Нераскрытый цветок

Стенц стоял около кухонного окна, опираясь на подоконник и открыв тяжёлую, старомодную, деревянную фрамугу. Он полюбил это делать рано утром, совсем рано, когда все обитатели базы ещё в разной степени беспокойно спали, а небо только едва-едва начинало светлеть. В этот час его не беспокоил никто и ничто. В этот час ароматы были самые чистые. Эмил Стенц нюхал. Первыми, разумеется, Эмил ощущал ароматы своего тела. Запах пота, придушенный запахами дезодоранта и очередного одеколона, запах дорогих сигарет, въевшийся в кончики пальцев и лёгкие, запах крепкого алкоголя, которому он всегда отдавал предпочтение перед винами или пивом. Запах одежды. Запах крови и пороха с оружейной смазкой. Запах смерти. Смешно, непонятно, но он, казалось бы, простой солдат, презренный наёмник, обладал нюхом столь редким, что таких, как он людей, в мире были считанные единицы. Нет, конечно же, как он сам считал, до Жана Батиста Гренуя, ставшего знаменитым после выхода фильма героя романа «Das Parfüm — Die Geschichte eines Mörders», он не дотягивал. Но всё-таки его нюх, по сравнению с обонянием большинства людей, значительно отличался в лучшую сторону. Его, в отличие от зрения, не повредили ни годы, ни война, ни пристрастие к сигаретам, ни благовония, которые он использовал во время поклонения богине Кали. И, похоже, настал тот день, когда его дар, улучшенный сывороткой «Арес» вместе со всем выздоравливающим теперь телом, стал для него настоящим проклятием. Он учуял. Этот тонкий изысканный аромат, что нынче витал над городком Санта Розалия. Аромат будущей Королевы. О, этот божественный Аромат! Он был свежим и лёгким, как запах близкого океана; он был тёплым и мягким, как мускус и роза, он был вкусным, как свежее молоко и ореховое масло, и в то же время таким плавным, что ты и не замечал, как оказывался в его плену, будто в шёлковых путах. Но было в этом Аромате одно «но»: он был ещё нераскрытым. Потому что тот, кто уже теперь пах столь чудесно, был лишь ребёнком. Девочкой по имени Эмили Кейл. Странно. Раньше Стенц не думал об этом в таком ключе. Он просто не понимал, что же остановило его, безжалостного убийцу, доведённого до бешенства командира наёмников, когда он приставил свой «Вальтер» ко лбу девочки одиннадцати лет от роду? Он предполагал разные вещи. Что его остановил его собственный принцип, который велел ему не убивать детей. Что его остановил её взгляд, взгляд зверёныша, а не слабой человеческой девочки. Что его остановило сходство с ним самим как внешнее, так и это проклятое — Эмили — Эмил — схожее имя. Но чем больше он думал, тем сильней понимал, что автор того романа был не так уж и не прав в своих вымыслах. Да, безусловно, всё остальное, тоже свою роль сыграло: и взгляд, и сходство, и возраст. Но главным был Аромат, который на него, ещё тогда человека, хоть и нюхача, не влиял ещё столь интенсивно. Аромат отогнал его, подчинил, заставил отступить на глазах у всех. Обветренные, украшенные парой мелких шрамов, губы Эмила тронула улыбка. Теперь он Арес. И он, этот Аромат, явно ему говорил: в том доме растёт Королева. Матка, прекраснейшая из женщин, которая со временем обретёт власть над всеми Аресами, сравнимую лишь с властью Ареса-3, их будущего, ещё не рождённого сына. О да, она будет царить. Но сейчас она — лишь ребёнок, Арес и сам Эмил чувствовали это одновременно и ясно. И её нужно было прятать. Прятать, защищать и спасать, как и Мелани, которая — его нюх было не обмануть — уже понесла надёжно и через девять положенных месяцев должна была родить уникального сына. Спасать от тех, у кого на уме была лишь корысть и своя выгода. От тех, кто творил лишь чудовищ, как древнего голема, а потом пытался их подчинить. И они защитят. И сына. И прекрасную дочь. И Кейла. И Мелани. А