данте придумал название для своего агентства. Данте не голодает. Данте иногда спит. Данте работает. Хранит чёртову перчатку, которую стоило бы выкинуть. А ещё Данте сломал смеситель у раковины и из него теперь постоянно капает. У Данте старомодный телефон. Данте иногда созванивается с Леди. Данте очень устал. Данте скучает по брату. Данте не знает, что ему делать... А ещё Данте любит пиццу. И мороженое с клубникой. А ещё Данте хорошо. Всегда. Хо-ро-шо.             - Хорошо, - повторяет он, бормочет под нос, снова поправляя волосы: вода стекает сверху, разрушая самодельную прическу. Развел же драму на пустом месте, ха? Хотя, то, что произошло, он не может назвать "пустым местом". Немного погрустить можно, но он должен двигаться дальше, и всё такое, бла-бла-бла. В душевой есть зеркало - Данте никогда не понимал, почему, ведь оно неизменно запотевало при каждом купании. Может, секрет был в том, чтобы мыться холодной водой, но Данте всегда любил погорячее, в этом он себе никогда не отказывал. Хоть горячая и была дороже. Сейчас же он вытирает ладонью запотевшую холодную поверхность и смотрит в своё искаженное из-за мокрых разводов отражение. Вновь поправляет волосы и медленно выдыхает, цепляя зубы между собой.             - Какой же ты идиот... И зачем ты это сделал? Зачем? Я не понимаю. Вот почему Ева тебя не любила, - с горькой обидой. Как ребёнок. Будто снова подрались, рассорились, и не общаются весь день. Когда оба бесконечно обиженные, когда друг друга ненавидят, говорят смело самые обидные и ранящие слова. А сейчас Данте один и ссорится с отражением в зеркале. Он невесело улыбается этому, а потом посмеивается - какой же он идиот.             - И ты, ты тоже идиот, - тут же добавляет он, вытирая лицо ладонью - вода попадает прямо в глаза, мешая смотреть. Он подходит ближе к зеркалу и дальше от струй горячей воды, чтобы она не мешалась. Полудемон желает прибавить что-то ещё - в груди жжёт теперь совсем невыносимо, и это так хочется вылить во что-то. Стукнуть прямо по зеркалу, представляя, что это Вергилий, или выкрикнуть что-то во зло. Со стороны всё, произнесённое в этой кабинке, звучит глухо и странно. Данте вдруг чувствует себя так, будто бы оказался в глубокой яме. Здесь душно, жарко... Так тесно. Он будто в ловушке.             - Ненавижу тебя, придурок... - он теряется, внезапно не зная, что сказать. И не может даже ударить по зеркалу, хотя только что был готов к этому. Вновь поправляет волосы и прижимается к отражению лбом. - Просто не понимаю... Потом вдруг отстраняется, пальцем рисуя по продолжающему запотевать зеркалу простые, незамысловатые узоры: цветок на лбу, кружок сбоку от лица; точка на правом глазу, а потом медленно провести кривую, немного подрагивающую линию вниз. Выглядит так, будто из глаза вытекла большая слеза, оставившая вот такой вот след. Он повторяет это на втором глазу, делая линию ровнее - теперь отражение плачет. Вергилий же никогда не плачет. Странно. Данте уже машинально скидывает со лба все налипающие волосы, и пальцами вырисовывает несколько линий снизу. Это разлепленные отчасти губы - Данте так сосредоточен на всём, что они сами приоткрываются. И всё в мыслях будто успокаивается, а жжение в груди становится простой теснотой. Сердце бьётся медленно, но так сильно, что, кажется, будто ещё немного - и сломает клетку из ребёр. Данте медленно выдыхает и одним широким движением смахивает налипший на зеркало пар. Через открывшееся зеркальное отражение на него смотрит он сам, и он так сильно похож на Вергилия. Или Вергилий похож на него? Но губы скорбно опущены, а между бровями морщинка - всегда хотелось стереть её с лица брата пальцем... Это так больно и так грустно, что Данте только сжимает губы крепче. Подаётся вперёд, странно как-то качнувшись, неловко прижимается к зеркалу лицом - а еще точнее - губами. Поверхность под кожей холодная, даже несмотря на то, что здесь очень жарко и невыносимо душно. И даже несмотря на то, что Данте вдруг горит злостью. Данте наверняка лихорадочно горячий, а вода всё льётся, льётся, льётся. Но зеркало всё такое же ледяное, хотя Данте продолжает целовать - как-то исступленно и почти не шевелясь. А потом он резко отстраняется и с ненавистью смотрит на след собственных губ в покрытом испарине зеркале. Ещё видны отпечатки щек да подбородка... Одним злым движением он стирает все ладонью и вылезает из кабинки, даже забыв выключить воду. Ванная комната встречает его холодом и стенки кабинки перестают давить со всех сторон, но Данте всё равно чувствует себя загнанным в ловушку.