О вечном, между нами

Каштановая копна выделялась темным пятном, среди ярко окрашенных (или неокрашенных, у всех по разному) волос других девушек. Гермиона считала таких умственно-отсталыми, или сумасшедшими. Кто в здравом уме будет портить и без того хрупкую часть своего организма? Правильно, никто. Она всегда относилась к своим локонам особенно бережно. Хотя и выглядела неопрятно. Ну она просто не любит все эти вычурные причёски и макияж. А вот Джини любит, очень любит. Недавно она даже перекрасилась в сиреневый, сказав, что она так самовыражается. Ну и пусть самовыражается. Пол в ванной был липким от смеси газировки и алкоголя. Везде валялись пьяные подростки, и Грейнджер даже удалось образовать вокруг себя некий кокон из малознакомых людей, пустых бутылок и противных, одноразовых стаканчиков. Стаканы, как и люди вокруг, были помятые и красные, большинство бутылок разбитые. Стекло, на котором голыми коленями сидела Гермиона, пусть и было мелким, но всё равно больно кололо и рвало и без того уже убитые джинсы. В дверь кто-то ломился. Хотя почему кто-то? Миона уже знала, что это Паркинсон. Она позвонила ей час назад и больше не брала трубку. — Грейнджер! Открой твой мать! Я уже заебалась тут стоять! Гермиона! — через пару мгновений дверь ванной отлетела, под напором тонкой ножки, в массивных ботинках, и печально скрипнула, слетев с петель. Панси, как обычно была шикарна, даже сейчас, вся в крови. Не своей, конечно не своей. Панси никогда не льёт свою кровь зря, она льёт чужую. Конечно она сегодня подралась, ведь Грейнджер звонила ей не просто так, или просто так? Она уже не помнит, это было слишком давно. — чем здесь воняет? — голос слышен как через вату, картинка не чёткая. Хочется свернуться в комочек и просто лежать. Гермиона порывается вниз, собираясь лечь, но её останавливают, ставят на ноги и резко встряхивают. Настолько сильно, что начинает болеть голова. — ты пила? Гермиона, ты что-нибудь, пила? — Панси смотрит обеспокоенно, но на самом деле не волнуется. Гермиона знает, что ей насрать на такую как она. — не помню. — Паркинсон закидывает руку шатенки себе на плечо и буквально потащила из ванной. В гостиной дышать становится легче, но голова продолжала болеть, а ноги всё время подкашивались. Гермиона уже обрадовалась, когда подруга положила ее у окна, надеялась что та её просто выкинет вниз. Но нет. Панси только открыла дверь на балкон, и продолжила тащить девушку туда. На улице холодно. Гермиона поежилась и села на, пусть и старый, но всё ещё мягкий, пуф. Паркинсон вытащила из кармана косухи пачку сигарет и закурила. Грейнджер завороженно наблюдала за ее действиями и клубами дыма выходящими изо рта черноволосой. — красивые кудри. — в голове Мионы немного прояснилось и она смогла разглядеть Панси. До этого времени она, Гермиона, видела только большое, вытянутое чёрное пятно и белую кожу. — рада, что ты заметила. — Панси затушила окурок. Гермиона поднялась и встала рядом с девушкой. Она только сейчас поняла, что находится в какой-то многоэтажке, у окраины города. Солнце уже начало садится, хотя когда Грейнджер выходила было ещё темно, не могло же так быстро потемнеть, она здесь всего пару часов. — который час? — шатенка даже не обернулась на Панси, она продолжила рассматривать причудливые узоры облаков, которые плавали по небу в розово-золотых лучах закатного солнца. — без пяти десять. — Гермиона кивнула. Значит она пробыла здесь ровно двенадцать часов.