Палец Дина скользит по его коже. Медленно, еле касаясь. Будто Дин боится — то ли спугнуть брата, то ли себя самого. Глаза его — глубокие зелёные омуты, вглядишься — и сразу пойдёшь на дно. Сэм не заметил, как затаил дыхание. Даже почти не моргает. Только следит за каждым движением пальца брата, скользящего по его бедру от колена и вверх. Палец мозолистый, очень тёплый, почти горячий. Сэм сглатывает. Они сидят друг напротив друга, каждый на краю своей кровати, оба в футболках и боксерах. Они собирались спать. А теперь вот это. Дин просто дотронулся до него. Так просто и при этом откровенно, очень интимно. Так, как было раньше. До Стэнфорда. До Джессики.
Стоит ему подумать об этом, как на лоб откуда-то сверху падает тяжёлая капля. Что-то тёплое. Всё хрупкое волшебство, возникшее между ним и Дином, тут же испаряется. Сэм дёргается, машинально подносит руку к лицу, и брат тут же убирает палец, отстраняется, как вспугнутый зверь. Сэм хочет успокоить его, сказать, чтобы он не останавливался, что все хорошо, просто… Пальцы стирают каплю со лба. Он подносит руку поближе к глазам — в тусклом свете ночника почти ничего не видно. Густое, тёплое, красное.
Сердце уходит в пятки. Сэм задирает голову вверх и видит на потолке Джессику. Мёртвую, в окровавленной ночнушке, с застывшим в гримасе ужаса лицом. А рядом с ней — Дин. Мертвый Дин.
Комната вспыхивает огнём.
— Нет!
Сэм бьётся в судорогах, обливается потом. Ноги запутались в чем-то, ему кажется, что его схватили. Огонь все ближе, он сейчас поглотит его, как свирепый, голодный хищник…
— ЕСЛИ ТЫ ПЕРЕСТАНЕШЬ БАРАХТАТЬСЯ КАК ИДИОТ, Я ТЕБЯ ВЫТАЩУ!
Сэм слышит голос Дина — и просыпается, уже падая с кровати. Удар затылком об пол — ощущение не из приятных. Винчестер-младший рефлекторно хватается за голову обеими руками, стонет и пытается сесть. В горле сухо, как в пустыне Сахара, тело бьёт нервная дрожь.
— Эй, эй. — Чья-то рука хватает его за плечо. — Порядок?
Сэм открывает глаза, моргает несколько раз. Это Дин. Живой. Зелёные омуты, подернутые рябью тревоги, смотрят на него. Облегчение можно сравнить с огромным валуном, упавшим со спины Винчестера-младшего. Только сейчас он замечает, что запутался ногами в простынях. Оттого и ощущение, что кто-то его схватил. Дыхание все ещё быстрое, прерывистое. Взгляд хаотично мечется по комнате. Ни пожара, ни Джесс. Только они. Вдвоём.
«Джесс…». Чувство вины сдавливает грудь.
— Сэм! — требует ответа брат.
— Да, я… Я слышу тебя. Всё нормально, — автоматически выдаёт Сэм. Это, наверное, какое-то негласное правило семьи Винчестеров: всегда врать о своих чувствах.
Только Дин знает его лучше, чем Сэм знает себя сам. Рука брата все ещё лежит у него на плече, и это помогает вернуться в реальность окончательно.
— Кошмар.
Дин не спрашивает. Сэм не отвечает. Видно, что брат мнется, пытается подобрать слова, будто нанизывает бусины на нитку, а они все сыпятся и выскальзывают у него из рук. Винчестер-младший облегчает ему задачу: всего на секунду благодарно сжимает предплечье и спасается бегством в душ. Там он смывает с себя пот и остатки страха, а когда возвращается, Дин уже дремлет в неудобной позе. Весь день сидел за рулём, устал. Сэм чуть улыбается уголком рта. До утра он больше не смыкает глаз.
То же повторяется на следующую ночь. И на следующую. И на следующую.
Сэм специально изматывает себя. Вызывается рулить, заливается дешёвым кофе, делает упражнения дольше обычного. Тайком от Дина покупает в аптеке снотворное и старательно делает вид, что не замечает взгляда брата. Так же старательно он прячет от самого себя всколыхнувшиеся чувства. Те самые, которые заставили его сбежать в Стэнфорд. Хотя основная причина была не в них.
На упаковке таблеток сказано — по одной за полчаса до сна. Сэм выпивает три.
