There's a certain sound always follows me around. Этот один и тот же звук всегда следует за мной. When you're close to me you will hear it. Когда вы приблизитесь ко мне, вы услышите его…
Развалившись в шезлонге, Дин открывает свое пиво и с наслаждением глотает любимый прохладный напиток, любуясь проделанной работой. Нет, ну до чего же быстро и профессионально у него стало получаться! Сэму бы это понравилось. Это уж точно.…It's the sound that lovers hear when they discover Это звук, который любовники слышат, когда открывают для себя…
Ослепительное солнце и яркая, сочная, свежо постриженная трава — это вам не ночной мрак, полный отвратных тварей и жутких смертей. Это очередной чудесный день их новой замечательной жизни. Дин знает, что теперь, вот наконец-то теперь, у них всё будет хорошо. И всё будет лучше некуда, бесспорно и стопудово. Железо-каменно! Теперь у них с Сэмом есть свой нормальный дом — такой, о котором каждый из них, что уж скрывать, всегда грезил. Просто обычный дом: с окнами, из которых можно видеть окружающий мир, с зеленой лужайкой и белым забором, с парочкой книжных полок вместо огромных библиотек, и с небольшим, но комфортабельно обустроенным подвалом… Подвал — лучшее место в этом доме, уж Дин-то знает. — Доброе утро, Дин! — окликает со своей дрожки миссис Андерс. — Похоже, сегодня будет отличная погода. Ей за восемьдесят, и состояние погоды для нее одна из наиболее волнующих тем дня. — Доброе утро, Терри! С тех пор, как я живу здесь, для меня каждый день отличная погода, — откровенно отвечает Дин. — Даже когда она становится похожа на второй всемирный потоп. — Хорошо для тебя. Знаешь… мне кажется, я никогда в жизни не видела более счастливого человека, чем ты. Вот почему на тебя всегда так приятно смотреть.There's a certain sound always follows me around. Этот один и тот же звук всегда следует за мной. When you're close to me you will hear it. Когда вы приблизитесь ко мне, вы услышите его…
«Терри тоже его слышит — с удовольствием думает Дин. — Еще бы, его так трудно скрыть» — Спасибо за теплые слова, — говорит он. — И я думаю, ты права — я действительно чувствую себя неприлично счастливым! Рад, что это никого не раздражает. — Ну, кого-то, может, и раздражает. А мне только радует глаз. Скажи, Дин, ты так и не видел моего Лаки? Я переживаю за него. Прошла уже вторая неделя. — Увы! Но не волнуйся так. Это же кот, я уверен, он обязательно вернется. Это же коты… Ну, коты, знаешь. Все время гуляют сами по себе, и вечно пропадают по своим кошачьим делам. Это в их духе, я хочу сказать. — Я знаю, Дин, знаю. Но Лаки никогда раньше так надолго не пропадал. — Влюбился, наверное, в красивую кошечку и забыл обо всем и обо всех. Старушка весело смеется. — Ну ты и шутник, всегда умеешь поднять настроение. — Всегда пожалуйста. И насчет кошечки — вполне реальная версия, по-моему. — Будем верить. — Будем верить. Все соседи без ума от Дина. Он веселый, забавный, обаятельный, внимательный, располагающий к себе мужчина привлекательной наружности. Надежность, прямота, честность, нормальность и порядочность словно написаны на его светлом лике. — Любовь — лучшее, что может с нами случится в этой жизни, — продолжает Дин. — Поэтому лично я только рад за Лаки. — Не знаю, мне с этим в жизни не повезло, — делится миссис Андерс, которая десять лет назад схоронила нелюбимого мужа — единственного мужчину, с которым она была. — Но хорошо, если повезет хотя бы моему коту. — Повезет-повезет. Не зря же у него такое счастливое имя! Миссис Андерс снова смеется. — Обычное кошачье имя… Я и не думала… Разговоры-разговорами, но Дину всё труднее смаковать и оттягивать долгожданный момент. Поэтому он допивает пиво, прощается с соседкой и уходит в дом. Внутри ничего особенного, самый обыкновенный дом самого обыкновенного американца. Только для холостяка, пожалуй, слишком чистенько и прибрано. На кухне та же чистота, а в горшках повсюду цветут синие цветы. В мусоре — коробка из-под пиццы. Вкусы Дина в еде удовлетворить нетрудно. Другое дело — Сэм. И открыв холодильник, Дин начинает извлекать оттуда фрукты и овощи. В морозилке ему постоянно мешается попадающий под руку сверток, кило на пять и сантиметров тридцать в длину… Пора бы уже с ним что-то сделать. Нельзя держать его здесь вечно, тем более, что от этой дряни очень просто избавится в любой момент. Просто как-то руки всё не дойдут — убеждает себя Дин. Но в глубине души знает, что медлит намерено. Что чувство вины заставляет его продолжать держать у себя перед глазами это напоминание об очередном грехе. Потому что он виновен, бесспорно виновен, и не имеет право так просто забыть об этом. Когда-нибудь, но чуть позже. Включив телек, поставив очередной мыльный сериал, Дин достает блейзер и, продолжая напевать, смешивает питательные и вкусные фруктовые коктейли по новым вычитанным рецептам. Сэмми должно понравиться. Он привередливый и капризный, но Дин научился делать вещи, которые доставляют радость даже его любимому зануде. И свежие фруктовые коктейли — одна из таких вещей. Теперь к радости и спокойствию Дина примешивается приятное волнение и возбуждение. Потому что скоро это случится. Скоро он увидит Сэма. Теперь Дин делает греческий салат. Движения отработанные, как у профессионального повара, ему и самому нравится. Первое время Дин просто машинально делал Сэму то же самое, что и себе, как и любой любящий мужчина. Просто делал в двойном экземпляре, чтобы любимому было также вкусно, как и ему. Со