Благодарность

      Танька зябко передернула плечами, натягивая одеяло до подбородка, и настороженно покосилась по сторонам. Иркина комната, пусть уже убранная, но такая непривычно пустая и холодная, несмотря на царившую теплынь, совсем не радовала глаз. Да ещё и вызывала странное чувство тревоги. Хоть и оправданное: миссию по спасению ро́бленных в экзотариуме они провалили, лишившись ещё и Маринки, не выдержав напора насекомых. И пусть лично её эта потеря в глубине души почти тешила – проблема оставалась крайне проблемной. Вот и гложет что-то такое, неопределённое, заставляющие содрогаться, и лежать в холодной постели без сна.       Танька сквозь ресницы покосилась на поблескивающее в неярком свете луны, колечко. И где теперь Ирка? Нашла ли она Айта? Что вообще представляет из себя Ирий? Может там совсем другие законы и порядки, а Ирку за нарушение покоя давно уже... Нет. Ирка жива, это точно. Иначе Танька уже давно что-то бы почувствовала. Осталось только успокоить себя в том, что жива она надолго и находится в безопасности.       Танька устало прикрыла глаза, переворачиваясь на левый бок и шмыгая носом. Простуда уже почти прошла, остался только неприятный осадок, мешающий нормально думать. Мысли о собственной бесполезности и никчемности, успешно буравили её голову. Она чувствовала что почти задыхается от осознания всей важности нерешённых проблем, и понятия не имела как поступить дальше.       В доме было совсем тихо, настолько, что прислушавшись, Танька могла различить размеренное хрипловатое дыхание Ментовского Вовкулаки, под дверью комнаты.       После похищения всех ро́бленных, оборотень рассудительно заметил что четыре раза подряд – это уже система. И, почти насильно, затолкал Таньку в Иркину комнату, с целью обезопасить потенциальную жертву. А сам остался вести караул, долго ругаясь с Богданом: тот решительно заявил, что на защиту станет сам, хоть в облике здухача. Да только вот после ночей в таком виде, он чувствовал себя так, будто и не спал вовсе. А сейчас бодрая реакция и ясная голова – залог успеха. Поэтому прикинув что оставить подростков следить друг за другом, а самому уйти спать, было бы, мягко говоря – некрасиво, оборотень завалился под дверью, уже в волчьем виде, с четкой целью "Не пущать!". И на вопли самой Таньки в духе: "Я не маленькая, сама справлюсь!" – звучавшие, кстати, совсем по-детски – никто не реагировал.       Танька обречённо вздохнула и села на кровати, свесив ноги, которые тут же замерзли от сквозняка. Череп на шкафу, среагировав на её движение, забормотал ни то пророчества, ни то все же проклятия, на неизвестном никому, древнем африканском диалекте.       Иркина комната выглядела почти как обычно, за исключением того, что Ирки в ней как раз таки не было. А была она в таинственной загадочной стране, и неясно, что именно с ней там происходит. В груди ледяной змеей ворочалось предчувствие, мешающее уснуть спокойным сном, тревожа холодом чешуек, забираясь в самую душу.       Девчонка покосилась на дверь, с мыслью что если ей под одеялом так холодно, то какого же тому, кто спит на полу. Её, между прочим, охраняя. Хотя волчья температура должна быть намного выше человеческой, все таки он мерзнет...ради неё.       Танька замялась на секунду, уже наперед понимая весь идиотизм своей затеи, но всё равно решительно откинула одеяло в сторону, от чего её плечи тут же покрылись гусиной кожей.       Взявшись за дверную ручку, Танька переборола желание залезть обратно в постель, и перестать страдать глупостью на ночь глядя. И с каких это пор её волнует состояние какого-то там оборотня?       Вместо того, чтобы думать о том, что бессоная ночь делает её лёгкой добычей для врага, или хотя бы продуктивно размышлять о создавшемся положении – Танька, словно возле двери в учительскую, мнется на пороге, подбирая лекцию на тему того, как пригласить старого оборотня разделить с ней кровать. В самом прямом смысле.       