Моим будешь, барин!

Гет
NC-17
Завершён
29
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
29 Нравится 4 Отзывы 3 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Петербургский день поглощала полночь. Она лобызала синевато-черное небо с пурпурными прожилками заката, скользившего по Неве. Уже золото дня облило крыши и почерневшие стены в подворотнях. Уже запах тлена и водки прокатился по улицам. Уже возгласы похоти разнеслись по мостовой. А Свидригайлов так и не смог выбросить из головы разговор с Раскольниковым.       Призраки есть. Злые или добрые, уродливые или прекрасные, смеющиеся или рыдающие — они существуют, иначе как можно было объяснить то, что происходило сейчас? Барин устало потер глаза. В зеркале, висевшем на стене напротив ванны, мерещилось до боли знакомое юное личико. Темноволосая красавица улыбалась и подмигивала ему. Он завороженно глядел на нее: на то, как сияли ее сапфировые глазки, на то, как изящно приподнимались дугообразные бровки, когда он пытался сделать вид, что не замечает ее.       Нежась в горячей воде, вспоминая ласки ушедшей полчаса назад смущенной девицы, мужчина блаженно закрыл глаза и собрался подумать о том, что же завтра он скажет студенту, как намекнет ему, что знает об убийстве. Вот только прикосновение к низу живота холодных изящных пальчиков вернуло в реальность. Свинцовые глаза Аркадия Ивановича округлились: меж ног у него устроилась та, кого он уже пять лет считал мертвой. Легкий смешок — ответ на его удивление. — Скучал по мне, барин? — ледяное дыхание коснулось уха мужчины, когда девушка прильнула к нему. — Оксана? Опять? — хрипотца перебила бархатный баритон. — Тш… — остренький ноготок коснулся его губ. Вторая рука девушки скользнула вниз по груди и замерла, обхватив возбужденную плоть. — Я смотрю, ты рад меня видеть. — Так… — вдох-выдох. Судорожно сглотнул. — Тебя нет! Я просто слишком много выпил… Да, выпил — вот и все!       Впервые она видела его таким обеспокоенным, пытающимся найти объяснение тому, что происходило, лишенным прежней надменности и… таким живым. Забавно: в первую их встречу он походил на гордое уставшее от всего привидение. Теперь же, когда призраком стала она, скука, умертвившая его чувства, рассеялась. Искрами впервые сияли светлые глаза, когда-то со снисхождением обращенные на нее. — Ты ж моя прелесть! — шептала она, седлая его бедра. — Тебе вчера меня мало было? Зачем девчонку приводил? — Я сплю, да? — мужчина схватился за бортик ванны. — Как вчера… Скажи, что это сон!       Щипок в боку. Не сон. Она опускалась медленно, упираясь обескровленными ладошками в его грудь и надавливая на нее, будто желала ощутить, как под ребрами билось его сердце, терзая в легочных артериях кровь. Прозрачными ногтиками впивалась в кожу, до сангиновых лент царапала ее и наконец-то полностью принимала горячую плоть в истекающее соками сладострастия лоно. Запрокинув голову, позволив темным волнистым локонам рассыпаться по лопаткам и закусив пухленькую губу, выгибалась, поднималась и вновь опускалась на него.       Он видел, как сквозь мокрую сорочку, обступившую хрупкий стан, выступали твердевшие вершины округлых, налившихся грудей. Похоть овладевала юным телом и заставляла ее плавно приседать, слегка вращать бедрами и сжиматься, чувствуя, как пульсирует в недрах нежного бутона алая головка.       Огонь лизал плоть. Всепоглощающее желание обладать ею, до последнего вздоха слышать ее стоны, отвечать на них шипением. Еще одно движение девушки — и он ускорился, обхватив ее под грудью, впившись пальцами в прозрачную ткань, водой пригвожденную к телу. Он не мог не заметить, как в сладостной агонии она начала шептать его имя, в исступлении поддаваться его ласкам, желая унять жар и трепет в глубине чрева.       Нужно как-нибудь остановить время. Скоро светать начнет, а это значит, что с первыми лучами солнца новый день испепелит ее и ему придется ждать следующей ночи.       Еще одно мгновение — и она в последний раз опустилась на него, ощущая, как пламя вожделения разлилось в ней. Ее пальцы, словно окутанные дыханием зимы, вцепились в темные короткие волосы Свидригайлова и сомкнулись на его затылке. Губы прильнули к кончику длинного прямого носа.       