временем Дин понял, что Сэму этого мало. И если его избалованный мальчик хочет еще всяких полезных вкусняшек, то почему бы и нет? Аккуратно сложив полезный и красивый завтрак на поднос, добавив кофе, вазочку с зефиром, апельсиновый сок и яичницу с жареными томатами, чтобы было похоже на английский завтрак, Дин готовится идти вниз. Но раздается громкий стук во входную дверь. Кого это принесло? На пороге обнаруживается еще одна жительница их района. Лидия Джонс. Вот ведь какое разнообразие в пригороде: теперь Дину доступны не только официантки, но и парикмахерши. Впрочем, кроме профессии всё как обычно: неопределенный возраст, вероятно около сорока, достаточно симпатичная, сдобренная косметикой внешность, неудавшаяся личная жизнь. Не страдая оригинальностью, соседка прошла полквартала, чтобы спросить с тупой улыбкой, не одолжит ли ей Дин яиц для пирога. — Сейчас посмотрим, — с фирменной обаятельной улыбкой обещает Дин Винчестер. Приглашать он ее не приглашал, но наглая женщина смело следует прямо за ним на кухню. Она уверена, что её откровенный намек понят и принят к сведению. Дин спокойно открывает перед женщиной холодильник и видит тот самый сверток, лежащий на одной из полупустых полок. Черт, кажется он все-таки вынул его, чтобы не мешался, а потом забыл убрать обратно в морозилку. И снова он как специально именно там, где мешается! — Подержи-ка, — не палясь, сует он сверток в руки своей гостье. — Ого, какой тяжелый, — замечает Лидия. — Это кролик. Два кролика. Достав яйца, Дин убирает сверток в морозилку и с любопытством разглядывает Лидию. Его ум занимает один простой вопрос: трахнуть её или нет? Раньше он бы не раздумывая поимел такую и посчитал бы за удачу. Но в последнее время подобные ничего не значащие связи приносят все меньше настоящего удовольствия и всё больше головной боли. Так что, пожалуй, стоит обойтись. Тем более, что сердце и тело просят кое-чего совершенно другого. Кое-чего, превосходящего эту несчастную глупую Лидию по всем статьям и параметрам. Но женщина смотрит на него с хорошо знакомым бесом похоти в глазах, и Дин думает, что раз уж она тут, можно еще немножко оттянуть и посмаковать долгожданный момент. — Как насчет того, чтобы выпить, Лидия? — предлагает Дин. Пить он всегда любил, любит и будет любить. А пить с кем-то в компании несравнимо приятнее, чем в одиночестве. Лидия принимает идею на ура. Она тоже всей душой желает выпить, возможно, даже больше чем секса, ради которого она здесь. Дин знает таких женщин, и у них действительно много общего с ним самим. Для дамочки он открывает бутылку бабского мартини, разливает по бокалам, и добавляет оливку и лед. При последнем действе ему снова попадается под руку проклятый сверток. Дин уже с откровенной злостью запихивает его обратно, в который раз за утро, твердо решив избавится от этого в самом ближайшем будущем. Парочка устраивается за столешницей друг напротив друга. — Давай за встречу, — предлагает тост Лидия. — Нет… Давай лучше за любовь, — решает Дин со светлой таинственной улыбкой, которая сводит Лидию с ума. — Это же самое лучшее, что может случится с нами в этой жизни. — Согласна. Нет ничего важнее любви, — охотно подхватывает Лидия Джонс — женщина, которую семь раз бросали, пять раз — не сказав ни слова, два раза — выставив виноватой ее саму. — Вот это точно, — очень довольный, улыбается Дин. — В самую точку сказала. Что бы мы делали в этой жизни без любви?There's a certain sound always follows me around. Этот один и тот же звук всегда следует за мной. When you're close to me you will hear it. Когда вы приблизитесь ко мне, вы услышите его…
«Интересно, Лидия тоже слышит? — размышляет Дин. — Нет, определенно нет. Иначе бы ее здесь не было. Эта дура не слышит ничего кроме собственных тупых мыслей» К сожалению, в этот момент Лидия всё-таки слышит кое-что еще. Едва различимый стук, доносящийся откуда снизу дома, кажется, из подвала. — Это стиральная машина, — легко объясняет Дин на ее вопрос. — Она не совсем правильно у меня работает. Всё никак не возьмусь устранить неполадки. — Да на фиг надо, если она все равно работает? — фыркает женщина. — Действительно, — насмешливо соглашается Дин. — Главное, что работает! Поболтав какое-то время со своей знакомой под непрекращающиеся стуки, Дин вновь приступом чувствует, что больше не может ждать ни минуты. Он быстро прощается с прилипчивой гостьей, и к ее немалому удивлению, выпроваживает её за дверь, говоря, что у него много дел. Потому что так оно и есть.…It's the sound that lovers hear when they discover Это звук, который любовники слышат, когда открывают для себя…
Выпив перед встречей еще один бокальчик бабского мартини, Дин берет приготовленный поднос и начинает долгожданный спуск в подвал. Лестница крутая, но светлая. Это самая важная часть дома, и здесь всё оборудовано по высшему уровню: и удобства, и звукоизоляция. По мере спуска стук становится громче. Чертов Сэм, как он только умудряется снова и снова находить чем бы пошуметь? И всё ведь ему неймется! Живет как король, ест, спит, читает… и всё как всегда недоволен! Сучка. Дин уже не может вспомнить, когда Сэм последний раз ему улыбался. Кажется, что это было в другой жизни. Это точно было в другой жизни. А в этой Сэм только и делает, что сучит, стучит и действует ему на нервы… Дин отодвигает засов на небольшом окошке и наконец имеет счастье лицезреть своего лохматого и вечно недовольного злыдня. Ох уж этот его любимый бука из подвала…. — Доброе утро, солнышко! — весело приветствует Дин, и при виде милого лица его сердце неконтролируемо пускается в пляс.…It's the sound that lovers hear when they discover Это звук, который любовники слышат, когда открывают для себя… There could be no other for their love Что для них не может существовать никого другого