Так ничего не надумав, Танька решила импровизировать, и приоткрыла дверь, высовывая сквозь щёлочку белокурую голову в коридор...тут же сталкиваясь взглядом с усталыми волчими глазами, которые ярко горели в темноте. Так некстати подумалось что оборотень скорее всего очень тёплый, в отличии от её плеч, которые были уже готовы покрыться коркой льда.       Ментовский Вовкулака внимательно покосился на её растрепанные волосы, босую, торчащую наружу, ногу – и взгляд его стал насмешливым, от чего Танька смутилась ещё сильнее.       – Не спите? – наконец-то выдавила она, тут же похвалив себя за очевидность. Вовкулака ехидно прищурился, видимо подумав о том же.       Разозлившись на собственную нерешительность, Танька рассудила что в прорубь нужно прыгать сразу, поэтому бухнула в лоб, как есть:       – Лягте со мной...пожалуйста... – и замерла, ощутив всю странность своего предложения. Щеки её расцвели алым. Надо же, а на пороге все звучало гораздо лучше и рассудительнее. Ей бы стоило волноваться о подруге и о собственном благополучии, а не страдать не пойми чем.       Вовкулака мрачно посмотрел на неё, словно раздумывая над чем-то, а затем неожиданно кивнул, тяжело поднимаясь на лапы. Танька едва не задохнулась от удушливого смущения и странного восторга, когда огромное волчье тело, величественно проследовало мимо неё, замеревшей на пороге. От оборотня веяло силой и опасностью. Чем-то мрачным и древним, скрытым под напускной ленью. Чем-то хищным и...привлекательным?       Танька, сквозь мрак комнаты, смущённо покосилась на невозмутимого Вовкулаку, вглядываясь в нечёткий силуэт, который занял больше половины кровати. Тот глухо рыкнул, приподнявшись с лап. Весь его насмешливый вид говорил: "Сама звала, а сама боишься", и в хищном прищуре глаз, искрилась неясная ирония. В голову пришла уничтожающая в своём смущении мысль о том, что он все таки мужчина, от чего Танькины щеки загорелись.       Луна прощально мигнула, и резко спряталась, будто её накрыли мешком, то ли пряча от любопытных глаз, то ли напротив, скрывая остальных от её бледного взора. В комнате стало совсем темно, так, что Танька с трудом различала очертания предметов. И только волчьи глаза светились поистине мистическим огнём, пугая и приманивая одновременно.       "Янтарные или медовые?" – совершенно несуразно пронеслось в Танькиной голове. Старый оборотень смотрел остро и устало, так серьёзно, без малейшей насмешки, не моргая и не отводя взгляд. Словно разрешая.       Робко шагнув к горящим во тьме глазам, будто следуя свету блуждающих огней, Танька, точно заколдованная, протянула руку, жестом, каким обычно утопающие тянуться к спасательному кругу. И наткнулась на густую шерсть, почти инстинктивно зарываясь в неё ледяными пальцами. Ладонь обдало теплом, как от пламенных языков горящего костра.       Жёлтые глаза на секунду закрылись, чтоб через миг загореться снова, ярко и пронзительно, заглядывая в саму душу, пугая своими огнями. В них отражались боль, усталость, понимание – приманивая ещё ближе, заставляя шагнуть к самому краю.       Танька почти задыхалась, вглядываясь в глаза Ментовского Вовкулаки, и теряясь в них. Жёсткая шерсть на шее, в которую Танька зарылась уже двумя руками – когда только успела? – переливалась под её пальцами жидким серебром, неожиданно принося лёгкий душевный покой и необычное тепло. Скорее даже жар, от которого по Танькиной спине пробегали табуны мурашек. Только вот уже не от холода.       Судорожные мысли – о навалившихся проблемах, об Ирке, о опасности которая караулит их на каждом шагу, о ро́бленных, которые находятся не ясно где, и непонятно что с ними происходит – они не покидали Таньку ни на секунду, заставляя внутренне содрогаться. Хрупкие девичьи плечи готовы уже были обречённо склониться, под гнетом серьёзных решений.       