Не была она такой порочной в первую их встречу. Не была…       Пять лет назад от скуки прибывший в одну богом забытую деревеньку в поисках нового развлечения Аркадий Иванович устало выбрался из экипажа и потянулся, пока кучер выгружал чемоданы. После долгой поездки спину сковала невыносимая боль, будто в нее вонзились тысячи цыганских иголок. Обернулся — за спиной, словно из неоткуда появилась хозяйка постоялого двора (если можно было так назвать то место, где ему предстояла остановиться) — еще нестарая женщина в темно-синем платье с серым фартуком. — А мы вас ждали…       Ганна, уже привыкшая к приездам Свидригайлова, проводила его в лучшую комнату. Раз в год появлявшийся в Диканьке барин томно вздохнул, оглядывая седое от мрачного дневного света помещение. Бросив на кровать бежевое пальто, он расстегнул рубашку и открыл форточку. Осенняя прохлада ворвалась в комнату вместе с завыванием ветра и легким стуком в дверь. — Войдите.       Едва его бархатный голос ударился о стены комнаты, на пороге замерла очаровательная темноволосая девушка. Блеск пурпурно-синих глаз зацепил нетронутый первыми приливами старости торс мужчины, а потом — пал на стоявший на подоконнике крошечный горшок с неизвестным ему растением. — Извините… я только заберу цветок и уйду. — Тихо произнесла она и осторожными, робкими шажочками прошла мимо Свидригайлова. Замерла у окна и вдруг решила объяснить ему, почему растение находилось именно здесь. — Когда эта комната свободна, я оставляю его: тут очень хорошее освещение…       Она еще что-то говорила, только Аркадий Иванович не слушал ее. Или не хотел слышать? Его взгляд прожигал ее освещаемую бледными лучами солнца фигурку, замерев на округлых бедрах, скрытых под бурой юбкой с оливковой бейкой.       Что-то взбрело ей в голову. Девушка не спешила — напротив, сделала вид, что уронила сережку, которой у нее никогда не было, да и быть не могло: средств на покупку не было, а мачеха бы ни за что не разрешила ей принять подарок от какого-нибудь ухажера. И все-таки она наклонилась, ища невидимую вещицу на пыльном полу и с улыбнулась, когда в абсолютной тишине услышала, как Свидригайлов тяжело вздохнул. Сколько сенных девок успел затащить в постель, а такую еще ни разу не встретил.       С минуту она водила рукой по старым доскам, ожидая, что он, как другие деревенские мужики постарается схватить ее или задрать подол, а потом, так и не дождавшись, держа в руках старый горшок, собралась покинуть маленький пропахший деревом и смолой склеп и, возможно, смогла бы уйти, если бы барин не преградил ей путь. Расправив плечи, спрятанные под рубашкой сливочного цвета, и гордо подняв голову так, чтобы встретиться с его искрящимся похотью взором, красавица подошла вплотную к помещику и с ухмылкой прошептала: — Может быть, вы позволите мне пройти, барин? — прижав горшок к юбке одной рукой, она запустила вторую под полу его белой рубашки и остановила ее на медленно вздымавшейся груди мужчины. — Если ты соизволишь назвать свое имя, прекрасный ангел.       Что-то восхитительное было в этом господине: какая-то холодная красота вместе с развратом билась в нем, в его глазах, в которых отражался вечный снегопад, в его обволакивающем голосе, в его изящных движениях. — Возможно, назову… — она отскочила от мужчины, поставила цветок на пол и взобралась на подоконник. — С ума сошла? — равнодушно спросил он, видевший ни одну попытку самоубийства.       Как он мог: даже не сдвинулся с места, чтобы отговорить ее. Обиженно надув губки, девушка слегка наклонилась вперед в ожидании его реакции. — Если не выпустите, я так от вас сбегу! — смеясь, она отбросила в сторону черные туфельки. — Твоя воля. — Свидригайлов опустился на край постели, недалеко от красавицы. — Но хочу предупредить: второй этаж — высота не такая уж и опасная. Падай вниз головой: так надежнее.       Хмыкнув, девушка хотела было соскочить с подоконника и уйти, но, поскользнувшись, только вскрикнула. Секунда — и она прижата к мужской груди, а ее руки дрожат и безвольно болтаются где-то в складках юбки. Еще немного… какое-то мгновение — и она бы уже не смогла ощутить тепло его обнаженного торса. В порыве неизвестного доселе чувства девушка прильнула к губам мужчины, срывая с них свой первый поцелуй, впуская его язык. Такой горячий, страстный и невыносимо короткий поцелуй. Красавица отпрянула от него только, когда крепкие руки барина с талии опустились ниже. — Меня зовут Оксана… я — падчерица здешней хозяйки. — Выпалила она, стоя в дверях. — Можете не представляться: я знаю, кто вы. Если вам что-нибудь будет нужно, можете обратиться ко мне, Аркадий Иванович. — Принеси мне, пожалуйста, чай в комнату и плед. Думаю, сегодня будет дождь. Знаешь, хочется закутаться во что-нибудь теплое и немного подумать. — Она только кивнула, когда мужчина решил добавить еще одно желание. — И девушку мне на вечер найдите.       