Так проходит неделя. Он постоянно клюёт носом, мозги не соображают, работа не клеится. Кошмары не прекращаются. Дин все чаще бросает на него сердито-обеспокоенные взгляды, от которых хочется поежиться. Сэм не знает, что делать, как успокоить брата. Он больше не может спать.
Однажды сон прерывается почти в самом начале, когда на лицо капает кровь. Чьи-то руки грубо расталкивают его. Сэм с трудом разлепляет веки и понимает, что на этот раз кошмара не случилось. Дин предотвратил его.
— Всё, с меня хватит, — зло цедит брат.
Винчестер-младший моргает. Дин стоит над ним у кровати, пылающий гневом, будто ангел возмездия.
Будто ангел-хранитель, оберегающий от ночных кошмаров.
— Зачем ты?.. — сонно ворочает языком Сэм.
— Чтобы ты не орал как резаный. Как всегда в последнее время, — отрезает Дин. Судя по лицу, он правда зол.
— Может, объяснишь, что с тобой происходит? Твои кошмары… Они участились. Ты не в порядке, Сэм. И только не надо пиздеть мне сейчас. Думаешь, я про колёса не знаю? Если даже это тебе не помогает, значит, давно пора показаться врачу! Это может быть, я не знаю, стресс после смерти Джессики. Да что угодно, Сэм, надо что-то, блять, делать!
Сэм молчит. Ждёт. Запал Дина иссякает быстро, как обычно. Руки брата бессильно свисают по швам. Теперь его голос в три раза тише.
— Я не могу просто смотреть на это, Сэмми. Поговори со мной. Может, тебе хоть как-то поможет. Я же не знаю… что тут делать. Ты скажи только, что сделать, от чего тебе полегчает.
Сэм исподлобья смотрит на брата. Дин ненавидит быть уязвимым и беспомощным, как сейчас. Отец намертво вбил ему в голову, что он всегда должен быть непробиваемым, железным, и заботиться о Сэме. И каждый раз, когда у Дина не получается, он словно выходит из строя, как давно отлаженный механизм. Винчестер-младший качает головой. Что же отец, черт возьми, натворил.
Дин неправильно истолковывает его жест и снова взвивается, но тут же замолкает, потому что Сэм начинает говорить. Голос его очень тихий и усталый. На брата он не смотрит: слишком боится увидеть в его глазах… что? Неприязнь? Нежелание? И одновременно желание сделать что угодно, лишь бы младшему братишке полегчало? Сэму нужно совсем не это. Ему… просто нужен Дин.
— Дотронься до меня.
Пауза. Винчестер-младший борется с искушением зажмуриться в ожидании, когда кулак Дина прилетит ему в скулу. Но ничего подобного не происходит. Не происходит вообще ничего. Сэм наконец решается взглянуть на брата, смотрит побитой собакой. Взгляд невольно падает ниже. Только сейчас Сэм замечает, что на Дине из одежды только белая футболка и темно-серые боксеры. Боже.
«Прямо как во сне» — думает он.
— Чего?
Пауза затягивается, когда Дин наконец выдает это. В его голосе ни отвращения, ни гнева, только… растерянность?
Теперь очередь Сэма подбирать слова. Совсем некстати вспоминается, какими требовательными всегда были губы брата, каким горячим было тело под одеждой. Интересно, изменилось ли что-то?
— В этом кошмаре… — нерешительно начинает Сэм. — Я вижу не только Джессику. Там, на потолке. Там… еще и ты, Дин.
Снова молчание. В глазах брата — непроницаемая стена, за которой он всегда прячет свои настоящие эмоции. Сэм чувствует себя канатоходцем, зависшим над пропастью. Один неверный шаг…
— Но я-то здесь. И я не умру, даже не мечтай, — Дин говорит чуть громче, чем нужно. Как будто пытается убедить не только Сэма, но и самого себя.
— Брось, Сэмми. Это просто сны. Отражение твоих подсознательных страхов, и все такое… Сам знаешь, я в этом не силен.
— Дин. Дотронься до меня.
«Я хочу ощутить, что ты живой».
Сэм слышит, что теперь его голос звучит настойчиво и вместе с тем умоляюще. Он понимает, что рискует, ворошит то, что ворошить не следовало бы, ведь Дин ни намеком, ни словом не напомнил ему о том, что было до Стэнфорда. Да и не нужно было — глаза выдавали его.
«Я помню, Сэмми. Я все помню».
— Дин, пожалуйста.
