Обратная сторона

      Казалось тёмная комната, с одним лишь источником света — яркой лампой над головой Хакена, что слепила полные слез глаза, пропиталась страданиями и криками насквозь. Одно прикосновение, и стены начали бы кровоточить, также, как раны на измученном теле парня, что был прикован к жёсткому деревянному стулу стальными наручниками, которые больно сдавливали его саднившие запястья и лодыжки. Сил совсем не осталось, но боль…она сохранялась до последнего. Всегда. Каждое прикосновение острого лезвия ножа к коже, оставляющего за собой глубокие кровавые следы, заставляли Хакена вскинуть голову и кричать. Его лицо искажала гримаса боли, а зубы впивались в нижнюю губу. Тело словно в огне, немой крик на губах, громкий гул в ушах, предобморочная дымка перед глазами, противный привкус железа во рту и тяжелый, пропитанный вожделением и наслаждением смех. Смех его мучителя. Когда боль немного стихала, отдаваясь лишь далекими отголосками по всему телу, Хакен глубоко вздыхал и возвращал голову в прежнее положении, собирая последние крупицы самообладания и вонзая в мучителя свой взгляд, полный ненависти, такой же острый, как и лезвие ножа в его руке. Но это лишь раззадоривало высокого, хорошо сложенного юношу, облаченного в дорогой чёрный костюм. Безупречный с ног до головы. Красивое лицо, злобный, но пленительный оскал и абсолютное безумие в глазах, пожалуй самое точное и полное описание визави Хакена. — Твой взгляд возбуждает меня, солнышко, — пропитанный насквозь ядом голос прозвучал над ухом Хакена. Парень в чёрном костюме подошёл почти вплотную, хватая руку своего мученика, он положил её на свой твёрдый пах и усмехнулся. Хакена передернуло, на лице отразилось отвращение. Он постарался отвернуться, но Хонбин уже отошёл дальше, заливаясь смехом. — Меня это чертовски заводит, — его низкий голос звучал так хрипло, глубоко и…сексуально. Хакен ничего не мог поделать с этими мыслями. Само то, что он позволял себе их, пугало парня. Ведь он мучитель, он плохой. Хакен должен ненавидеть его, и он ненавидел, но в этих очертаниях он все еще видел прежнего Хонбина, которого знал всю жизнь. И иногда он замечал эти проблески в парне, облаченном в такой же безупречный костюм, но ослепительного белого цвета. Он появлялся всякий раз, когда, Хакен обессиленный от часов искусных пыток, отдавался в сладостные объятия небытия, его голова падала на плечо, а тело обмякало. «Хороший» Хонбин, который всегда просыпался на полу, после нескольких часов «сна» с отвращением стягивал с себя пропитанный кровью чёрный костюм, оттирая свои руки от алой вязкой жидкости. После он несколько минут с сожалением смотрел на Хакена через стекло. Его мысли путались, а чувства захлестывали волной, подступая к горлу огромным комом, грозящимся задушить парня. Сожаление и душевная боль намеривались поглотить его с головой. Тогда он закрывал глаза и бил себя по голове сжатыми кулаками, пытаясь с помощью этой боли подчинить себе рассудок, вернуть контроль. Когда его мысли немного прояснились, он брал себя в руки, надевал свой белый костюм, нажимая на кнопку под рабочим столом. Дым медленно заполнял пыточную, окутывая тело Хакена. Он делал это всегда, потому что боялся посмотреть в глаза Хакену, который мог неожиданно очнуться. Подождав, пока дым рассеется, Хонбин спускался туда снова, но не с целью продолжить пытать, нет. Он осторожно освобождал израненные руки и ноги, взваливая обездвиженное тело Хакена на себя, бережно укладывал его на кушетку, скрупулезно обрабатывая каждую рану, каждый порез на смуглом худом теле мученика. Пытался склеить их с «Плохим» Хонбином игрушку. Да, возможно для Хакена разницы между ними не было, ведь сколько бы раз Хакен не молил «Хорошего» Хонбина отпустить его, парень в белом костюме лишь замыкался в себе, твердя, что он не может этого сделать, продолжал бездействовать. Но разница между ними все же была. «Плохой»Хонбин наслаждался болью и хаосом, он пытался сломить Хакена, подчинить его себе, тогда как «Хороший» Хонбин был влюблен, он не хотел причинять боль, он лишь желал, чтобы Хакен всегда был рядом. И в знак своей любви, он каждый раз наполняет комнату Хакена свежими цветами.

