New Divide (Remastered)

      Джейме восемь, когда рождается Тирион. Их мать умирает — Серсея ненавидит новорожденного. Она надеется, что уродец умрет, но для Джейме он становится младшим братом — и он заботится о ребенке, насколько он сам, еще подросток, может. Джейме тринадцать, когда он впервые становится победителем общей схватки на турнире, а в перерывах, между тренировками, он приносит брату игрушки — обручи от бочек, кубики, прочую детскую ерунду и учит Тириона кататься на пони, восемнадцать, когда сестра выходит замуж за Роберта Баратеона — вопреки всему, их болезненная связь только крепнет с годами — и Джейме угадывает, что теряет себя — в объятьях сестры, в ее браке с другим мужчиной, и в том, что казалось бы, невозможно потерять — в своих детях, которые всегда будут принадлежать другому. И когда-то тогда, чуть раньше, или чуть позже, он неожиданно замечает, как меняется Тирион: братец едва достает Джейме по грудь и уже вряд ли вырастет больше, но он упрямо отказывается отрицать свою неполноценность. Тирион ходит прямо, говорит дерзко — он не испытывает гнева, встречая чужое презрение, или, по крайней мере, не показывает его, тем самым раскрывая себя. В нем как будто бы нет обиды на несправедливость окружающего мира — или же, опять-таки, он мастерски прячет её. Джейме замечает невероятно острый, на редкость проницательный ум своего брата — и ему нравится эта его черта. Невольно он думает, что, хотелось бы Тайвину этого, или нет, но Тирион похож на отца, пожалуй, даже больше, чем сам Джейме. Но с ним, своим братом, Тирион ведет себя совершенно ребячьи, и они подначивают друг друга, дерутся и хохочут: подросток совсем не делает вид, что сражается на равных, выворачивается ужом, использует какие-то свои приемчики, и где только научился? — отстраненно думает Джейме, когда, в итоге, младший, оттянув к земле длинные волосы, роняет его вниз и сразу же оказывается сверху, пригвождая непобедимого Джейме Ланнистера к навозу и пыли. Тирион возбужден этой возней, его щеки горят, разноцветные глаза лихорадочно сверкают, и Джейме неожиданно понимает: его младший брат становится мужчиной — со всеми вытекающими из этого потребностями. Он лишь на секунду задумывается о том, что мальчишка, скорее всего, догадывается про их отношения с сестрой, но его задумчивость передается брату, и Тирион тоже замирает, неподвижно восседая сверху. Он внимательно смотрит на разметавшегося под ним брата и раздумывает о чем-то своем. В бедро Джейме упирается какая-то железка, валяющаяся на земле — Джейме невольно приподнимает бедра. Младший сразу же слезает с его колен и уходит, окатив на прощание нечитаемым взглядом, и Джейме чувствует себя… странно. Но все неоформившиеся сомнения стираются и уходят, уступая место другим, более живым, и более насущным. Время бежит: Джейме исполняется двадцать один, Тириону — тринадцать, и почти сразу после своего дня рождения он встречает Тишу. Джейме смеется, наблюдая за ошалевшим от счастья лицом брата, но без раздумий идет ему навстречу. Он прогоняет ублюдков, преследующих девушку, помогает брату в его спектакле с септоном — и молчит, обо всем молчит, но Тайвин все равно узнает о случившемся. Узнает — и приходит в бешенство. Отец кричит, что Ланнистер не может жениться на беспородной шлюхе, что это все мальчишеский бред, что он преподаст урок своему уродливому строптивому сыну — своим обоим сыновьям — и приказывает Джейме солгать, умело, жестко обламывая любые «нет», на которые Джейме способен — а Джейме был уверен, что способен на многое. Видеть отчаяние Тириона для него встократ хуже гнева отца. Брат мотает головой, отказываясь верить, сопротивляется, выводит сто тысяч «нет» и только под самый конец, устав от борьбы с чужой ложью и своими сомнениями, бьет о стену руками, разбивая их в кровь. «Ты лжешь, Джейме! — задыхаясь, кричит младший брат. Слезы струятся по некрасивому лицу, и Тирион озлобленно стирает их рукавом, как деревенский мальчишка, оставляя разводы с разбившейся о камни кожи ладоней, и повторяет. — Ты лжешь. ТЫ ЛЖЕШЬ!» От его голоса, ломающегося, еще по-детски высокого, звенит в ушах, но Джейме молчит, подавленный чужой волей. Тайвин приходит, и Джейме позорно сбегает, не желая присутствовать при унизительной расправе над младшим братом. Он чувствует себя дерьмом, предателем — без вины предательства. Когда в следующий раз он смотрит брату в глаза, Тирион на мгновение вздрагивает, но удерживает себя и вздирает подбородок вверх, сжимая кулаки за спиной. Он плавится от гнева и боли — но перешагивает