Теперь они оба ходят над пропастью. От ответа брата зависит, упадет кто-то один… или оба.
Дин понимает. Неизвестно, как, может, шестым чувством, может, дело в непостижимой родственной связи или в чем-то еще. Но понимает. Не говоря ни слова, садится на край кровати Сэма, и сердце у того начинает стучать быстрее. Дин прикасается к нему не как к брату: похлопать по спине, на секунду сжать плечо. Он трогает его, как очень хрупкий и ценный предмет. Сэм сидит по-турецки, совершенно неподвижно, словно статуя, руки положил на колени. Брат касается пальцем тыльной стороны ладони, вырывая из тела Сэма мурашки. Они оба почти не дышат, по крайней мере, ему так кажется. И оба следят за тем, как палец Дина медленно скользит по руке Винчестера-младшего вверх, оставляя за собой гусиную кожу. Это прикосновение слишком нежное для Дина, слишком осторожное. Сэму становится труднее дышать. В районе локтя касание становится увереннее: теперь брат полностью кладет ладонь на предплечье Сэма, так же медленно ведет вверх и замирает там, где начинается рукав футболки. Запретная зона.
Их взгляды сталкиваются. Глаза Дина мягко блестят в полумраке. Сэм смотрит на его четко очерченные, пухлые, невыносимо сексуальные губы, и желание поцеловать их становится почти болезненно острым.
— Дин…
Голос брата непривычно тих и мягок.
— Что, Сэмми?
Он не знает, как объяснить, как выразить. Отец пропал, Джессика умерла, Стэнфорд потерян. У Сэма остался только Дин. Всегда — только Дин.
Они придвигаются друг к другу, так что кровать слегка скрипит пружинами под их весом. Сэм приникает к губам Дина, как умирающий от жажды приникает к воде, и при этом целует очень осторожно, еле касаясь, боясь все испортить. Губы брата остались такими же, как прежде, настойчивыми и обветренными, а тело — твердым и горячим. Ничего не изменилось. Совсем.
Сэм упал на подушку, не разрывая поцелуя, потащил Дина за собой. От того пахло потом и пеной для бритья, щетина немного колола подбородок. Брат придавил Сэма своим телом, буквально впечатал в кровать. Дин был везде. Но этого было мало. Сэм обнял его, крепко прижал к себе, чувствуя, как сердце маленькой птицей трепещет внутри. Ладонь брата скользнула по груди, обхватила за шею сзади, и Винчестер-младший как-то сразу успокоился. Правда, продлилось это недолго. Ровно до того момента, пока он не почувствовал свою эрекцию. И эрекцию Дина.
Поцелуй закончился, только когда легкие у обоих начали гореть от нехватки кислорода. Отстранившись, Дин как-то странно захрипел, и Сэм успокаивающе погладил его по щеке, но тут же отдернул руку, опасаясь, что перешел границы дозволенного. Они смотрели друг на друга расширившимися глазами, хватая воздух раскрытыми ртами. Брат чуть переместился, чтобы не упираться стояком Сэму в живот.
— Дин, — Винчестер-младший схватил его за футболку, — если ты хочешь…
Горячая ладонь накрыла ему рот. Дин наклонил голову и принялся целовать Сэма в шею, и целовал до тех пор, пока он не расслабился. Почувствовав это, Дин перекатился набок и улегся рядом с братом. Тот благодарно улыбнулся. Все-таки Дин понимал его лучше, чем кто бы то ни было.
— Двигайся давай, — проворчал старший.
— Что? — тормознул пьяный от поцелуев Сэм.
— Двигайся, говорю. Здесь спать буду.
Как раньше. Как в детстве. Сэм тут же развернулся к Дину спиной, ложась набок, чтобы ему было удобнее. Сильная рука собственнически прижимает его к себе, и Сэм не может сдержать глупую улыбку, чувствуя спиной грудь Дина. Брат утыкается подбородком ему в основание шеи, дыхание щекочет кожу. Сэм закрывает глаза и мечтает остаться в этом мгновении навсегда, как мотылек в янтаре.
Он не знает, сколько они лежат вот так в темноте, не шевелясь. Рука Дина, приятно тяжелая, греет тело через ткань футболки. Сэм знает, что брат не спит, и слушает его тихое дыхание. Дин не позволит себе сомкнуть глаз до тех пор, пока не уснет Сэм, и оба знают это. Если понадобится, брат будет всю ночь бодрствовать вместе с ним. Хочет ли Сэм спать? Боится ли? Он не знает. Думает о том, какой Дин…
другой этой ночью. Чуткий, внимательный, почти нежный, и этот ночной Дин так не похож на дневного, так резко контрастирует с ним, что в груди Сэма болезненно-сладко щемит. Ему столько хочется сказать, что простое «спасибо» застревает на полпути к горлу, и вместо него с языка скатывается тихое «прости».