Во взгляде его заблестела насмешка. «Новая проверка: сделаю — не сделаю?» — подумала Оксана. Дрожь пробрала изнутри. Девушку. Ему. На вечер. С ним будет другая… Хотя, с другой стороны, если он и раньше с другими развлекался, откуда обида может взяться? И все-таки она вгрызлась в горло, выдавив неуслышанный помещиком писк. А, если он и проведет ночь с кем-то, какое она, чужая девчонка, имеет право осуждать его? Наверное, имеет. Ведь не просто же так Аркадий Иванович попросил об этом именно ее. Хотел позлить, заставить ревновать.       Сказать ему? Вновь попробовать игру с сережкой? Просто ночью прийти к нему вместо девчонки? Может быть. Девушка второй раз кивнула и, едва переставляя ватные ноги, покинула комнату.       Ночь, пронизанная стонами юной деревенской куколки, скрипом постели и криками грома, растаяла в лучах алой зари. Кровь солнца, лизавшего стены домов, вытеснила синеватую тень. Остались только ледяные капли на пожелтевшей от поцелуев осени траве.       Оксану не видели с утра. Никто не знал, куда она ушла, надолго ли, вернется ли. Скорее всего, о ней бы и не вспомнили, если бы Свидригайлов не спросил за завтраком у Ганны, куда пропала девушка. Хозяйка переменилась в лице: брови гадко изогнулись, в глазах вспыхнула злоба, а на губах застыло лицемерное подобие улыбки. — Не знаю, Аркадий Иванович. Шляется где-нибудь… авось, волки загрызут. — Она вам так немила. — Мужчина ногтем очертил край блюдца. — Хотите — я заберу ее, найду ей работу в поместье?       Говорил он без нажима, только не смотрел в глаза Ганне, будто она могла увидеть надежду в его взгляде. Задумчиво разглядывал соседские дома, дворы, бредущих мимо девушек, совсем не таких, как Оксана. Слишком простые. Слишком спокойные. Слишком пустые! Не было в них того огня, с которым мельничиха взобралась на подоконник. — Нет, спасибо за вашу заботу, — Ганна обошла его и опустила руки на широкие плечи, отчего мужчина вздрогнул, — но я лучше ее под конец ноября замуж выдам, и тем все кончится. Зачем вам еще возиться с ней?       Вечером Оксана так и не появилась. Собираясь в поместье «Черный камень», Свидригайлов уже не стал спрашивать у хозяйки, почему никто не ищет девушку. Кому она вообще нужна? Ему? Ну, хорошенькая девочка — жалко, если с ней что-то случится. Не более. Он-то переживет: многих пережил и ее переживет.       Экипаж запрягли быстро. Он же сообщил, что уедет ночью. Откинувшись, на мягкие подушки, Аркадий Иванович проверял, все ли было на месте: приглашение, маска… цветок в горшке. Он забрал его, почему-то решил украсть хоть одно крошечное воспоминание о ней, о том, что произошло в комнате. Если бы это было возможно, то оторвал бы и увез с собой подоконник. Улыбнулся. Хорошая идея, однако.       Посмотрел в окно. В лунном свете запруда походила на огромную миску молока: все искрилось в серебристом хрустале от травинки до середины озерца, где кругами расходилась мелкая зыбь. Небесные бриллианты отражались в воде, и над этим черным от вуали ночи зеркалом не было ни единого призрака, только один пожелтевший лист, унесенный ветром подальше от старого дерева. Во мраке опустевшей обители тоски и одиночества ему привиделся хрупкий силуэт женщины, сидевшей на самом краю обрыва и вплетавший в венок из травы поздние, последние осенние цветы.       Приказал остановить экипаж. Не глядя под ноги, не видя ничего, кроме этого чудного призрака, и не слыша ничего, кроме до боли знакомого голоса, звеневшего в тихой ему незнакомой песне. Это была она? Долго сомневаться не пришлось: услышав шаги за спиной, девушка обернулась и выронила из рук венок. Свидригайлов опустился на все еще сыроватую после вчерашнего дождя траву, рядом с Оксаной, и накинул на ее вздрагивавшие от холода плечики пальто. Она была в одной тонкой сорочке, правда, на ногах у нее красовались старые туфельки.       