От холодных слов Только новые ожоги Мне был нужен друг А не колкие упреки
От его холодных слов лишь хуже, лишь больше проблем. Хелена хотела бы знать, как справиться с этими ожогами, шрамами, которые появляются на сердце и душе после каждого его слова. Сколько не старайся, сколько не пытайся, всё, чего удается от него добиться – лишь холод. Во время Ничьей Земли Готэм превратился в ад, а Он пропал. Конечно, нужно было что-то делать. Поэтому, Хелена сшила себе костюм, поэтому, сделала себе маску. Его боялись - её нет. Кажется, без страха в этом треклятом городе уже ничего не работало так что выбор был мал – у неё не было времени на создание репутации Охотнице. А потом Мышь, конечно же, вернулась. Черт, не могло быть иначе. Хелена не глупая, она видит, как Бэтмен соглашается на её помощь скрипя сердцем, поскольку они оба понимали - у них нет другого выхода. Ему нужен кто-то хотя бы относительно доверенный, кто знает, как здесь всё работает теперь. Бертинелли же должна доказать ему, что она лучше, чем была. Что ей можно и нужно доверять. Хелене надо, чтобы он её признал – без этого добрая часть вообще всего лишается смысла. Мышь молчит, даже видя, сколько она сделала за время его отсутствия. Лишь постоянно кривит недовольно губы, обвиняя в провалах, словно он сам такого слова не знает (ты одна, девчонка, я слишком занят так что отбивайся от всей банды Черной Маски самостоятельно). Его слова, как и их отсутствие, оставляют первый ожог, ещё не обширный, ещё не настолько болезненный, но от того не легче. По его мнению, она должна быть лучше. По его мнению, ей здесь, на самом-то деле не место, но мосты перекрыты, вся река в минах, так что уж прости, но из города выгнать пока что не получится. Он ей не доверяет – это видно. Что не сделай, что не скажи итог один – «Жди. Со мной не пойдешь.» Каждый чертов раз одинаково холодные слова, оставляющее одинаково болезненные рубцы ожогов. Видит Бог Охотница хотела, чтобы этим всё и ограничилось. Ледяное посреди кладбища «я доверял тебе» режет по сердцу, режет больнее всего, но то лишь начало. Спустя дни, судя по слухам, возвращаются другие маски и Хелена окончательно понимает, что не нужна. Шесть человек погибли, потому что она одна не смогла отбиться от двух сотен вооруженных людей. Хотелось засмеяться Бетмену в лицо, а сам-то он смог бы? (Конечно, ведь он лучше и сильнее) А после тебя сколько потерь бы осталось? (Ни одной. Хелена знает, но не признает). Мыши мало этих усилий, ему всегда мало, а потому она почти не сожалеет, бросая маску ему в лицо. (Врет самой себе, поскольку потом ещё несколько часов рыдает, разве что, не позволяя себе выть белугой, а следующей ночью пропускает три удара и едва не срывается с крыши, лишь оступившись). Найтвинг не вмешивается, не пытается защитить её даже. И больно не то, что Он отобрал костюм, а то, что человек даже если не близкий, так хотя бы совершенно не чужой, стоит в стороне. Ошибаться (особенно в людях) уже не больно. Ошибаться уже входит в дурную привычку. Так вот и после мыслей, что хуже не будет, уже просто некуда, приходится вновь губы закусывать до крови, чтобы не закричать. Он отдает костюм, её костюм, какой-то девчонке (видно, как на груди ткань провисает от недостатка форм, а броня на спине выглядит слишком объемной). Очевидно, новенькой – это видно по тому, как она держится. На сердце уже нет живого места от холодных ожогов.Холод, холод, детка, холод