Сэм, сволочь такая, услышав Дина, накрывается с головой одеялом. Старший открывает дверь и заходит в комнату. Вешает ключи около входа и проходит в глубину, где валяется на кровати его любимый человек. Дин невозмутимо стаскивает покрывало и деловито проверяет прикованного цепями Сэма на наличие повреждений. На этот раз всё, к счастью, в норме, если не считать загнанного, почти хронического бешенства младшего. Вообще-то Дину это даже нравится… Всегда нравилось. Но для разнообразия хотелось бы и чего-то другого. Любви и заботы как раньше, например. Но нет, так нет. Значит, Дину придется любить и заботиться за двоих. Он это запросто, ему только в радость. Дин, не сдерживаясь (о господи, какое же счастье, что больше не нужно сдерживаться! Никогда больше не нужно сдерживаться!) проводит ладонью по темным волосам. Сэмми перед ним. Сэмми его, и его можно трогать в любой момент, можно брать, целовать, и даже причинять боль, если эта сука плохо себя ведет. Сейчас Дин может делать всё, не боясь потерять любимого человека. Сэм привычно не реагирует на касания брата. Когда-то он весь бесился, вспыхивал, отталкивал и огрызался. Защищался и отбивался от его любви, как от самого страшного монстра… Но время, настойчивость и умелые ласки делают свое дело. Сейчас Сэм лишь лежит, жмется в подушку и тяжело дышит, раздувая ноздри. Весь исходит изнутри своим праведным гневом… И Дин знает — почему. Потому что на самом деле Сэму нравится. И Сэм знает, что Дин знает, что ему нравится. Но что в этом такого страшного? Так и должно быть. Любовь не может не нравиться. Такая любовь как у Дина — особенно. Такая бесконечная, ненормальная любовь развращает, подчиняет, иногда опускает человека до уровня вещи. А кто бы не хотел быть любимой вещью Дина Винчестера? — Всё еще упрямимся? — с усмешкой замечает Дин. — Только мучаешь меня и себя. Больше, конечно, себя. Не сопротивляйся этому, солнце мое, и жизнь станет сказкой. — Не сопротивляться тому, что меня держат в подвале, регулярно домогаются и насилуют? — ровно отвечает Сэм. — Любишь ты драматизировать. Я имел ввиду другое. Не сопротивляйся нашим чувствам, — говоря это, Дин поглаживает пальцами лицо Сэма, следя за реакцией. — Скажи правду……It's the sound that lovers hear when they discover Это звук, который любовники слышат, когда открывают для себя There could be no other for their love Что для них не может существовать никого другого It's!.. Это!.. My!.. Моё!.. happy heart you hear!!! Счастливое сердце вы слышите!!! Singing loud and singing clear Поющее громко и поющее чисто. And it's all because you're near me, my love И всё, потому что ты рядом со мной, любовь моя…
— Я устал что-либо говорить, — начинает вдруг Сэм. — Большую часть времени, что я нахожусь здесь, я думаю о том, что должен тебе сказать. Словно, если я найду правильные слова, к тебе вернется рассудок и все станет как прежде. Но этого не произойдет, да? Не важно, что бы я ни сказал… правду или ложь… всё останется как есть. Потому что ты совершенно съехал с катушек и тебе — в кайф. Дин с состраданием смотрит на брата. Бедняга всё еще так сильно держится за привычный ему нормальный мир. — Да, мне в кайф, Сэм, — соглашается Дин. — И если ты всё еще не понял меня и моих чувств, я могу попробовать объяснить тебе, как говорят, на пальцах… И Дин завороженно пропускает волосы любимого сквозь свои пальцы. Затем ладонь спускается ниже, до плеча брата, и еще ниже по спине, останавливаясь на заднице и крепко сжимая. Сэм вздрагивает, но рука Дина остается где была. — Моя нервная сучка… Слушай меня, Сэм, и если что-то тебе покажется непонятным, можешь задавать вопросы. Начнем с того, что всё не испортилось резко ни с того ни с сего, одним обыкновенным днем, как ты себе должно быть воображаешь. Околдовали, прокляли, вселились? Могу поспорить — эти варианты первыми приходили тебе в голову. Но вынужден расстроить: сверхъестественное здесь совершенно ни при чем. Причины моего, как ты говоришь «помешательства», самые что ни на есть естественные. Обычные, знаешь, которые обычные врачи изучают. Сэм в кое-то веке оборачивается на Дина и затравленно смотрит на него, ожидая продолжения. — Просто представь, Сэмми. Что ты безумно любишь одного человека. Всю свою долбанную жизнь любишь только его, с детства… Представь или вспомни — твоя первая любовь. И он же — вторая, и третья, и последняя… Но недостижимая. Вот только ты не можешь попытаться забыть, смириться, выкинуть из сердца, потому что по-прежнему всегда находишься рядом с этим человеком. Десятки лет находишься рядом с ним практически двадцать четыре на семь! Разговариваешь с ним, смотришь на него, чувствуешь его, подсознательно мечтаешь о нем. Но не имеешь права даже прикоснуться лишний раз без веского повода. А тебя тянет, какой-то нечеловеческой силой тянет к этому слепому идиоту… Тебе не то что хочется — это неправильное слово, тебе НЕОБХОДИМО сделать с ним… ряд определенных вещей. Понимаешь, каких. И тебе необходимо любить его, трогать, целовать. Но ничего этого нет. Ты сбрасываешь не проходящее возбуждение с кем угодно, но только не с ним. Ты строго запрещаешь себе даже мечтать и представлять на их