Мужчина смотрел на нее, и на душе у него становилось гадко, будто он уже погубил ее, юное прекрасное создание, рождённое для искренней любви, а не для его похоти. Он подозревал, что все из-за его попытки разозлить ее. И вот результат. Ее глаза, покрасневшие от слез, глядели прямо на него. Ее пухленькие губы дрожали и не могли позволить ни единому звуку вырваться. Ее натертый кругленький кончик носика алел в свете луны. — Оксана, — начал мужчина, приобнимая ее, пытаясь согреть, — я уезжаю, но перед тем, как навсегда покину ваш хутор, отвезу тебя домой. Вставай, моя хорошая. — Вы в «Черный камень»? — вдруг спросила она, не подав ему руку. — Не надо вам туда! Останьтесь! — Милая моя, — он вздохнул и большими пальцами стер слезинки с ее щек, — что бы ты себе не надумала, я неисправим. Мне это нужно, как глоток воздуха висельнику. Вряд ли ты сможешь меня отговорить…       Она сбросила его пальто, а потом, вслед за ним на землю упала и сорочка. Сентябрьский ветер подкосил ноги — она повалила Аркадия Ивановича на траву, расстегивая его рубашку, брюки…       Впервые он увидел, как по-настоящему засияли ее глаза, что во тьме казались намного чернее ночного неба, объятого густыми тучами. В этот момент она сошла с ума окончательно: обнажив твердеющую мужскую плоть, каковую впервые в жизни увидела, заулыбалась и прошлась пальчиками от низа живота до наливающейся кровью головки. Еще и еще — так до тех пор, пока он не зашипел. — Предположим: ты меня отговорила. — Прошептал Свиригайлов, схватив Оксану за затылок и притянув ее лицо к своему. — А теперь… давай, ляг на спину и разведи ножки.       Она, повинуясь ему, легла на постеленное пальто и посмотрела на луну, желтоватым диском сверкавшую за его спиной. Тучи кружили рядом и скоро должны были скрыть ее от любопытных сапфировых глаз.       Его взгляд скользил по белоснежной груди, по ее розоватым вершинам, обвитым тончайшей, едва заметной сеткой голубоватых вен. Ладонь проникла меж стройненьких ножек, и пальцы опустились на крошечную горошину, массируя ее и проникая меж нежных складок. Еще никем нетронутое лоно, отданное ему на растерзание, постепенно заблестело от девичьих соков. Ее полустоны, сдержанные, будто кто-то, кроме задремавшего вдалеке кучера, мог их услышать. Ее второй поцелуй, долгий трепетный.       Его возбужденная плоть у влажных створок. Его руки, до боли, до розовых отпечатков сжимавшие ее ягодицы. Манящие движения. Невыносимо! Пламя раздирало тело изнутри, мольбой пыталось вырваться из горла. Девушка сама начала двигаться ему навстречу, желая поскорее принять его. И вот… Толчок. Он в ней пока только наполовину, но этого достаточно, чтобы унять бунт хрупкого бутона. Крик. Ночные птицы всполошились и разлетелись прочь от запруды. Поцелуй. Болезненный, до крови, рубинами застывшей на плоских сухих губах помещика. Еще один толчок. Теперь он полностью в ее раскрывшемся лоне…       Близость с ней пьянила, разжигала огонь в чреслах. Самая прекрасная его молоденькая любовница утыкалась носиком в воротник рубашки, сохранивший дивный аромат дорогого петербургского шоколада и ванили. А ночь только вступала в свои права, только-только полночь эхом тишины разлетелась по Диканьке.       Стоны, шипение, сплетение рук, на которых от давления выступили вены, — все слилось в одном едином порыве двух обнаженных тел. Движения. Плавные и резкие. Опытные и самые первые. Тщательно контролируемые и безумные. — Поедешь со мной? — охрипшим голосом спросил Свидригайлов и, изливаясь в юный бутон и опускаясь рядом, уткнулся длинным носом в ее пушистые темные волосы, окутанные соблазнительным ароматом трав, цветов, дождя… — Не могу… — не в силах больше рыдать Оксана судорожно дышала. — Сила меня здесь какая-то держит. Не могу, будто ноги вязнут и меня затягивает в эту мерзкую пучину! Забери меня в январе, перед Крещением: мачеха всегда на целый месяц пропадает. Мне так спокойнее будет.       Заберет. Пообещал забрать — заберет, чего бы ему это не стоило…       Только некого было забирать в январе. Утопилась Оксана в конце ноября, когда узнавшая о «маленьком сюрпризе» Ганна потащила падчерицу к бабке. Боль, кровь, зловещий хохот мачехи… А после — холод, первый лед и чувство удушья. — Знаешь, мне тебя не хватало. — Бархатный баритон и поцелуй в висок.       Не поднимая головы, уроненной ему на грудь, Оксана ущипнула его за бедро: — Еще раз с другой переспишь — утоплю! Моим будешь, барин.       Он и так был ее, стоило ли спорить с этим?
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.