мою первую любовь звали ненависть.

Знали бы вы, как было страшно смотреть на её поступки. Она гуляла по самым высоким крышам в городе, сидела и спокойно болтала на краю крыши многоэтажки, курила самые крепкие сигареты, пила только скотч и смеялась громко и как-то грубо, но это не помешало мне влюбиться. От неё пахло сиренью, табаком, крепчайшим кофе и адреналином. Летом она прыгала со скал в воду, зимой могла спокойно выйти на улицу в майке, а весной кушала ту самую, удачливую сирень. Что у неё было в голове? Я бы знал. В неё влюблялись все. Она была тем самым, плохим примером для каждого, но каждый, как назло, был влюблён в неё. За неё дрались,а она смеялась. Ей дарили цветы, а она доставала свою красную, как её глаза из-за большого недосыпа и постоянного движения, зажигалку и сжигала их. Они горели, также как и сердца тех несчастных, что были жертвами этой девушки-бури. Какой она была? Головокружительной и дерзкой. Наглой и сумбурной. Смелой и сумасшедшей. Она была самым большим кошмаром для всех, но все мечтали быть, как она или быть с ней. Однажды я сказал ей, когда она очередной раз закурила: «Если бы Ньютон увидел тебя, он бы сделал всё, чтоб отменить свой же закон о притяжении…». Она усмехнулась тогда и промолвила с небольшой горечью в голосе: «Пожалуй, он так бы и сделал. Но вся суть в том, что это не произошло и воронка, в твоём представлении я сама, всё ещё тянет люто каждого…». Я, возможно, тогда и сглупил, но всё же перебил её, сказав: «Только воронке это и не нужно.». Её огни в глазах защебетали и стали гореть, не как лесной пожар, что я видел ежедневно, а как теплый огонь в камине, в котором трещат бревнышки какого-то деревца. В тот день случился наш первый и самый лучший в жизни поцелуй. Но кому нужен романтик поэт? Я вот, что вам скажу — н и к о м у. Она, как самая обычная гадюка, коей она себя всегда считала, разбила мне сердце. Её огни, я видел, кричали о том, что она совершает, а сердце просто ныло и било ритм, общий для нас на тот момент, но она это сделала. А я продолжал её видеть каждый день и позже привык, к тому факту, что могу лишь смотреть, как на картину, на чертову Мона Лизу, свою собственную и такую родную Мону Лизу. Знаете, что с ней случилось далее? Она повзрослела. Вот это и было, как раз, как самый мой страшный сон в жизни. Просто однажды она пришла в светлой одежде, с другим цветом волос, без сигарет и с другим лицом. Исчез её огонь, исчезло веселье, детский задор, чувство экстрима и опасности. Она словно потухла. И тогда я узнал, каково это, когда ты теряешь самое ценное. У тебя словно вырвали кусок тебя, отделили от очень важной части себя, а сердце вновь разбили вдребезги. Спустя пятнадцать лет я встретил её в супермаркете. Она была не той девочкой-бурей, она была взрослой порядочной женщиной, у которое было двое детей и муж. Кажется, она была счастлива, но также кажется, я увидела тогда, как её огоньки, а точнее оставшиеся от них слегка горевшие угольки, крикнули мне, что скучают, любят и нуждаются во мне, но как жаль, что она сама лично потушила их, совершив огромнейшую ошибку в своей жизни. И во мне тогда возросло новое чувство к ней. Я возненавидел её за её глупейший поступок, потому что она не должна была этого делать, но уже слишком поздно. А знаете, она была моей первой и единственной любовью. И я дал ей имя Ненависть.