Оборотень зло зарычал, будто услашав её тяжкие думы, и вцепившись в ткань ночнушки, совсем не безобидными, но не принесшими Таньке ни малейшего вреда, клыками – Вовкулака потянул её к себе ближе, заставляя залезть коленями на кровать и уткнуться лицом в широкую волчью шею. Горячее дыхание опалило ей щеку. А сквозь тонкую ночнушку чувствовалась звериная, обманчиво мягкая, мощь, сильного тела.       Танька обхватила руками его загривок, пропуская сквозь пальцы густую шерсть и зарываясь в неё носом, чувствуя как тугой узел холода в груди развязывается, а мысли бушуют как штормящее море.       Она не в силах разложить по полочкам происходящее, как это бывало обычно, будто мысли превратились в спутанный клубок, и её безумно пугала потеря контроля над собой, да и над ситуацией в целом. Перед глазами повисла пелена, а по телу проносятся легкие электрические разряды. Совершенно бесконтрольные действия; пугающие, неясные желания... Из комнаты словно выкачали весь воздух, так в Танькиной груди тесно и жарко. С губ её срывается бесконтрольный судорожный вздох.       Ментовский Вовкулака неожиданно резко замер, прислушиваясь к чему-то, и мышцы его напряглись, будто перед прыжком. Тяжёлый взгляд волчьих глаз, словно бетонная плита, давил на плечи, пронизывая Таньку насквозь с каким-то сожалением. Старый оборотень медленно отстранился, будто выпутываясь с удушающей паутины, вглядываясь в её мутные, подернутые пеленой, голубые глаза.       Мягко высвободившись из отчаянных девичьих объятий, напоследок задумчиво оглядев её – судорожно дышавшую, с растрепанными волосами – тяжёлый волк спрыгнул на пол, глухо приземлившись на лапы, и больше не оборачиваясь, серой тенью выскользнул из комнаты.       Танька не в силах была осознавать и переосмысливать происходящее, только пыталась отдышаться, слыша в ушах собственное учащенное сердцебиение. Холод впился в плечи ледяными пальцами. Смущение накатило какой-то запоздалой волной, и Танька совершенно не понимала что только что произошло. Точнее как это вышло. Так неправильно, и совершенно неприлично, но...так волнующе? А ещё ей совершенно не хотелось чтобы он уходил...       Танька жалобно застонала, сжимая в кулаке ткань на груди, словно стараясь избавиться от этого странного, и неправильного по отношению к Вовкулаке, чувства, которое горячей волной разливалось от груди, до самих кончиков пальцев на ногах. Так непривычно и... желанно...       От расплывчатых и сбивающих с толку мыслей, которые разгневанным улием метались в её голове, Таньку отвлёк гулкий стук, будто что-то тяжёлое спрыгнуло на пол. Всего через секунду на пороге возник знакомый силуэт, мрачно, и как-то тоскливо оглядывая её, сидящую на собственных пятках. Неужели уйдёт? Зачем тогда возвращался?       Таньку бил озноб, ни то от холода, ни то нервных мыслей, которые не желали покидать её голову. Ещё и темнота с дальних углов, тянет цепкие руки, закутывая в кокон, не давая спокойно вдохнуть.       – И что с тобой делать, а, ведьма? – невесело усмехаясь, задал риторический вопрос Вовкулака. Хриплый, усталый голос, раздался в комнате резко, словно удар хлыста, но мягко, с пониманием. Звук его голоса вызвал волнующую дрожь, которая волнами разливалась от низа её живота и по всему телу. Девушка судорожно вцепилась в ткань одеяла, чувствуя что замерзает, задыхаясь от смущения и неловкости – благо в темноте невозможно было разглядеть лица Ментовского Вовкулаки. Только волчьи жёлтые глаза горели хищным огнем.       