месте того, кто тебе нужен как воздух, до безумия, до умопомрачения. Запрещаешь себе не из моральных принципов, а просто потому что это слишком жестоко по отношению к самому себе! Но уже и не нужно ничего представлять — каждое красивое тело в непристойном виде, каждый неприличный фильм — на всё накладывается его проекция, и это тоже происходит бессознательно и неизбежно. Но его самого с тобой по-прежнему нет. Ты забиваешь, отрицаешь, не хочешь замечать, что происходит, но… не проходит дня, чтобы ты не думал о его нежной коже, не мечтал о его поцелуях, не представлял, как он кончает… Но ничего по-прежнему нет. Ты просто смотришь на него каждый день, общаешься с ним, и незаметно для себя обожествляешь каждый дюйм его совершенного тела, каждое его умное или идиотское слово, каждый его вдох, каждый предмет, который его касался… И тебе даже хорошо. Только вот по-настоящему зверски тебе хочется, чтобы он перестал валять дурака и просто взял тебя! Ты так бешено хочешь этого днем и ночью… но не имеешь права даже заикнуться. Ты настолько принимаешь его всего, любишь и обожаешь, что жаждешь делать это с ним где угодно, как угодно и желательно всю оставшуюся жизнь. И только хороший и неоднократный секс с ним еще и может спасти твой рассудок. Но ничего этого по-прежнему нет. Представь, какой нечеловеческий сексуальный голод преследует тебя, день за днем, год за годом… час за часом. Этот голод постепенно сводит тебя с ума. Плотина такого же нечеловеческого самообладания держит, тем не менее… Пока очередной внутренний толчок не пустит по ней очередную, но уже фатальную трещину. Или пока напор не станет совершенно немыслимым. И в какой-то момент то и другое случается. Вот тогда всё разом летит в тартар вместе с вырвавшимся потоком. Это невозможно остановить или повернуть вспять, тут ты прав. Но это же не значит, что теперь нужно наложить на себя руки или послать всё к дьяволу? Когда жизнь впервые начинает для тебя многое значить и приобретать личный смысл, разве можно такое сделать? То-то и оно, что нет. Приходится просто пожертвовать тем, что больше не кажется таким уж важным на фоне… всего. Например, постараться не думать, что этот человек — твой родной брат. — Но я же действительно твой брат, — тихо произносит Сэм, почти не дыша слушавший эти удивительные вещи. — Только не для меня! Ты вечно говорил мне эти гадости: я твой брат и бла-бла-бла, люблю тебя… Или: ты мой брат, и бла-бла-бла, умру за тебя… Сколько еще таких дурацких речей я должен был выслушать за жизнь? Ты не замечал, что я никогда не говорил тебе ничего подобного? Потому что какой в жопу «брат»?! Потому что я, блядь, не хочу, чтобы ты так относился ко мне! Я не отношусь к тебе так, как ты этого не замечаешь? А, ну да, я же делаю вид. Ты действительно настолько идиот? Или ты воображал, что с меня хватит и одного только флирта? Видимо, мне нужно было ходить по дому с транспарантом: «ТРАХНИ МЕНЯ!!!» Это тебе о чем-нибудь сказало бы? Мм, Сэм? Думаю, нет. Думаю, ты нашел бы миллион и одно дело, которое стоит сделать вместо этой одной-единственной, простой и жизненно необходимой для меня вещи! Сэм продолжает смотреть на брата квадратными глазами, пытаясь понять, но по-прежнему не въезжая, что же именно испытывал Дин, что это так добило этого сильного человека и свихнуло ему мозг. — Так значит ты… — уточняет он первое, что запало в уме, — хочешь, чтобы я тебя трахнул?! Дин иронично приподнимает брови. — Не прикидывайся. Даже такой идиот как ты, не мог этого не понять после всего, что я сказал. — Значит, хочешь. — Нет, ты чем слушал? Неправильное слово. Хочу — не хочу… Умираю. Дохну, блядь. С ума схожу. Дин смотрит в глаза Сэму, когда говорит это, и у того приоткрываются губы, словно он хочет что-то возразить, но не находит слов. — Твой завтрак, гений, — закрывая тему, подает Дин поднос. Впервые за все время, проведенное в качестве пленника, Сэм чувствует нечто похожее на неловкость из-за того, что Дин так старается для него. Это накладывается на ужасное ощущение и еще большую вину — что Дин заболел из-за него. Какая в этом доля вины Дина, если она вообще есть, а какая — Сэма? Что он сделал не так и где перегнул палку? Как любой современный человек Сэм вырос в обществе, где больных людей принято жалеть и лечить, а не ненавидеть и наказывать. Думая о возможных вариантах для Дина, он слышит, как брат мурлычет что-то, и узнает старую песню Энди Уильямса.…And it's all because you're near me, my love И всё, потому что ты рядом со мной, моя любовь. Take my happy heart away Забери мое счастливое сердце, Let me love you night and day Позволь мне любить тебя ночью и днем In your arms I wanna stay, oh my love В твоих руках хочу я оставаться, любовь моя Feeling more and more like I've never felt before Чувствую всё больше и больше, как никогда раньше You have changed my life so completely Ты изменил мою жизнь совершенно полностью Music fills my soul now, I've lost all control now Сейчас музыка наполняет мою душу, сейчас я потерял весь контроль…
И правда, Дин часто поет в последнее время, и это пугает Сэма почти так же, как остальное его поведение. То есть, Дин пел и раньше, но это максимум раздражало. И никогда не создавало такого безумного ощущения.You have changed my life so completely Ты изменил мою жизнь совершенно полностью Music fills my soul now, I've lost all control now Сейчас музыка наполняет мою душу, сейчас я потерял весь контроль La-la-la la-la-la-la…. La-la-la la-la-la-la….