пока, в краткие мгновения утром, можно просто помечтать и расслабиться, робко вдыхая в себя этот божественный Аромат. И помурлыкать. Сзади раздались осторожные шаги, очень тихие для того, кто всегда ходил в огромных ботинках. Эмил хмыкнул: — Моттс, честно, убью. Даже не подноси ко мне этот флакон. Эту гадость залил в него жадный работник, который спёр настоящие духи, зная, что ёмкость даже слегка не откроют до момента продажи по причине дороговизны продукта. Обольёшь меня этой хернёй — удушу. Дай помурчать, пока все не проснулись. — Тогда своими. Или сопру у Тайлера. Услышит. Они точно. Она со временем. Когда меня сейчас накрывает. Становится старше. Звонит. Спрашивает, почему я звонил, а пропущенного нет. Чувствует. Во сне. Надо держать. Контроль. — Конечно, — Эмил к нему повернулся. — Слушай, а почему ты не мурчишь? Что за нафиг? Моттс улыбнулся ему нежно и немного печально: — Ты главный. У тебя больше прав привлечь её. Я просто солдат. По закону природы нашей. Ты можешь быть супругом. Я? Только если она возвысит. Стенц тихо хохотнул: — Я себе, блин, это представил. Что та женщина, которую ты нарисовал, вдруг западает на мурчащего мужика. — Она выше этого. Та женщина. Возьмёт то, что считает нужным. Я надеялся, она не появится. В этом мире. Но она появилась. Стенц усмехнулся: — Что поделать, Он тоже скоро появится. И мы тому поспособствовали. А теперь наша задача — их защитить. Ну и не дать Детке крышей поехать ещё дальше от понимания, кем вырастут его дети. — Сами насрали, сами и убирать будем. Итак? Какие духи? Хотя, что за нафиг? Запах не перекрывают. Не дают только крышей улететь. Совсем. Я мазохист. Рядом с ней. Запах тотален. Мучения тотальны. И немного легче. Стенц улыбнулся: — Кофе перебивает. Запах кофе перебивает всё, у него такая природа. Ваниль неплохо справляется. Можно добавить жасмин. В общем, я сам всё сделаю. Только надо придумать, как мы, блин, будем все носить ладанки с этими духами. Может, браслеты с железной колбочкой. Я не знаю. Подумаем. Потому что у меня по-человечески жопа болит от уколов Мулки и от твоих опрыскиваний духами. И с домом что-то придумаем. Временно. — Угу. Ты же шеф. Но знаешь. Это, м-м-м. Не убивай, если что скажу, да? — Моттс, — Стенц закатил глаза. — Я же тебе говорил: хотел бы убить, ты бы давно уже тут не стоял. Валяй, говори. — Меня это стимулирует. Я как бы хочу, не знаю, как зверь. Ей понравиться. Я чувствую её запах. Развиваюсь. Сильнее. Чтоб заметила. Подавлю — буду опять ходить сонный. Раньше рисовал, и всё. Война и рисунок. И ничего не хотел. Сейчас хочу. Много. Учусь играть на гитаре. Она любит. Учусь любить Детку сильнее. Учусь контролю. Она поощряет. Она — мой центр. Сила в ней. Для нас всех. Только в ней одной. Адель. Сильнее. Мелани. Любим. Но она. Богиня. — А я учусь вырезать из дерева, — сознался Эмил. — И я катал её на спине. За что мне тебя убивать? Она вырастет. Раскроется. И поймёт, кто она. Но ты ведь не забывай, что будет ещё и Он. И, если честно, его власти я больше боюсь, чем её. — Он поработит. Всех. Но её власть. Безусловна. И для него. Он сильнее всех. Но всё же он Арес. Стенц усмехнулся. И обнял Моттса. — Какой же долбанутый мы вид. Ладно, кто Детку пойдёт будить? А другой пойдёт к Мулки и спросит, кто следующий. Надо скорее делать уколы тем, кто согласен. Нам нужно успеть хоть немного освоиться перед тем, как мы сцепимся. И не нравится мне слово «улей». Пчёлы слишком безмозглы. — Будем борделем? Я пойду. Разбужу. Дам поджопник. Пусть едет домой. Следующий Тайлер. Он прибывает, как Кейл уедет. Уже звонил. Надо рассказать. О ней. Он там… всё время. Гад. Ревную уже. Стенц только вздохнул. И ещё пару минуточек помурчал, глядя в окно. Затем пошёл к Мулкани. Жизнь снова пошла своим безумным, мать его, чередом.