Оборотень шагнул вперёд – Танька заметила только стремительную тень отделившуюся от стены – и остановился рядом с кроватью, щуря глаза. Даже с такого расстояния она чувствует тепло сильного тела напротив, и теряясь во тьме, окружающей её плотным коконом, Танька инстинктивно подаётся вперёд, на острый свет усталых глаз, в нелепой попытке согреться.       Мысли о неправильности происходящего разбегаются, словно испуганные зверьки, оставляя в голове звенящую тишину, подернутую пеленой пугающих желаний – ощутить звериную силу всепоглощающего огня и опыт жарких рук на себе.       И замирает, забывая как дышать, когда широкая горячая ладонь касается её щёки, соскальзывая к шее. Танька жмурится, прижимаясь ближе, обхватывая пальцами чужое запястье, и натыкаясь на тонкие рубцы шрамов – у старого оборотня их с запасом – старается не думать о том, как она сейчас выглядит в глазах Ментовского Вовкулаки, для которого ночь – и не ночь вовсе.       А затем кровать прогибается под тяжестью сильного тела, и Танька видит хищные, мрачные глаза совсем близко, и чувствует горячее дыхание на своих губах, от которого её накрывает тёмной обжигающей волной. От Вовкулаки даже в людском облике, веет волчьей силой и животной опасностью, мраком и болью, древними чарами и защитой – все это создаёт такой микс, что Танька уже сама, не в силах сдерживаться, тянется к чужим губам.       Оборотень отстранился, вновь тяжело оглядывает её, со странной тоской, и только ему одному понятным сожалением, а затем тяжёлая ладонь легла ей на затылок, притягивая для жадного поцелуя. Танька выгнулась, прижимаясь ближе, и опутала руками горячую мужскую шею, зарываясь пальцами в тёмные, с проседью, волосы. Жарко.       – Не уходите... – шепчет Танька, в перерывах между поцелуями, трясясь от смеси страха, восторга и жгучего желания. Вовкулака с рычанием склонился над ней, прикусывая нежную кожу на беззащитно открывшейся шее, заставляя стыдливо стонать, выгибаясь навстречу. Терзающее волнение покинуло её, оставив лишь волнение желанное.       Когда сухие горячие губы вновь впиваются в её дрожащие, Таньке кажется что привычный мир рассыпается тысячью осколков, увлекая её в тёмный водоворот, от которого в Танькиной груди становится тесно-тесно, и так жарко. Поцелуй долгий, ненасытный, заставляющий задыхаться и прижиматься ближе, цепляясь ослабевшими пальцами за широкие плечи. Сильные руки скользящие по её телу, вызывают дрожь, и опасные желания, которых раньше не возникало. Жар опаляет нежную кожу, оставляя клеймо, лаская жёсткими руками, на которых тонкими нитями белеют старые шрамы.       Это нечестно по отношению к похищенных ро́бленным, к Ирке, к Богдану. Жар сильного тела, словно в венах Вовкулаки не кровь, а жидкая лава; на шее и лице, груди и плечах – всюду эти прикосновения, запретные, неправильные.       Но когда Танька засыпает в защитном кольце его рук, доверчиво прижавшись к широкой груди – все происходящее кажется самым верным и единственно возможным. А навалившиеся проблемы – план по спасению Ирки и ро́бленных, разгадка таинственной Бабки, вместе с правилами морали и устоявшимися порядками – всё это подождет до утра, когда хищные огни волчьих глаз, скроет свет золотого солнца, а странные ночные мысли отойдут на второй план бытия.       Тогда на хрупкие плечи вновь свалятся кучи забот и важных решений. А Ментовский Вовкулака всегда будет на её стороне, и уж точно по одну сторону баррикад. Вновь закроет своим телом от пули летящей в неё, будет относясь как к равной, и стоять в бою вместе с ней, плечом к плечу, прикрывая спину, защищая, и получая шрамы вместо Таньки. Может даже накормит разварившимися пельменями, и будет смотреть с уважением и гордостью, прислушиваясь к её мнению.       Всегда будет с ней, рыча и насмехаясь. Такой привычный и постоянный Вовкулака.       Только вот на полу под дверью, больше мерзнуть не будет.       Уж об этом она точно позаботится.