— Перестань, — просит Сэм, доедая последние ложки салата. — Почему? Тебе не нравится, что я счастлив, Сэмми? — Ты не счастлив. — Еще как счастлив. Подумай сам. Мы наконец-то вместе. И с нечистью покончено, теперь этим дерьмом занимается кто-то другой. Ты был прав: не все в мире сходится клином на нас. Все до скучного одинаково, по одной схеме: есть монстры, появляются новые жертвы, а с ними — новые охотники с новыми историями и битвами. А мы свое давно отвоевали, хватит с нас. — Похоже, что для тебя осталась только одна битва, — скромненько опуская глаза, машинально по привычке флиртует Сэм, даже не замечая этого. — Похоже, что так. И я ее выиграю, не сомневайся. Сэм приподнимается на локте и пристально, с этим своим изучающим прищуром смотрит на брата: — Почему ты просто не сказал мне, чего хочешь? Зачем снова стал решать за меня? — Разве не очевидно? Я знал, что ты сразу уйдешь, как только узнаешь… какой я. — С чего ты взял? Может быть я тоже… хотел этого… — Потому что ты слишком правильный, Сэмми. Не важно, хотел ты или нет, ты бы ушел. Я уверен. — Ты всегда слишком уверен в глупостях, которые вбиваешь себе в голову. — Вот как? — весело удивляется Дин. — Ну, скажи мне еще, что я был не прав. — Конечно, не прав, — уверено заявляет Сэм. — Ты хоть представляешь, сколько я дрочил, представляя под собой именно тебя? Лицо Дина трогает слабая недоверчивая улыбка. Он уже слышал похожий вариант «признаний» младшего брата. Только раньше он в них «дрочил, представляя себя под Дином». Но дальше Сэм делает такое, чего не делал никогда. Он приближает лицо и целует Дина в губы. Сам. Так настойчиво, так хорошо и уверенно. Щемящее счастье мгновенно переполняет Дина, мысли замедляются и всё что он слышит — оглушающий стук своего пульса в ушах. И как Сэм, держа ладонью его затылок, продолжает говорить что-то, с чем Дин лишь соглашается слабыми кивками. — Знаешь, ты похож на шейпшифтера, Дин… Притворяешься, обаятельно улыбаешься, подстраиваешься под чужие вкусы, копируешь, играешь разных восхищающих тебя людей и персонажей, сам веришь… Ты тоже считаешь, что настоящий ты — слишком уродлив? и никто не полюбит тебя, какой ты есть? — Отец не мог меня полюбить. И ты тоже не можешь… — К черту отца, забудь о нем. Я люблю тебя, болван. Я так сильно тебя люблю, что готов жить в этом подвале, когда мог бы просто свернуть твою чертову шею… Дин вздрагивает в руках Сэма, но тут же понимает смысл этих слов. Сэм никогда не навредит ему. Он скорее навредит самому себе, чем Дину. — А ты похож на сирену, Сэмми, — с улыбкой замечает старший. — Совершенная соблазнительная сучка!.. Признайся, что тебе тоже нравится, когда по тебе сходят с ума… И когда ради тебя убивают… Девушки, да… Но еще больше тебя привлекаю в этом плане я. Вместо ответа Сэм снова жарко целует брата. И долгое время ни одно слово не звучит в подвале, где долго и обстоятельно занимаются любовью «человеческий вариант шейпшифтера» и «человеческий вариант сирены». Когда спустя несколько часов изнурительной страсти Дин наконец вырубается, Сэм быстро оказывается в его крепких, буквально удушающих объятиях. Во сне Дин так отчаянно жмется и обнимает его — словно умирающий свою единственную надежду на спасение. Но Сэм знает, что это не так. Он считает, что всё наоборот, и именно он виновен в том кошмаре, который творится с братом. Подождав немного и посчитав, что удовлетворенный Дин уснул достаточно крепко, Сэм осторожно пробует вывернуться. Это непросто, к тому же Дин снова и снова приваливается обратно, как будто его магнитом тянет на тело младшего брата. Ладно, это в принципе не мешает задуманному плану. Сэм берет с подноса небольшую металлическую вазочку. Он всегда настаивает на дурацких зефирках, потому что Дин приносит их в этой милой штучке с декоративными ручками из плетенной проволоки. Младшему хватает пары сильных резких движений, чтобы отломить одну из них. Дальше лишь тонкое и осторожное дело техники. Сначала руки, затем та действительно тяжелая цепь, прикованная к ноге. Теперь нужно тихо встать и уходить, пока есть возможность… Сэм смотрит на спящего Дина. Тот выглядит настолько восхитительно красивым и довольным в своем сне, словно ангел. Сэм ловит себя на всё на той же привычной мысли — что должен ненавидеть брата после всего, что тот сделал, а вместо этого по-прежнему испытывает всё ту же бесконечную любовь и тревогу. Похоже, что даже самая дикая злость не в силах ничего с этим сделать и изменить. Сэм не может точно понять, что творится сейчас в его собственной душе, какие именно чувства он испытывает к Дину. И в глубине себя давно понимает, что не только братские… Но точно знает одно: Дину нужна помощь. Квалифицированная. А значит, нет времени, чтобы о чем-то еще раздумывать и сомневаться, нужно действовать. Он тихо выбирается из кровати и идет к двери, рядом с которой висят ключи. Кинув последний взгляд на уже начавшего беспокойно ворочаться в одинокой постели Дина, Сэм больше не медлит и поспешно закрывает за собой дверь и поворачивает ключ. Всё, сделано… Как-то даже не верится. Он снаружи — Дин внутри, слава те Господи!.. Очередной ад остался позади, оставив новые травмы, неизгладимые шрамы и последствия, которые еще тысячу раз аукнуться. Но сейчас для Сэма главное — что снова есть возможность двигаться дальше. И неважно куда, лишь бы не здесь. Дину хватает десяти секунд без тепла Сэма рядом, чтобы начать метаться в страхе и проснуться из самого глубокого и блаженного сна. Он быстро шарит глазами по комнате, но не видит Сэма. Зато слышит шаги вверх по лестнице и видит закрытую дверь… В доме Сэм первым делом направляется в спальню брата, чтобы позаимствовать какую-нибудь одежду. Дин держал его исключительно в голом виде, невзирая на все просьбы и протесты. А еще принуждал тщательно бриться, и делать эпиляцию во всех местах, что для такого заросшего альфа-лося как Сэм показалось одной из разновидностей пыток. Торопливо нацепив первые попавшиеся джинсы, которые нелепо заканчивались выше щиколоток, и клетчатую рубашку (правильно говорят, что все маньяки предпочитают именно их), Сэм еще роется какое-то время в поисках телефона, оружия и денег. Странно, но никаких телефонов нигде нет. Похоже, что Дин и в самом деле окончательно завязал с охотой и всей прошлой жизнью. Оружия тоже не нашлось, можно было подумать, что и его нет в этом милом «нормальном» доме. Сэму в это слабо верится, но поиски он прекращает, удовлетворившись найденной наличкой — вот что действительно должно ему понадобиться. В коридоре Винчестеру еще приходится помучить себя нещадно жмущей обовью старшего брата, но это все такие мелочи, что Сэм их не замечает. Он открывает дверь, ведущую наружу… Прямой, солнечный свет ослепляет его отвыкшие глаза, а уличный воздух приятно кружит голову. Несвязные мысли скачут в голове от бушующей во всем его существе радости, пока Сэм идет по красиво вымощенной дорожке. Какой же ровный, нет, какой совершенный у Дина газон. Садовые гномы стоят как маленькая стража, охраняющая порядок и уют этого адского жилища. Сэм жадно осматривается по сторонам. Высокое голубое небо кажется чем-то невероятным и захватывающе красивым, а обыкновенный жилой район смотрится волшебной сказкой… и тут всё прерывается. В первую секунду Сэму кажется, что его укусил в шею гигантский шершень. Но по тому, как мгновенно начинает слабеть организм и подкашиваться ноги, на ум приходит более страшная догадка. Дин… Не может этого быть. Вот просто не может этого быть. Но лежа на идеально постриженной зеленой траве, Сэм уже чувствует на себе его тень и видит в слепящих лучах дня, как над ним склоняется темный овал лица брата. — В моей одежде, солнышко, — произносит это лицо. — Так горячо. При таком свете сложно рассмотреть, но судя по тону, Дин улыбается. — Правда, это смотрится нелепо, но все равно — секси, — продолжает Дин, хватая Сэма за руки и начиная спокойно волочь обездвиженную тушку по направлению обратно — назад в свой «милый и нормальный» дом с адским подвалом. Сэм пытается крикнуть, или хотя бы что-то сказать, но голосовые связки не слушаются, парализованные слоновьей дозой транквилизатора, как и всё тело. Удивительно, что его сознание всё еще с ним. Дин уже знает, чего, сколько и в каких сочетаниях необходимо вколоть такому лосю, чтобы не попасть впросак, как не раз случалось. Старший всегда отмеряет эту установленную страховочную дозу не без привычного восхищения и гордости: до чего же крепкий организм и мощное сознание у его любимого паршивца! И мама еще говорила, что Дину следует найти кого-то другого для своих чувств!.. какую-нибудь хорошую девушку!.. Бедная мама. Не стоило ей говорить таких абсурдных вещей. Дин благополучно дотаскивает своего немаленького брата до крыльца. На улице по-прежнему ни души, и никто из любопытных соседей не выглядывает в это время в окно. Бог явно на стороне Дина, а не Сэма в этот светлый летний час. Кинув Сэма посреди гостиной, Дин с удивлением убеждается, что и эта доза химии всё еще не вырубила младшего до конца. Пользуясь случаем, как и всякий каноничный киношный злодей (а киношные каноны Дин уважает и следует им со времен своего одинокого детства), Дин не упускает возможности похвастаться и покрасоваться перед своей жертвой. Впрочем, кино тут ни при чем, и каноны рождаются неспроста, а с определенных типов личности. — Наверное, спрашиваешь себя сейчас — как это мне удалось выбраться из запертого подвала? — с самодовольной улыбкой начинает Дин, наливая себе в стакан любимое виски, и усаживаясь на диван так, чтобы попадать в поле зрения валяющегося на полу брата. — Ну, что сказать… это же я! Мастер побегов, повелитель замкОв. Хотя ты тоже неплохо придумал с этой вазочкой, я даже не подозревал… Больше зефира тебе не видать, Сэмми, это я могу обещать совершенно точно. Меня расстроил твой поступок, малыш. Не сказать, что удивил, но расстроил до самой глубины моего любящего сердца. А ты ведь знаешь, что бывает, когда ты расстраиваешь мое любящее сердце? Да, правильно, ты после этого страдаешь, солнышко. Иногда и кто-то еще. Если это может усугубить твои страдания… Но в этот раз, я думаю, мы ограничимся только тобой. И телесными наказаниями. Уже сейчас представляю, как шикарно выпорю твою упрямую непоседливую задницу. Видишь ли, с одной стороны я даже рад, что ты отмочил новую подлость. Ты лишь дал мне отличный повод хорошенько тебя отшлепать и опробовать новые штуки и приборы, которые только и дожидались этого в своих коробках. Вот и скажи мне, стоило ли оно