через это унижение. Он становится расчетливее, циничнее и сильней. И Джейме признает в брате взрослого мужчину. Но теперь Джейме тридцать один. Они — он и Тирион — сидят в комнате младшего, пьют вино, и это почти традиция, потому что в именно в этот день колкий, острый на язык, беспощадный к чужим слабостям Бес становится болезненно уязвимым. Он прячется от всех, особенно от членов своей семьи — кроме Джейме, и это доверие взаимно: рядом с младшим, спокойным и смешливым, Джейме сам ощущает себя сильнее. Ему самому кажется это забавным — с высоты его роста — но Тирион смеется, подливая в бокал Джейме терпкое вино, и они оба пьяны, и оба изгои — в каком-то смысле этого слова, каждый в разных, и внезапно Джейме понимает, что, если бы не препоны отца, если бы не его досадная тупость и нежелание видеть в младшем сыне настоящего преемника, брат был бы намного выше в обществе, чем даже он сам. Тирион умный, цепкий, сильный — настоящий правитель. На мгновение он переключается на сомнительную славу Тириона, прославившегося своими походами по публичным домам — но это просто вино, и, как назло, совершенно не догадывающийся о ходе его мыслей Тирион развязно откидывается на кушетке, залпом опрокидывая в себя целый бокал. Он тут же заедая вино свежими ягодами, и в разноцветных глазах, взглядом которых он прожигает Джейме с головы до ног, вспыхивает огонь. Джейме прищуривается, пытаясь определить значение этого взгляда, но Тирион отворачивается, чтобы налить себе еще — слишком поспешно для человека, только что опустошившего половину графина — и Джейме нехорошо усмехается, без слов угадав невысказанную слабость. Вот значит как, братец. Действительно. Если кто-то спит с сестрой, то почему бы не переспать с братом? Джейме целует Тириона резко и взасос, и младший, справившись с недоверчивым, пьяным ступором, отвечает. Он целуется охотно и быстро, раскрывая пропитанные вином и шлюхами губы, и Джейме берет злой азарт. В нем просыпается циник — а, может, он и не засыпал никогда, но вид младшего брата, вжатого под ним в обтянутую бархатом кушетку, заставляет его дать волю рукам — и, одновременно, взбеситься еще больше, потому что ни он, ни Тирион, не должны хотеть этого. Глупая издевка, неуместная шутка вырывается из его рта; мучимый головной болью на утро, Джейме даже не может вспомнить, что именно он сказал. Все, что он помнит — это Тирион, его пепельные волосы на небесно-голубой обивке, и потрясенный, неожиданно жесткий взгляд — уже с другого конца комнаты. Тирион неловко подпрыгивает на месте, одергивая сбившуюся одежду, и, чуть дрогнув рукой, наливает себе новый бокал, больше не глядя на брата. «Думаю, тебе лучше уйти, Джейме». И Джейме уходит. В отношении Тириона к нему появляется какая-то новая грань — дистанция, предупредительная вежливость, наедине — как на приеме — и Джейме от этого трясет. Ему хочется стереть это, сделать все, как было, или даже лучше — но он понимает, что не может ни просить, ни, тем более, заставить брата снять этот невидимый заслон: Тирион прав. По-своему, но прав, и понимание этого — а также того, что его, Джейме, это по-настоящему волнует, приходит ошеломительно. На одном из совещаний Джейме возражает отцу, но не просто возражает: терпит холод, гнев, упорно стоит на своем — гораздо увереннее обычного, будто подстрекаемый чьим-то присутствием рядом с собой. Тайвин, разозленный донельзя, выгоняет его из зала — Джейме уходит, но замечает заинтересованный взгляд разноцветных глаз. Он смотрит в ответ, с поддевкой и неожиданной жаждой. Выражение некрасивого лица Тириона не меняется. Проводив брата взглядом, он отворачивается к отцу, и спокойно отвечает, не оглянувшись на дверь. И Джейме понимает, что нашел способ сломать такую раздражающую оборону братца — и действует целенаправленно, играючи и сражаясь, нервируя брата взглядами, псевдослучайными прикосновениями — и собой, потому что да, Джейме знает, как он выглядит. Он так увлекается своей новой игрой, что, когда до него доходит, что даже сестра больше не удерживает его внимание так, как раньше, остолбеневает от неожиданности и смеется, громко и в голос, чем немало удивляет других гвардейцев вокруг. Что-то то, что постоянно отвлекало его от мыслей о сестре, обретает образ и имя — Тирион. Поэтому, когда однажды Серсея недвусмысленно оскорбляет его, а затем для своих каких-то нужд ластится и гладит, прижимая к себе и целуя, Джейме невольно вспоминает Тириона — и решительно отстраняет зарвавшуюся сестру от себя. Серсея взрывается. Она злится и насмехается, поливая его дерьмом — а Джейме пытается решить, стоит ли ему уйти или остаться и все-таки утешить беснующуюся Серсею — известным способом. И хотя Джейме не бесчувственный кретин, и, хотя ему неприятно и больно видеть ее страдания, от их разрыва ему даже не в половину так больно, как он ожидал. Проходит полгода, прежде чем сестра становится презрительно-вежливой и действительно, по-настоящему равнодушной — Джейме понимает, что переоценивал свою значимость для неё, но ему это совершенно не важно сейчас. Вернее, не так — сейчас ему важно совершенно не это.       