Понять, как всё дошло до такого сложно. Петит окончательно двинулся, убивает своих же и Хелене хочется всадить ему болт между ребер, потому что, черт возьми, так нельзя, потому что Фоли был хорошим парнем. Потому что ещё чуть-чуть и весь этот ад закончится. Конечно, она одергивает себя, потому что в таком случае была бы ничуть не лучше самого Петита. Хелен не успевает сказать ему всё, что думает. Петита застрелили в спину, и он упал. Бертинелли пока была жива. Пока стояла. У неё за спиной мирные жители, дети и младенцы, – она не отступит. - Милочка, ты загораживаешь дверь. Хелене холодно, страшно и безумно обидно. Рука тянется к арбалету, но его там нет, как на зло. Этих клоунов что-то около двадцати. Ничего, она справится. Ей плевать на Бэтмена, ей плевать на всю его команду и, откровенно говоря, плевать на этого клоуна, стоящего прямо перед ней. Сейчас имеют хоть какое-то значение четверо младенцев за дверью позади. - Я знаю, - Хел поджимает губы, глубоко вдыхает и сжимает ладонь в кулак, готовясь дать отпор. В голове проскакивает мысль, что, быть может, если она умрет, то Мышь её всё-таки признает её, но любые мысли отходят на второй план, когда начинается бой. Она никого не слушает, ни о чем не думает, кроме того, как и куда нанести следующий удар. Дыхание начинает сдавать, удары становятся слабее, за секунды до того, как они сдаются, убегают. Сплюнуть кровь, вдохнуть, выдохнуть, Охотница раскрывается буквально на секунду. Клоуну хватает. Пуля пронзает правый бок, кажется, насквозь. Бертинелли пятится назад, к двери, вполне осознано. Не даст добраться до младенцев, не в её смену. Ещё один выстрел, в живот, откидывает её назад, заставляя по этой самой двери сползти, оставляя за собой кровавый след на поверхности. Хелене холодно, безумно обидно, но уже вовсе не страшно. Снег касается кожи, сквозь порванные куски костюма. Она всегда, если честно, ненавидела зиму, а умирать в канун рождества так обидно. Бертинелли одна, так что никому праздник она не испортит. Оттого и обидно до слез. Знать, что ты бесполезен, не нужен, вот что хуже всего. Не то, что Бэтмен, сколько бы она не старалась, всё также ненавидит её, и даже не то, что он отдал её костюм кому-то чужому. Ей обидно быть одной и умирать одной. И хуже всего то, что напрасно. Она не спасла детей. Провалилась. Снова. Третий выстрел приходится куда-то ближе к грудной клетке. Остается только ждать последнего, контрольного, прямо в лоб (то, что с такими ранами она просто истечет кровью сомнений уже нет). Она склоняет голову и прикрывает глаза. Дотянуться бы до запасного болта на поясе. Уходить, так с честью. Рука не слушается, лишь весит бесполезной плетью. Черт. - Да пошел ты, - оскаливаться, сплевывая кровь на снег, кажется, уже входит в привычку. Она пытается встать, дать отпор, хотя бы попытаться. Но ноги слушаются тоже хреново и женщина валится обратно на снег, пачкая его собственной кровью ещё сильнее. Где-то вдали она слышит, как её окликает, кажется, Найтвинг. Прикрывая глаза Хелена понимает, что уже нет никакой разницы. Она снова провалилась. У него, Найтвинга, (вот смешно, умирает, а имени так и не знает) теплые руки и, хотелось верить, доброе сердце. В бреду она шептала про детей, клоун хотел детей забрать. Он говорит, что всё будет хорошо. Конечно же, почти отключившись от кровопотери и болевого шок, Охотница не верит в это. С насмешкой (по крайней мере как удалось её выдавить из себя в подобном состоянии) она спрашивает достаточно ли Бэтмену? Уже подтекстом, между строк, поскольку едва ли Хелена была способна физически связать в предложения больше двух слов за пару минут, хватит ли ему этой последней жертвы? Чтобы доказать, что она полезна, что она нужна, необходимо ли было для этого умереть? Он оставляет последний ожог, когда кивает. Только так, Хелена, только умерев, сможешь доказать, что предана. Что верна. Ей больше не хочется открывать глаза, но Лесли знает свое дело. Конечно, она живет дальше, надевая маску, скрывая шрамы, в тишине прикусывая губы до крови. Потому что одна. Потому что никто не услышит.