Бог простит, и я прощаю.

- А ну, подойди-ка ко мне… Федора царская. Так подзывает отец провинившегося отрока, готовя тем временем розги. Ни от кого не стерпел бы Федька Басманов такого обращения, кроме, как от Иоанна. Но когда сам государь звал его, подошел – без робости, и без удивления. - Да, мой государь. Чем прогневал я тебя? - Ага, чует кошка, чье мясо съела! Сам знаешь, чем! С утра царь Иоанн был не в духе. А уж когда доложили о бесчинствах, творимых опричниками, да не где-нибудь, а в самой слободе, и вовсе рассвирепел. - Ежели о смерти Димитрия Плещеева, так он недоброе затевал, за то и пострадал. Поделом ему. Тон, которым говорил с царем его фаворит, еще больше рассердил владыку. - Перечить мне вздумал?! Или смертоубийство, да еще родича своего, считаешь угодным делом? Иоанн стукнул посохом о пол. Стук раздался в тишине пушечным громом. Федор не пошевелил и бровью. Лишь плечами повел. - Родич… седьмая вода на киселе. А получил он за дело. Измену против тебя, мой государь, замышлял. - Какую еще измену? Он из наших, слободских, и ни в чем дурном замечен не был. - Так на то и измена – что свои предают. А когда они предадут, знать не ведомо. - Пререкаться со мной вздумал? Ишь, пёс! Глаза Федора стали из васильковых темно-серыми, точно грозовые тучи. - Да, государь. Пёс, что охранять тебя готов жизнью своей, всей душой и телом предан тебе. Голос дрогнул. Федор сглотнул, будто давая себе отсрочку малую, минуту, а то и меньше. - Пёс, что спит в изголовье твоем, оберегая тебя. - И кусаешь всех без разбору? Тяжелая рука в перстнях ударила наотмашь. На нежной щеке тотчас появился след. Из ранок сочилась кровь. - Вон! Ступай вон из моей опочивальни. - Сам гонишь, сам и воротишь, - тихо еле слышно проговорил Федор, поворачиваясь. Но царь не дал ему просто так уйти. Он схватил его за плечо и рывком оттащил от дверей. А затем втолкнул в узенькую комнатку, примыкавшую к опочивальне. Не то бывшая молельня, не то гардеробная. Сейчас она была пуста, и лишь сквозь узкое оконце под потолком проникал сумеречный свет догорающего дня. - Посиди, охолонь. И сам закрыл замок на двери.       А затем Иоанн упал на колени перед иконами. Лики святых глядели на него строго и с укором. - Господи, прости прегрешения мои…. Долго молился государь. А затем встал, пошатываясь, словно пьяный, хотя вина в тот день и вовсе не пил. И пошел открывать ту комнату, где сидел его фаворит. - Федор… Федя… Тот вышел, прикрыв ладонью след царского гнева. Правый глаз заплыл полностью. - Прости меня, государь мой. Он повалился в ноги Иоанну. - Прости, во гневе я убил Димитрия Плещеева, лишь за то, что попрекать меня вздумал за связь с тобой, содомскую и греховную. Да и не убивал я его, припугнуть хотел. Когда замахнулся саблей, упал он наземь, и дух испустил. - И все же.. родич… Царь нагнулся, погладил плечо своего любимца. - Не родич он мне. Еще отец говорил – Басмановы мы, не Плещеевы. Да и вспомни, государь, как вступал в ряды опричников, клятву дал я отречься от семьи, от дома, от всех родных во имя служения тебе. Тебе, мой Государь и земле русской. Помню клятву ту, и не мог хулы слушать о тебе.. - Встань.. Встань, Федяша, негоже на холодном полу валяться. - Так простил ты меня? - Простил. Бог простит, и я прощаю. Рука, что так жестоко била по лицу, теперь ласково ерошила темные кудри. - Ох тяжко мне… Будто в темнице я, Федя. Худо на душе. Не помогают и молитвы, знать отвернулся Господь. Только ты у меня и остался. - Остался. Я с тобой во веки вечные. Федька кошкой нырнул под царскую ладонь. Сейчас и следа не осталось той непокорной дерзости, с которой он пререкался с самим Иоанном. Лишь ласковая нежность. - Больно тебе? Царь губами коснулся ушибленного места на лице Басманова. - Да ну, не в том дело, - махнул рукой тот, - душу ты себе рвешь, себя изводишь. Себе больнее делаешь. А это заживет как на собаке. Не зря ж псом назвал меня. В глазах царского кравчего стояли невыплаканные слезы. И, как не крепился он, две слезинки потекли по щекам. Царь вытер их бережно. - Не держи в себе обиду, - посоветовал он Федору, - поплачь, коли надобно душе. Легче станет. - Так оно по заказу не делается, - усмехнулся Федор, вытирая глаза и слегка морщась от боли. А после было жаркое примирение на царском ложе. И поцелуи в уста, слаще которых нет на всей земле. И тихие слова во тьме опочивальни. И ровное дыхание Басманова, которого царь так и баюкал, пока тот не заснул.