того? Ты все равно не уйдешь от меня, Сэм, сколько не старайся. Не выйдет. Дин хочет видеть страх или боль в любимых глазах, но явственно видит смех. Сэмми смеется, и это всегда прекрасно видно по его невероятным глазам, не меньше, чем по улыбке, которой сейчас не может возникнуть по физическим причинам. Этот очередной смех младшего слегка вышибает Дина из колеи, как обычно. Что-то он опять сделал не совсем так, как надо, раз дал повод этому мелкому сученку и выскочке смеяться над ним. — А, ну да, я же так и не сказал, как вылез… — понимает старший, и усмехается. — А это самое забавное, знаешь ли. Та чертова вазочка, будь она неладна… У нее было две ручки, идиот! Что, не подумал об этом, мозг? Не заметил, как всегда, очевидного, гений? В этом слабое место всех умников вроде тебя. Тебе всё еще смешно, или уже не очень? Болван. Даже я не облажался бы настолько тупо! Сэму всё еще смешно, тем не менее, и так даже больше, потому что действительно — тупо… Он снова элементарно недооценил своего брата, посчитав, что тот так и будет спать или сидеть взаперти, пока он уходит. И тем более Сэм не учел простого факта, что хоть старший и может быть не слишком умным во многих вещах, но, когда дело касается Сэма — изощренности, бессовестности и коварству Дина нет пределов. Когда-то Сэмми с трудом мог поверить, что его Дин додумался, посмел и сумел отправить ту смс-ку с номера Амелии. Или что Дин умудрялся незаметно следить за всеми его действиями и записями в бункере, как частный сыщик. И много других сюрпризов, приятных и не очень, частенько устраивал ему его брат, потому что Сэм со всем своим умом был неспособен определить верные и четкие границы — на что его Дин способен, а на что нет. И что им на самом деле движет в той или иной ситуации. Так что самый близкий человек оставался для него темным омутом. И до недавних событий это ни капельки не пугало Сэма. Огорчало, иногда тревожило… но не пугало. Теперь же Сэм пытался определить — насколько Дин безумен, а насколько мыслит здраво? То, что Дин гениально умудряется совмещать эти две вещи, стало очевидно практически сразу. Чего только стоила история с Лаки… Обследовавший все «свои» территории, соседский котик пришел одним вечером к узнику по подземным соединениям с трубами. У Сэма был мячик, который, за неимением собак или Дина, ему приходилось кидать об пол и стенку самому себе, прямо как какому-то доктору Хаусу. Но мячик кота не заинтересовал, и Сэм сделал игрушку из обычной бумажки на веревочке. От нее Лаки был восторге: носился, ловил, падал и, обнимая, бил задними лапами. Играть с котом Сэмми понравилось чуть меньше, чем играть с собаками, но выбирать в его ситуации не приходилось. Ночью Лаки остался и улегся спать поверх одеяла Сэма. Так, сладко спящих вдвоем, их и застал Дин, как обычно тихо пришедший среди ночи, чтобы смотреть как Сэмми спит. Он часто делал так, когда не спалось от избытка чувств. Влюбленные бы его поняли. Наверно. Сюрприз в виде кота оказался очень неожиданным и почему-то травмирующим. Видимо, потому что Дин ожидал увидеть своего Сэма спящим без кота, а не с котом. Не проконтролированное им лично наличие кота заставило Дина нервничать, и самому удивляться этому, так как не было никаких видимых причин для такой реакции. Старший продолжал сидеть и любоваться любимым — так мирно и мило посапывающим Сэмми. Но чертов кот… как только он посмел варварски проникнуть в святая святых Дина? Это место принадлежало только Дину Винчестеру! Так же, как и сам Сэм. Дин не хотел думать о коте, вообще, но мысли как назло только вокруг него и вертелись. На глаза попалась сделанная Сэмом игрушка. Бумага… Да, здесь есть бумага. И ручки, и карандаши. Так что, по идее, Сэм мог написать крошечную записку, и… передать ее с Лаки. Дин испепелял глазами блаженно распластавшееся на могучей груди брата тельце животного. Оно не оставляло места для фантазии. А Сэмми… непредсказуемая хитрожопая бестия — рассуждал старший. Если бы он был Сэмом — рассуждал Дин дальше — то сначала положил бы записочку в капсулу, нашел бы тут из чего ее сделать… А потом запихнул бы ее бедному животному в рот и заставил проглотить. Дин заметил, что руки Сэма поцарапаны (да, Сэм тут на всю отрывался с котом, но ему и в голову не приходило делать какую-то капсулу), что еще больше укрепило подозрения. Возможно и пустые, но что если… что если у Сэма всё это получилось? Тогда было бы два варианта: капсула выйдет с пометом или капсула не выйдет. В первом случае тоже было два варианта, в зависимости от того, где будет справлять нужду Лаки: дома или на улице. Если на улице, то старания Сэма как всегда пройдут даром, коту под хвост, ха-ха. А вот если в домашнем лотке, то миссис Андерс будет ждать любопытная находка, которая будет стоить Дину всей его жизни, всего его счастья. Ну, и в случае, если капсула не выйдет, то животное умрет или заболеет, и в любом случае окажется на столе в ветлечебнице, где и будет обнаружена любопытная находка, которая будет стоить Дину всего его счастья… Обдумав все это, старший встревожился не на шутку, и теперь считал, что у него на то есть все основания! Три дня Дин продержал Лаки в запертой комнате наверху, кормя его и изучая содержимое лотка с дворовым песком. Никаких посторонних