Джейме тридцать два, и Роберту позарез приспичило податься на Север, в Винтерфелл. Джейме готов поспорить — Серсея что-то знает о случившемся с Аренном. Он заходит в комнату Тириона, пропахшую заезжими шлюхами и пролитым вином; даже без стука — что за светские условности? — и видит, как младший брат занимается сексом на кровати, которой его одарили дружелюбные северяне. За его спиной еще десяток таких же податливых, смеющихся проституток, но Джейме не торопится их впускать, откровенно сверлит брата глазами, отчего младшему неуютно, но Тирион быстро овладевает собой и раскатывается на постели, демонстративно показывая себя — всего себя, за исключением, разве что, укрытого в продажном рту члена. Джейме подмигивает и открывает дверь пошире, заталкивая в койку Тириона новых шлюх. Через неделю Тириону исполнится двадцать четыре, и у Джейме большие планы на этот день. Им осталось быть вместе немного — скоро Тирион уедет на Черную стену, но это будет потом, через утро, пять-семь кувшинов вина и четыре недовольных взгляда Серсеи. А пока они опять, традиционно одни, в комнате брата под крышей Старков, смеются и пьют, обсуждая таких отмороженных лицами — и таких наивных — людей Неда. Джейме пьян — Тирион, днем и ночью преследовавший его в мыслях, здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки — буквально — и смеется, окончательно убрав остатки былой чопорности. Когда сражаешься, нужно уметь поймать момент, когда противник дает слабину — Джейме лучший из лучших, и сейчас он тоже ловит этот момент. И наклоняется вперед, чтобы отвести светлую — даже в темноте — прядку с чужих глаз. Тирион обрывает смех. Кувшин, покрытый испариной, слегка поворачивается в его грубо выточенной природой руке, но он не отходит, с оценивающим прищуром разглядывая самодовольного брата, и абсолютно невыразительно зовет его по имени. «Джейме». «Тирион», — так же индифферентно отвечает старший. Джейме совсем не стыдно — удача на его стороне, поэтому он действует, как действовал бы всегда: неосмотрительно и быстро. Смотрит жадно, так, как привык смотреть на брата за этого год, но убирает руку и терпеливо ждет, ожидая настоящей реакции брата. Когда Тирион поднимается с кушетки, Джейме знает, что брат никуда не уходит, не сможет уйти сейчас, но все равно с облегчением слышит звук засова, закрытого с этой стороны. На обратном пути Тирион наливает себе еще вина — несколько капель, пачкая слишком вычурные оборки, проливаются, но братец, упрямый, как волки и львы вместе взятые, все равно выравнивает хватку и со звоном устанавливает на поверхности стола кувшин. Он бросает испытующий взгляд на Джейме, вольготно расположившегося на своем месте, и говорит подчеркнуто формально — так, что, если бы движение залпом выпитого вина на выдавало бы его с головой, Джейме, пожалуй, поверил бы в спокойствие брата. «Позволь уточнить. Что у вас с Серсеей… сейчас?» Джейме давит ухмылку и перетекает со спины, упираясь на колени локтями. Он снова оказывается близко, гораздо ближе того расстояния, которое ему негласно продиктовал Тирион, и беззлобно, но с предвкушением наслаждается вызовом в глазах брата. «Ничего. И, мне кажется, ты должен мне за это». Тирион криво улыбается и слегка закатывает глаза, чтобы потом снова посмотреть на брата. Он позволяет забрать бокал из своих рук. И делает шаг навстречу. Джейме притягивает младшего брата к себе. Через шум вина и крови в голове, он отмечает неожиданню тяжесть веса его небольшого тела, устроившегося на его коленях, сжимает руки крепче, усиливая чужую дрожь, и Тирион, его Тирион смотрит на него безумным взглядом зеленым и черным, двулично-расчетливый — и искренний, пылающий золотым огонем в огрубевших от меча ладонях брата. Джейме тридцать два. Тириону двадцать четыре. Тирион роняет голову вниз, упираясь вспотевшим лбом в плотное, жесткое из-за одежды плечо, и Джейме вдруг пьяно посмеивается перед тем, как коснуться губами раскраневшегося уха под светлыми прядями.  — С днем рождения, Тирион.