***

      Дни сменялись неделями, недели месяцами, а потом Хакен просто перестал считать. Воля и надежда на спасение медленно покидали его, на смену им приходило смирение. Ему все чаще казалось, что так и должно быть. Что теперь это неотъемлемая часть его жизни. И, кажется, что боль стала ощущаться не так ярко. «Плохой» Хонбин не получая на свои пытки такой ответной реакции, как раньше, все чаще выходил из себя, бросая окровавленный нож на пол и ретировался из пыточной после часа истязаний. Его совершенно не устраивал новый расклад, удовольствия ему это приносило все меньше, в пустом взгляде своего мученика он больше не видел ничего, ни искры, ни ненависти, ни гнева, ни даже мольбы. Однажды он не появился вовсе. Хакен лежал на кушетке, свернувшись калачиком и рассматривал пластыри на своей руке, оставленные «Хорошим» Хонбином. Он знал это, несмотря на то, что большую часть их встреч он был погружен в специально организованный сон, в ином же случае, они просто не затрагивали эту тему. Каждый избегал ее по своим причинам. Бетонные стены, покрытые царапинами и плесенью, странным образом успокаивали его. Пустота, которая образовалась внутри, все время зудела. Хакен едва сдерживал себя, чтобы не разодрать на себе рубашку, и не расчесать свою грудь до крови, лишь бы добраться до того, что так его раздражало. До его слуха донёсся характерный щелчок, заставивший его не непроизвольно сжаться. Дверь отворилась. На пороге стоял «Хороший» Хонбин не решаясь войти. На его лице читалось смятение и страх. Он и прежде выглядел встревоженным и испуганным, но чтобы настолько — никогда. Он не знал куда смотреть, его глаза бегали. Это только подтвердило догадки Хакена. В данный момент внутри Хонбина что-то происходит. И это что-то нехорошее. Внутренняя борьба? Борьба вопреки? Борьба за контроль? Хакен медленно принял сидячее положение, смягчив голос, он пригласил Хонбина внутрь. По непонятной причине, разговоры с «Хорошим» Хонбином приносили ему спокойствие и небывалое умиротворение. Но не в этот раз. Как только Хонбин переступил порог комнаты он нарушил первое правило — не запер за собой дверь. Но то, что последовало после, поразило и обездвижело Хакена. Хонбин медленно достал пистолет, с отвращением и испугом поглядывая на огнестрельное оружие в своей руке. Все внутри Хакена похолодело. — Ты пришёл, чтобы убить меня? — сорвалось с искусанных губ тихое осознание.       Хонбин отчаянно замотал головой из стороны в сторону. Хакен облегчённо вздохнул. Вопреки всему, смерть была бы для него выходом, неплохим вариантом, чтобы избавиться от этого ада, на который его обрекал «Плохой» Хонбина, каждый день, но надежда на лучшее, все ещё сидела где-то внутри, не давая Хакену даже задуматься о смерти. Хакен всегда считал себя сильным человеком. Не было ничего, с чем бы он не справился. Но то, с какой легкостью он начал адаптироваться к тому, что сейчас происходило с ним, пугало его, заставляло опускать руки все чаще, закладывая в его душу семена сомнений, а настолько ли он силен, каким всегда себя считал? — Однажды ты сказал, что тебе не нужны цветы, что тебе нужна свобода. Решился…я решился, — его голос все время сбивался, от волнения он проглатывал окончания слов. — Я пришёл, чтобы освободить тебя. Я не запер двери. Ты сможешь спокойно выйти отсюда, я не помешаю тебе,.       В тихом голосе, который разительно отличался от властного голоса парня в чёрном костюме, сквозила тревога и грусть. Хакен шумно сглотнул, его тело непроизвольно дернулось, когда он посмотрел на открытую дверь за спиной «Хорошего» Хонбина. Вот он, шанс сбежать и обрести свободу. Но он все продолжал сидеть на месте, что-то не давало ему броситься бежать в ту же секунду. Хакен перевёл взгляд на Хонбина, тело которого дрожало сильнее, чем когда он только вошёл в комнату. — Также, я здесь, чтобы освободить себя.       Рука Хонбина, сжимающая пистолет, дернулась, он медленно поднял его и приставил к виску. Тело Хакена отреагировало моментально. Он бросился вперед, вцепляясь в руку Хонбина, чей дрожащий палец уже опустился на курок. Пистолет выпал из руки, так и не совершив выстрел. Обезумевший Хакен тряс Хонбина, по щекам которого стекали слезы. Он вжал голову в плечи, стараясь спрятаться. Ему хотелось исчезнуть, забиться в тёмном углу, как он делал это всякий раз, когда случался приступ. — Зачем?! — кричал Хакен, совершенно обезумев, он смотрел на Хонбина, пытаясь найти ответ в его глазах. — Я должен умереть, — сорвалось с губ Хонбина между всхлипами. Он продолжал повторять это как мантру, пока Хакен сильно не встряхнул его, заставив посмотреть ему в глаза. — Собрался убить себя?! — кричал парень. Он совершенно потерял контроль над своими мыслями и чувствами, страх за жизнь Хонбина затмил все. — Тогда убей меня! Потом можешь смело пустить себе пулю в лоб.       На заплаканном лице Хонбина отразилась высшая степень удивления, смешанная с болью и страхом. Он снова принялся мотать головой, так яростно. — Нет же, нет…мы заслуживаем смерти, не ты. Нет же, нет…это все мы. — Не мы! Это он. Он мучил меня. — Ты ненавидишь нас. — Я ненавижу его. Но не тебя, — повторял Хакен, немного смягчившись. — Я не виню тебя. Ты был добр ко мне. Я знаю, ты любишь меня. И вместе мы сможем справиться с ним. Я помогу тебе. Я останусь с тобой.       Слезы градом покатились по щекам Хонбина, он вздернул голову, цепляясь руками за лицо Хакена, который пытался улыбнуться. Пальцы Хонбина гладили его щеки, скулы, волосы на голове. На его лице отразилась такая искренняя и чистая улыбка, почти детская, ещё не омраченная суровыми реалиями взрослой жизни. Он все продолжал повторять: — Ты останешься со мной? Правда останешься? Ты останешься… И будешь рядом со мной?       Хакен прижал Хонбина к себе, как маленького ребёнка, поглаживая его по голове. Сердце бешено колотилось в груди, а в голове шумел ветер. Он совершенно не представлял, что будет дальше. Когда случиться следующий приступ и парень в белом костюме снова потеряет контроль над своим разумом, передав бразды правления парню в чёрном костюме. Но в данный момент это неважно. Хакен будет готов. — Я останусь. Обещаю. — Я так долго об этом мечтал.