объектов кроме дерьма он там не обнаруживал. И ходил Лаки регулярно, без всяких признаков непроходимости. На этом и следовало успокоиться. Но беспокойство не проходило, и Дин продолжал прикидывать — а что, если капсула всё-таки там, где-то внутри? Что если она еще потом выйдет или закупорит кота? Даже микроскопическая, иллюзорная возможность потерять Сэма не давала Дину спокойно существовать. И с этим нужно было что-то делать. Срочно. Как ни крути, выход Дин видел только один. Лаки необходимо было вскрыть… Что старший Винчестер и проделал немедля, усыпив котика уколом, после которого тому уже не суждено было проснуться. Сначала Дин использовал острые ножницы. Мягкая, нежная и пушистая кошачья шкурка на животе резалась так легко и расходилась, выставляя наружу внутренние органы. Все перчатки Дина были в темной крови и другой мерзости, когда в ход пошел скальпель. Кишечник резать было намного сложнее, и казалось, что он бесконечен. Пальцы настойчиво продолжали тщательно проверять каждый сантиметр, но капсулы не находили. Так ничего и не обнаружив, Дин расстроился, так как получалось, что он убил Лаки зря. Да уж, распятый на столе и распотрошенный как лягушка Лаки меньше всего походил на кота с кличкой Везунчик. «Не повезло тебе, приятель» — сочувственно глядя на беднягу, искренне жалел его Дин. Зато в следующий раз, когда Сэм начал «истерить» и беситься, Дин принес ему замороженное тело Лаки. И лаконично объяснил потрясенному брату, что виноват в этом именно Сэм, не уточняя в чем и почему. Ну, Сэм ведь и был виноват, если так подумать… Бедная миссис Андерсон. Сейчас, спустя две недели, предотвратив очередную попытку бегства, Дин вновь запирает железную дверь за возвращенным братом и смакует в уме планы наказания. Торопиться не надо, торопиться не стоит… Лучше хорошо всё продумать, потому что вариантов и возможностей так много, а с Сэмом хочется сделать столько всего… столько всего… Так что для начала Дин оставляет брата в покое и одиночестве. У него самого есть чем заняться, есть много, о чем подумать. И Сэму, кстати, тоже! О своих ошибках и очередных предательствах, например. Вечером к Дину приходят его новые приятели из местного бара, и они играют в покер, пожирая свиные шкварки. Когда Сэм снова начинает громыхать внизу, Дин просто делает музыку громче. Все пьют пиво, болтают, делают ставки и выглядят вполне счастливыми. Все соседи и новые знакомые без ума от Дина Винчестера. Многие считают его таким хорошим и морально прекрасным человеком, каких встретишь редко. Только вот бабник, убежденный холостяк и не дурак выпить. Но людей совсем без недостатков не бывает, правда ведь? Утро следующего дня Дин посвящает своей ненаглядной Детке. Он чистит ее до блеска, буквально вылизывает, меняет масло, заливает отличный бензин. Всё это он делает, привычно напевая себе под нос, мечтая и предаваясь ностальгии. Сэм не идет из его головы и сердца никогда, ни на минуту, ни в какой час дня или ночи. Жаль, что любимый пока не может проехаться рядом с Дином, как в старые времена. Или присесть на капот как раньше, и улыбнуться так открыто, светло и доверчиво, как может только Сэмми…Ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…
Мурлычет Дин, моя руки после машины.Ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…
Напевает он, пока готовит очередной завтрак для Сэма. Странно, вазочка для зефира куда-то подевалась… А, погодите, Сэм же её вроде вчера сломал? Вот ведь медведь, это умудриться надо. Дин кладет зефир в пластиковую розетку, и начинает смешивать коктейли в том же музыкальном ритме.«Ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… Так далеко от меня Утро вчерашнего дня… Просто, любимый, Ты очень ранимый, А я охраняю тебя…»
Боже, Дин сам удивляется, как он может петь такую отстойную попсу?! Но в то же время он замечает и задумывается, что все песни о любви в общем-то похожи и одинаковы. Этот вывод кажется ему любопытным. Действительно, не важно время или место — эти песни как один бесконечный ремикс, с большой примесью глупости, бреда и тупой радости.«Мало ли кто обещал… Мало ли кто не скучал… Я целый мир отдаю За улыбку твою. За улыбку твою. Солнышко моё, вставай! Ласковый и такой красивый. Может быть это любовь, я не знаю, Но очень похоже на Рай. Лай, ла-ла-лай, ла-ла-лай, ла-ла-ла-ла-ла-ла-лай…
Дин был в Раю и знает, что в этих словах есть большая истина. В Раю он был с Сэмом, пусть это был и не настоящий Сэм. Но сейчас, пока они живы, Рай Дина находится здесь, на земле, а точнее, под землей. И Дин тщательно заботится о своих райских кущах и священных источниках. Сегодня, например, он должен наказывать Сэма по четко составленному вчера плану. Причины наказания — хитрости и побег Сэма — прячутся во тьме его разума словно в тумане. Но сам досконально и в мелочах продуманный план садомазохистских услад Дин помнит наизусть во всех подробностях и деталях. Поэтому на лице Дина такая радостная и счастливая улыбка от уха до уха, пока он спускается в подвал с традиционным утренним подносом в руках и с сумкой специальных игрушек на плече. В сердце — счастье, в глазах — любовь, в устах — очередная песня.…Может быть это любовь, я не знаю, Но очень похоже на Рай. Лай, ла-ла-лай, ла-ла-лай, ла-ла-ла-ла-ла-ла-лай…