Дин шевелится у него за спиной, сонно шуршит одеялом, но руки не убирает, и Сэм рад этому. Если брат сейчас спросит: «За что?», Винчестер-младший вряд ли сможет ответить. За то, что бросил одного с отцом? За то, что пытался найти ему замену в лице Джессики? За то, что заставил волноваться за себя с этими чертовыми кошмарами? Или за то, что всколыхнул чувства и воспоминания? Наверное, за все сразу.
Дин не спрашивает, за что.
— Еще раз это скажешь, и досыпать будешь на полу.
У Сэма вырывается нервный смешок. Брат не может видеть этого, но он улыбается, понимая, что хотел сказать Дин, и от этого сердце мячиком подпрыгивает в груди, как у влюбленного подростка. Да и поцелуи сказали ему все, что Дин не мог высказать вслух.
Осталась одна проблема. Но Сэм, кажется, знал, как ее решить.
— Дин. Спой мне колыбельную.
Брат вздыхает, и Сэм чувствует на коже теплый воздух.
— Памперс поменять не нужно, надеюсь?
Сэм улыбается. Ну конечно. Дин не был бы Дином, если бы не съязвил в ответ.
— Ну пожалуйста. Ту самую, которую ты в детстве пел. «Guns N' Roses».
Дин не слишком любил «Ганзов», считал их чересчур слащавыми. Но тогда, много лет назад, эта песня была единственной в арсенале брата, которая могла бы хоть немного сойти за колыбельную.
— А может, лучше "Spice Girls"(1) или Уитни Хьюстон(2)? — язвит Дин.
— Ну Дин, — Сэм поворачивается к нему и обнимает, прижимается потеснее, устраивает голову у брата под подбородком. Тот замирает на пару секунд, потом кладет широкую жесткую ладонь Сэму на вихрастую макушку. Покровительственный жест старшего брата, благодаря которому Винчестер-младший чувствует себя в безопасности.
— Пожалуйста.
Дин делает вдох и начинает петь.
«Talk to me softly.
There’s something in your eyes.
Don’t hang your head in sorrow
And please don’t cry.
I know how you feel inside
I’ve been there before.
Something’s changing inside you
And don’t you know?..
Don’t you cry tonight.
I still love you, baby,
Don’t you cry tonight.
Don’t you cry tonight.
There’s heaven above you, baby,
And don’t you cry tonight…»
Дин не умеет петь, у Эксла Роуза (3) получалось куда лучше, но дело не в этом. Дело в том, как он произносит слова, тянет их, как произносит тихим, нежным, немного печальным голосом. Как будто он сам написал эту песню, думая о нем, о Сэме. Не как о брате.
«Give me a whisper
And give me a sigh,
Give me a kiss before you tell me goodbye.
Don’t you take it so hard now
And, please, don’t take it so bad.
I’ll still be thinking of you
And the times we had, baby,
And don’t you cry tonight,
Don’t you cry tonight.
Don’t you cry tonight.
There’s a heaven above you, baby,
And don’t you cry tonight…»
Сэм отчетливо помнит, когда он слышал эту песню в последний раз. Холодной ночью, за пару часов до рассвета, в ожидании автобуса в Пало Альто. Вокруг никого, в машине гремела музыка, и они целовались до одури, до нехватки воздуха, и грели друг друга телами. А утром Сэм уехал с мыслью о том, как Дин вторил вокалисту, прося его не плакать этой ночью. Тогда он сдержался — только ради брата. А сейчас чувствовал, как непрошеные слезы колят веки изнутри.
«And, please, remember that I never lied
And, please, remember
How i felt inside now, honey,
You gotta make it your own way
But you’ll be alright now, sugar,
You’ll feel better tomorrow.
Come the morning light now, baby,
And don't you cry
Don't you ever cry
Don't you cry
Tonight…»
Когда голос Дина смолкает, Сэм, как по волшебству, соскальзывает в объятия темноты, и ни капли не боится. Он спит крепко, зная, что завтра почувствует себя лучше, и что придет утренний свет (4).
Ему не снится ничего.
